Староверов остров

Игорь Козаков

Староверов остров

Глава I

– Колян, давай, просыпайся. Хорош дрыхнуть.

– Тима, отвянь. У нас пожар? Наводнение? Или землетрясение? Ничего подобного. В конце концов, могу ведь  я позволить себе на вполне законном «больничном» поваляться с утра подольше в постели?

– Можешь, конечно. Отчего ж не мочь? Так и валялся бы себе на здоровье в Мытищах своих. Какого тебя понесло за тридевять земель? По чужим островам шастать.

– Что!? – Николай с трудом разлепил, образовав узкую щель меж закисших и отекших век, сначала одно непослушное  око, а вслед за ним и другое. После чего, чуток приподняв тяжеленную голову, попытался оглядеться. Они оба макушками к стене лежали  на матрасах, устланных поверх довольно просторных, высоких деревянных полатей-нар в  небольшом, приземистом помещении без окон, едва освещенном  зеленоватым огоньком  крохотного светильничка-ночничка, – Где мы?

– Резонный вопрос. В гостях, – констатировал  Тимофей и через паузу глубокомысленно добавил, – Возможно, впрочем, и в плену.

– Это что правда? Мне не приснилось? Мы потонули? Да?

– Не помнишь? Потонули. Но не до конца.

– Точно, – дернулся было сесть на постели, но в конечном итоге плюхнулся опять на спину Николай, – какой-то дед Мазай там еще был.

– Ага. Вот он-то нас с тобой, зайчишек сереньких, и выловил. Я тоже  в подробностях не особо силен.

– Да уж дело ясное, – понимающе поддержал друга Николай. Голова его, казалось, была чем-то под завязку забита, оттого-то и безмерно тяжела. Но, странное дело, при этом  она же, эта забитая доверху голова, выходила и до бестолковости пустой.

– Аааа! – негромко, но весьма протяжно рвануло из гортани, и Николай все-таки сел на «нарах», с тревожным удивлением взирая на свое же собственное облачение,  – Это что такое? Смирительная рубашка?

– Ха! Размечтался наивный. Кому ты нужен, усмирять тебя таким манером? Это обыкновенная ночная сорочка, в народе окрещенная ночнушкой.

Присмотревшись внимательнее, Коля сообразил, что одеяние его приятеля представляло нечто подобное, и это столь своевременно прояснившееся обстоятельство его немедленно успокоило. Ничто ведь так не утешает человека, как понимание того, что не только ты, но также и твой лучший товарищ в том же самом, что и ты, дерьме оказался.

– Старинная какая-то, – принялся он расправлять сорочку, – Гляди,  до пят почти. Тима, а почему, – еще пуще понижая итак уж совсем негромкий свой глас, – я без трусов? Разве что-то было в этом роде?

– Не плач, девчонка, не ты один.

– А. Да-да-да, – облегченно выдохнул Николай, – мы же ведь промокли до нитки. Холодно-то как было, а? А где мы, Тима?

– На острове.

– На том самом?

– На том самом.

Николай Сергеевич Стопин был настоящим человеком. Что значит настоящим? А то и значит, что, в принципе, обыкновенным. Кое в чем весьма незаурядным, а в чем-то так и полным невеждой. С присущими обыкновенному человеку положительными и отрицательными качествами. С определенными достоинствами и не менее определенными недостатками. С красивыми и не очень чертами внутреннего и внешнего убранства. С умением, где надо, и отсутствием последнего вовсе, где не следует. С ораторскими способностями при случае и неумелым связыванием трех слов воедино опять же при случае, но только уже при совсем другом. Он был в меру себялюбив, в меру трудолюбив  и весьма женолюбив. Но, впрочем, все ж признаем, что и эта увлеченность его являла себя в достаточно разумных очертаниях.

В целом же Николай Сергеевич представлял собою довольно приспособленного к жизни человека. И это, пожалуй, есть самый качественный критерий, характеризующий личность нашего героя.

