Страница 14 из 89
— Ладно, что с этими делать будем?
— Забить.
— Смилуй се, пане! — заголосил ушибленный.
— Может и правда, возьмем с собой, пусть прислуживает? — спросил Илюха.
Гуска нехорошо усмехнулся, шепнул Илюхе «Будь готов», сделал пару шагов к ушибленному, протянул ему нож и показал на раненого:
— Докончи.
Тот потряс давно нечесаными, не говоря уж о мытье, патлами и деловито перерезал горло сотоварищу, но стоило Бежиху нарочито отвернутся, как сразу же кинулся, норовя пырнуть.
Упрежденный Илюха просто выставил вперед саблю, на которую и напоролся злодей.
Тела свалили в неглубокую лощинку и закидали камнями да ветками. Хабару, не говоря уж о деньгах, с убитых никакого не сыскалось и путники, проклиная ненужную задержку, отправились дальше.
На сеновале у Бежихова знакомца в Теплицах Илюха сначала ворочался, отгоняя от себя подозрения, что чех за его спиной сговорится с хозяином, а потом, слушая шорох и шелест дождя по крыше, успокоился и вспоминал, как они добрались до Богемии, о которой год назад он и знать не знал.
Тверь, Новгород и Псков отложились в памяти многолюдными встречами митрополита, торжественными службами в церквях, а первым, самым ярким впечатлением стал Юрьев. Просто потому, что никогда раньше Илюха не видел ни таких больших каменных зданий, ни такого их множества, ни монашек в белых одеждах, ни немцев в таком числе.
Наверное, не будь Юрьева, в Риге бы он совсем потерялся. А так сидели они там два почти месяца, да немецкую речь учили. В Любек же отправились по морю, отослав лошадей берегом, но чуть не утонули — случилась буря великая и немцы корабельные роптали, что гибнут из-за православных, а митрополит Исидор и владыка Авраамий молились Богородице, чем и спасли всех.
Кое-как дошли до Гданьского города, где поправили разбитые бурей паруса и мачты, и там Илюха чуть было не бросил учить немецкие слова. Оказалось, что немцы с торгового двора Англицкой земли говорят совсем не так, как немцы рижские и гданьские, а еще есть немцы фряжские, франские, свейские и прочех великое множество, и все языки у них разные.
Любек… град весьма чуден, дома с золочеными крышами, большие монастыри и диво дивное — на часах как живая Пречистая Дева со Спасом на руках и как зазвенит колоколец, сверху спускается ангел с венцом, а как пройдет по небу звезда, ангел улетает обратно. Пытался Илюха записать виденное, да не хватало ему слов выразить переполнявший его восторг.
А уж когда им показали вивлиофику… не думал сын боярский, что во всем мире столько книг сыщется, тысяча, не меньше. И водяное колесо, качающее воду в город, а на том же валу мельница и сукновальня искусно построенные.
И товары, неисчислимое множество товаров, самых разных, со всех концов Божьего света — ткани, сукна, медь, вино, белое оружие и доспехи чудные, не говоря уж про соль, мед, зерно, рыбу. А русского товару — мех, воск, лен, да сало. И прехитрые новгородские замки.
Чего только нету в Любеке! Град сей набольший во всей Ганзе, в нем сидят главные ратманы, кто всей ганзейской торговлей правит. Но все равно, жизнь в Любеке не сладкая, видел суздалец и оборванных грузчиков на вымолах, и страшных в своем уродстве нищих, и заморенных работой учеников…
Илюха перевернулся на другой бок…
— Бей!
— В морду ему!
Драка вскипела совсем нежданно в одной из узких улочек Брауншвейга. Пятеро относительно молодых ребят накинули плащ на голову человека постраше и валтузили его, загнав в угол. Илюха дернулся было вступиться — негоже пятерым на одного! — но Бежих удержал его:
— Старайся о себе, то учни.
— Ученики?
— Подмастерья мастера бьют.
Драку прервал заполошный крик из-за угла:
— Стража!
— Бежим!
Пятерка кинулась врассыпную, Бежих ухватил Илюху за локоть и утащил на соседнюю улочку — только разборок с городскими властями им и не хватало. Все бы так и закончилось, но Гуска потащил проведать чешское землячество, где они и напоролись на одного из пятерки.
Он было полез за ножом, но тут же выхватил по морде от Илюхи, а Бежих втолковал подмастерью, что они ему не враги. Парень оттаял после того, как Илюха предложил поговорить в ближайшей корчме и поставил не только кислое пиво, но и стребовал солонины, ячменного хлеба и непривычного сыра каменной твердости.
Кромсая еду немаленьким ножиком, подмастерье поведал о нелегкой цеховой жизни.
— Всехно решают старейшины, нам в ничем воли немам. Хоть двацать лет сиди в учнях, мастером не стане.
Парень приложился к кружке и злорадно добавил:
— Але нас мнохо, они боятся.
Бежих переводил те чешские и немецкие слова, которые Илюха не мог разобрать сам. И получалось, что большая часть здешних ремесленников живет как в холопах — цену и заработок устанавливал цех, вернее, потомственные старейшины, подмастерьям запрещают не только союзы, но и просто собираться вместе в харчевнях, работать вне цеха невозможно. Особенно удивили Илюху цеха гулящих девок и нищих, даже у них все расписано и решено заранее.
Выбритым макушкам монахов Илюха перестал удивляться еще в Риге, но чем дальше на полдень, тем больше попадалось тучных монахов. Это где же видано, чтобы инок, смиряющий плоть, разъедался, как боров?
А еще немецкие города не понравились суздальцу теснотой и грязью, по летнему времени вонявшей так, что было слышно, наверное, и за две версты.
И пожары тут случались, несмотря на каменные здания — крыши-то соломой крыли, только у самых богатеев красной черепицей.
Нет, дома лучше. Головня перекрестился, помолился на ночь, послушал как падает в лужу струйка с крыши, да и заснул.
За два дня в Теплицах Бежих с Илюхой переговорили, наверное, с десятком человек, причем, как советовал еще в Москве князь, рудознатцев вербовали не к нему, а ко Дмитрию Шемяке, в Полоцк да Витебск. Тут, в Германии, все еще полагали фюршество Литауэн[i] вполне себе отдельным и католическим государством. Ну замятня, дело-то обычное, князья да графы постоянно воюют, вон даже епископы рати водят — что, кстати, немеряно удивило Головню. Как это, владыко, да в бронях, да с мечом впереди войска?
В далекую страну согласились ехать только двое, причем один решился добираться сушей, через Вратиславу, Радом и дале на Берестье. А вот второй уперся и заявил, что поедет до Штетина, а оттуда морем в Ригу — у него, мол, там родня, да и в Полоцк из Риги проще добираться по Дюне, то бишь Двине.