Страница 25 из 35
Сухарев развернул камеру и увидел на экране видавший виды пикап, из кузова которого выпрыгивали жгучие брюнеты в охотничьем камуфляже. У каждого было какое-то огнестрельное оружие: от обреза до карабина с оптическим прицелом. Они угрожающе горланили что-то на цыганском и настроены были серьезно.
Нанаец замер, оценивая ситуацию, и от греха подальше убрал свой травматический пистолет, незаметно выронив его за спину. Зато из-за его спины выскочила обрадованная девочка и бросилась к вооруженным людям, то ли с грустью, то ли с радостью что-то причитая на своём языке. Обняв одного мужчину, вооруженного двустволкой, она повернулась к коллекторам и потрясла в воздухе маленьким кулачком:
– Я вам говорила, что мои дядья вернутся с подмогой! Вам не жить, гаджо джюкелы!
– Ваше время вышло! – рявкнул полицейский, появившийся в кадре.
Он вышел вперед без всякого оружия навстречу семерым ощетинившимися стволами цыганам.
Сухарев продолжал снимать, поскольку куда-то бежать не имело смысла – от пули не убежишь, а просто стоять и бояться было давно не в моде. Есть камера – снимай, пусть даже это будут последние кадры в твоей жизни – вот девиз современного человека. И Сухарев снимал, проклиная свои трясущиеся от волнения руки.
– Теперь мы заключили с ними договор! – продолжал полицейский, простирая руку к озеру. – Теперь они наши покровители! И теперь мы будем приносить ему жертвы!
– Хас мэрно кар! – гневно ответил вышедший вперед цыган, которого только что обнимала девочка. – Вы – дерьмо. Вы недостойны их покровительства! Мы резали вас двадцать лет на убой, как свиней, и где ты был, пёс? Так иди и сиди в своей конуре еще двадцать лет. И передай, что мы вернулись, и наши братья дают Обору время до рассвета, чтобы привести десять человек для жертвы во славу…
Полицейский не дал договорить своему оппоненту. Издав подобие боевого клича, смутно что-то напомнившее Сухареву (но он не смог вспомнить, что), пузатый сотрудник правоохранительных органов ринулся с кулаками прямо на нацеленное в него ружье. Но выстрела не последовало.
Низкий трубный гул, оглушительный, пробирающий до костей, прокатился по Заимке, сотрясая здания и землю под ногами. За спиной коллектора вода озера вскипела, – он ясно это слышал – и что-то массивное метнулось мимо него к цыганам со скоростью молнии, воздушным потоком сбив Сухарева с ног. Черная, сверкающая алыми брызгами в лучах скатывающегося к вершинам деревьев солнца, масса хлестнула по вооруженным людям, вмяла их в бок пикапа и так же стремительно, как и появилась, исчезла в воде.
Когда Сухарев вскочил и направил камеру смартфона на озеро, то на видео попал лишь пенящийся водоворот, от которого во все стороны разбегались волны. Вспомнив про цыган, он обернулся. Все семеро были мертвы – удар чудовищной силы превратил их тела в кровавое месиво. Девчонка, однако, выжила. Она стояла на коленях в луже крови и причитала над обезображенным родственником. Полицейский, не успевший добежать до своего оппонента, тоже упал на колени и принялся кланяться в сторону грузовика, в кузове которого уже лежала накрытая тентом загадочная статуя. Его спутники делали то же самое, и все хором напевали какую-то околесицу, до боли Сухареву знакомую, но совершенно непонятно, откуда.
Закончив возносить благодарности – в этом коллектор не сомневался – неведомо кому, оборчане поднялись с земли. Полицейский, проходя мимо продолжающего вести кинохронику Сухарева, легким движением руки вырвал смартфон у него из пальцев и швырнул его в озеро. После чего сухо предложил подвезти до оставленной у речки «тойоты» и подлатать колеса.
Отказываться Сухарев не стал. Его психика оказалась перегружена нетривиальностью событий сегодняшнего дня, и он пребывал в глубокой прострации, чтобы как-то возражать.
Из окна полицейского внедорожника он увидел завывающего карлика-гидроцефала, который буравил пустыми глазницами озеро, перебирая сморщенными пальцами свои медали.
– Духи больше не отвечают ему, – с сочувствием произнес нанаец.