Жизнь его складывалась сама по себе неплохо. Родившись в богом забытой где-то на просторах Оренбургской области деревеньке, он с героическим рвением отмучился в средней школе и рванул покорять  столицу.  Где, с отличием окончив далеко не самый престижный ВУЗ, сумел ухватиться за правильные рычаги, да таким замечательным образом, что к своим тридцати двум годам уже сумел обзавестись квартиркой в подмосковных Мытищах. Будучи при этом, немного немало, руководителем некоего Московского окружного подразделения  в одной федеральной госструктуре и имея вполне приемлемый для его лет классный чин, а, самое главное, определенные возможности для обеспечения собственного нормального, то есть человеческого бытия, а не просто существования. Да-да, именно существованием он определял жизнь, например,  в его родной деревне.

Впрочем,  что касаемо различий в трактовке одного и того же понятия, то Николай Сергеевич никогда даже в разговорах с самим собою и не отрицал, что все зависит от величины угла зрения, под которым на это понятие следует  смотреть. Поскольку ему было известно немало вполне довольных своею жизнью людей и в его родной Оренбургской глухомани, которым триста лет сдалась бы  вся эта столичная суета с ее бесчисленными прелестями и потенциальными перспективами. Но ему-то виделось все совсем иначе. И свой угол зрения менять он не был намерен. Даже, напротив, считал свою правильную позицию вполне жесткой и достаточно основательной.

Жениться его пока не угораздило, а посему ощущал себя абсолютно не обремененным какими-либо определенными обязательствами. Хотя некоторые из представительниц слабого пола вполне возможно и подразумевали для себя наличие последних. Но то уж было их сугубо личным делом.

– Коляня, слушай. Я сегодня созванивался с Жориком. Он говорит, тарань прёт у них полным ходом. Может махнем на недельку, пока лед  там стоит, а?

– Что за вопрос? Конечно махнем. Когда?

– Чем быстрее, тем лучше. Сам же знаешь, хватай железяку, покуда кузнец не воротился.

– Кузнец-то кузнецом, но, все же, ты когда реально хотел отчалить?

– Я бы, например, в это воскресенье улетел. Ну, и вернулся где-то через недельку. Может чуть больше. Что скажешь?

– Всеми своими членами за, если удастся утрясти необходимые вопросы на работе.

Такой телефонный разговор состоялся у Николая. Все ж будем называть нашего героя Николаем или Колей. Николай Сергеевичем он был, пока при должности находился. Ну, так  вот, указанный разговор Николая с Тимохой состоялся во вторник, а в воскресенье они уже сидели в самолете, следующем рейсом  Москва-Краснодар.

В районе двери неожиданно раздался совсем негромкий хлопок. А следом проявилась узенькая вертикальная световая полоска, которая буквально на считанные мгновенья задержалась в одной фазе, после чего принялась постепенно расширяться, пропуская все большее и большее количество света в помещение.

Мгновенно умолкнув, наши герои, не сговариваясь, по какой-то им самим, вероятно, даже не понятной причине  притворились спящими.

Взяв не очень высокую скрипучую ноту, дверь приоткрылась на достаточный для того уровень, чтобы в нее просунулось что-то изначально совершенно непонятное, а от того даже и страшноватое. Но вскоре полуприкрытые глаза «спящих», тут же, кстати, в свою очередь плотно затворившись, смогли идентифицировать силуэт крупной, коротко остриженной  головы с длинной густой бородой.

Голова некоторое время побыла в таком неприглядно-заглядывающем положении, поочередно подергивая то левой, то правой бровью, пошаркала по сторонам глазами в еще непривычной для  них темноте, после чего вывалилась в обратном направлении, а дверь, в свою очередь, малость сфальшивив, певуче закрылась.

– Мазай?

– Похоже.

– А что он хотел ?

– Пивка холодненького с тараночкой вяленой предложить нам. Колян, ты тоже даешь. Блин, ну откуда же я знаю, чего он хотел?

– Гляди на него. Возомнил из себя великого Знайку, – пробурчал шутливо Николай, – Я не тебя, а себя спрашивал, между прочим. Давай лучше вспоминать вместе. Значит, мы выпили, закусили. Еще выпили, еще закусили. Потом взяли остатки с собою и поплыли …