Страница 10 из 13
Место было выбрано грамотно, с умом – что, кстати, свидетельствует в пользу того, что преступление было задумано заранее, а не стало спонтанной выходкой перепившихся ублюдков. Асфальтированная дорожка, с одной стороны, сетчатый забор пустующего в это время суток детского сада, с другой – неопрятные коробки гаражей, теснящиеся один к другому. Между гаражами проходы, давно освоенные местной ребятнёй – именно пацаны в «тот, прошлый раз» и нашли истерзанное тело жертвы. Из такого прохода они и вынырнули: только что никого не было – и вот уже стоят на дорожке, неприятно как-то скособочившись, руки в карманах, где – я знаю! – прячутся ножи.
Нет, я не хвастаюсь – просто случилось это ровно там, где я и предполагал, когда сутками раньше осматривал местность. Ровно посредине дорожки; лампочка на ближайшем фонарном столбе не горит, и этот участок «трассы» тонет во мраке. Тополя за гаражами уже вымахали в рост достаточно, чтобы надёжно скрыть происходящее от жителей дома напротив – если тем взбредёт в голову глазеть в окно в столь поздний час вместо того, чтобы, как полагается всякому советскому человеку, сидеть у телека в ожидании программы «Время», за которой последует художественный фильм. А потому – никаких сомнений о том, что это может оказаться кто-то другой, непричастный, у меня не было. Да они и сами подтвердили это, когда, каркнув что-то матерное, шагнули нам навстречу, и в руке того, что был впереди – повыше, в низко надвинутой на глаза кепке, тускло блеснул металл.
Левая рука нервно тискала в кармане пистолет, а правая уже жила своей жизнью. Опускаю кисть и поворачиваю её наружу, высвобождая кончик трубы. Обмотанная матерчатой изолентой рукоять удобно ложится в ладонь, и я сразу, не тратя лишних секунд на всякие там «ты чё, козёл?..», наношу сильный тычковый удар – прямо в раззявленный в дегенеративной ухмылке щербатый рот.
Ну ладно, насчёт «щербатого» это, положим, дорисовало моё воображение – представитель мелкой шпаны, да ещё и опущенный на зоне, ведь и должен выглядеть помято, верно? – но после этого удара зубов урод точно недосчитался. Губы, дёсны – всё превратилось в кровавую кашу, а рука уже описывала дугу с отшагом влево, чтобы уйти от возможного, хотя и маловероятного тычка ножом. Ударный конец описывает короткую дугу и обрушивается на запястье, я отчётливо слышу хруст костей, дробящихся под гранями гаек, играющими роль насадки боевого шестопёра, и сразу – короткий вскрик, то ли боли, то ли пока ещё удивления. Но не останавливаюсь: ещё шаг влево-вперёд, левая, вырванная из кармана ладонь подбивает вверх локоть вооружённой ножом руки, а труба с размаха обрушивается на предплечье, круша кости, мозжа мышцы и прочие мягкие ткани. Нож уже на земле, и опасности его владелец для меня не представляет – его накрыло болевым шоком, и он издал вой, полный ужаса и страдания. Тем не менее, наношу ещё один удар – завершающий штрих, гарантирующий, что упырь-сифилитик никогда более не сможет воспользоваться этой рукой даже для того, чтобы ковыряться в носу. «Шестопёр» после кистевого проворота ударяет в локоть, дробя в хлам сустав и раскалывая плечевую кость так, чтобы ни один хирург не взялся бы сложить образовавшуюся мешанину осколков воедино.
Очень хочется добавить ещё один раз, уже по колену, чтобы обеспечить «клиенту» полную и окончательную инвалидность до конца его никчёмной жизни. Но нет – ему ещё предстоит отсюда сбежать, и я с сожалением отказываюсь от столь приятной перспективы.
Так, а где у нас второй? Да вот же он, стоит, прижавшись спиной к гаражу, в руке ходуном ходит узкая серебристая рыбка ножа. Это ты зря, парень – если бы бросил нож, то, может, и был бы шанс отделаться лёгким испугом. А так – извини, за ошибки надо платить. Да и зачем тебе, если вдуматься, целая, здоровая и работоспособная ключица? Чтобы пёрышком играть, пугая воспитанных девочек, возвращающихся из музыкальных школ со скрипками в потёртых дерматиновых футлярах? Так это баловство, это тебе ни к чему…
Под тяжестью залитой свинцом трубы кость дробится, словно она из стекла – мне кажется, что я даже слышу звон. Но ничего подобного, конечно: всё заглушает новый крик, и второй ублюдок поворачивается и, спотыкаясь и перекособочась, кидается в отступ.