– А можно вопрос? – наконец пришел в себя Сухарев и обратился к полицейскому, крутившему руль. – Кто этот карлик?
Полицейский молчал. Про статую он тоже ничего не сказал. Про цыган, про девочку, про заимку, про чудовище, живущее в озере – все вопросы Сухарева упирались в молчание.
«Патрол» пересек речку и остановился возле «крауна». Полицейский молча помог Александру поменять оба колеса – одно на запаску из багажника «тойоты», а другое на «желток», лежавший во внедорожнике. Затем, прежде чем он уехал, к нему вернулось прежнее расположение духа, как там, на пригорке перед заимкой. Изрядно приправляя речь ругательствами, он пояснил, что коллекторам тут не рады и пообещал в следующую встречу запереть обоих на пятнадцать суток в участке. Но речь его после мистического молчания показалась Сухареву какой-то искусственной, бесцветной, и он, ни капли не стушевавшись, всё-таки задал последний вопрос:
– А сибас в закусочной будет?
– Сибас? – полицейский удивился и вдруг как-то по-особенному посмотрел в глаза коллектору.
И тому почудилось, что взор его достает до самого мозга.
– Да у нас теперь и устрицы будут не хуже, чем в Ницце, и лангусты с омарами, – добавил полицейский с удовлетворенной ухмылкой и уехал.
Сухарев машинально открыл дверь «тойоты» с привычной стороны и снова уставился на бледного нанайца, что-то бормочущего под нос.
– Сраный правый руль! – чертыхнулся сотрудник департамента внутреннего контроля и в сердцах захлопнул дверь. – Всё не как у людей!
Ирма Зарецкая
Творчеством занимаюсь давно. По образованию журналист. Пишу прозу и публицистику. Публиковалась в журналах: «Топос», «Другие люди», Darker, «Перископ», «ЖУР-НАЛ СТО-ЛИЦА», сборнике «ЛитКульта».
Аквариум
В аквариуме жил ребёнок. Малыш с жабрами акулы и хвостом ската был лишь отчасти человеком. Родители его – люди обеспеченные, целеустремлённые, генетически правильные и психологически совместимые, загорелись идеей завести химеру, посмотрев ретро синема о морском дьяволе и ловцах жемчуга.
– Хочу, – сказала Света.
– Будет сделано, – сказал Денис.
Рожать естественным путём отказались ещё в 60-х, ЭКО считалось прошлым веком, любые сбои хромосом исправлялись, даже менеджеры среднего звена могли позволить себе идеальное дитя из пробирки. А потом появилось химеротеринтство или монстротеринтство. «Вырасти монстра и полюби его», – гласил девиз первой в стране клиники. За каких-то полгода в городе их появилось четыре: в двух работали китайцы, в третьей – немцы, в четвёртой – русские. Света и Денис, ценившие качество и надёжность, выбрали третью.
Немцы были не коренными, а мигрантами – истинными арийцами, сбежавшими из гетто в Священном Европейском Халифате. С отличной родословной, склонностью к насилию, убийственной тягой к запрещённым экспериментам.
– Пусть будет мальчик, – сказала Света.
– Пацан – это хорошо, – сказал Денис.
Ребёнку решили не давать счастливого имени, ласкового прозвища, миленькой клички.
– А чем он занимается, когда вас нет дома?
– Тем, чем и при нас: кушает, какает, плавает, спит.
– А говорить он умеет?
– Нет, только щелкает, щебечет и свистит.
– А трюкам он обучен?
– Конечно! Он может прыгать через кольцо, вертеть обруч, зависать в воздухе, пускать ртом цветные пузыри, делать красивую стойку на голове и сальто.
– А ему не больно?
– Это же рыба.
– Не рыба, а млекопитающее. И вообще отдельный, специально разработанный для нас вид.
У гостей были свои монстры, но, как казалось Денису и Свете, – созданные без особой фантазии и какие-то обычные. Не страшные даже. А так – слегка пугающие.
Ребёнок рос с опережением: росли его пираньи зубы, крепла арапаймова чешуя, заострялись иглы и шипы, искрился разрядами хвост. В полгода у него вылупилось изо лба первое пупырчатое щупальце с когтистым клювом. Через неделю их стало тринадцать.