Вслед за ним, завывая от ужаса и боли, ползёт, держась за стенки гаражей, первый.
Так и тянет извлечь из кармана пистолет и – в затылки упырям, чтобы упали и корчились тут в луже растекающейся крови, и никому, НИКОМУ больше не причинили вреда! Нет. Нельзя. Жизнь – она такая, несправедливая и, нередко, глухая даже к лучшим человеческим побуждениям…
Я вышел на середину дорожки – это только показалось, или под фонарём, мелькнула и пропала в проходе между кирпичными коробами ещё она тень? Выходит, злодеев было трое тогда дело плохо, тот, третий ушёл невредимым и наверняка меня запомнил.
Хотя… о чём это я переживаю? Этому третьему, если он даже и был, предстоит тащить подельников на хазу и там отпаивать водкой, а те будут требовать прямо сейчас, немедленно, привести врача, а «третий» будет отбрёхиваться, что нет, нельзя, врач наверняка запалит малину перед ментами, а пострадавшие, в свою очередь, заявят, что им это побоку, и если не будет врача, они и его на перо посадят – чисто по понятиям…
И так далее, и тому подобное. Первый «пострадавший» добрался наконец, до спасительного прохода и то ли рухнул, то ли нырнул в темноту. Позади меня раздался придушенный всхлип – я обернулся и встретился взглядом с огромными, полными страха, глазами спутницы.
Давно мне не бросались на шею! Правда, сейчас в этом не было ни капли романтики – Миру колотило, и ощутил это, когда хрупкое тельце оказалось в моих объятиях. Она зарыдала, спрятав лицо у меня на груди, а я бормотал что-то утешительное, гладил её по голове, по спине и даже, кажется, поцеловал раза два в пробор. Готов поспорить, это не осталось незамеченным…
Однако – пора рвать когти! Я осторожно высвободился из объятий спутницы и со словами «ты погоди минутку, сейчас пойдём, я тут только проверю кое-что…» наклонился. Так, следов крови, выбитых зубов и прочих улик, вроде, нет, но я на всякий случай нагрёб с обочины земли и тщательно растёр её подошвой по месту недавней схватки. Бережёного, как говорится, Бог бережёт, а не бережёного… ну, вы сами знаете.
Теперь – нож. Он лежал там же, куда уронил его владелец, и я присел на корточки, рассматривая орудие несостоявшегося преступления. Ничего особенного, обычная зоновская выкидуха с «щёчками» рукоятки из бурого бакелита и дюралевым «сапожком». Я огляделся – в двух шагах, под стенкой гаража виднелась промоина, довольно глубокая, и оттуда явственно несло застарелой мочой. Что ж, для сокрытия улики, в том числе, и от служебно-розыскной барбоски, лучше места не придумаешь – я ногой, чтобы не прикасаться к рукоятке пальцами, запихал нож в промоину, каблуками забил туда землю и притоптал. Пусть себе лежит, пока не снесут эти гаражи, что у нас случилось только в середине нулевых. А если припрёт, и история с «самосудом» всплывёт-таки наружу – что ж, можно будет указать на схрон следователю. Моих отпечатков на ноже нет, а те, что есть, принадлежат нападавшему – вот пусть их и снимают в качестве доказательства предпринятой мной «необходимой самообороны».
Трубу я засунул обратно в рукав. Эта улика посерьёзнее будет: на кончике наверняка остались следы крови, но я уже знал, что с ней делать – заранее приглядел за домом полуоткрытый люк ливнёвки, в котором на глубине нескольких метров шумела вода и густо тянуло гнилью. Там «орудие преступления» нипочём не найдут – да и кому придёт в голову расследовать это происшествие? Даже в том невероятном случае, если кто-то из пострадавших обратится в милицию, всё спишут на разборки между шпаной и поторопятся сплавить в архив. А то и на них самих повесят – просто чтобы не копить «глухари». Обычное дело: повздорили, сцепились, а в результате – тяжкое членовредительство. Расследовать такое – никаких следователей не хватит, как и бумаги для протоколов…