Страница 9 из 41
Мы так стремительно и глубоко упали друг в друга, что я не успела оглянуться, как Тим уже грузит мои вещи в багажник, и я переезжаю к нему. Накануне гуляли почти до рассвета. Несколько раз он пытался доставить меня домой, но проезжал поворот со словами: “Не хочу тебя отпускать”. На третьей попытке “не хочу” превратилось в “не могу”. И вот мы уже упаковываем в пакеты для мусора — где в четыре утра найти коробки? — мои скудный скарб со съёмной квартиры. Тогда я уже знала, что каждый его поцелуй — это маленькое сражение, но ещё не представляла, как это, когда он завоёвывает тебя целиком. Никто никому ничего не предлагал и не обещал. Просто молча договорились, что он мой, а я его.
У Тима вообще свои представления о романтике. Предложение он сделал сообщением в мессенджере:
Тим: Сим-Сим, выходи за меня замуж?
Сим-Сим: Зачем?
Тим: А как ещё?
Я ничего не отвечала больше минуты, потому что счастливо пялилась в экран. В этом весь он — без вариантов “как ещё”.
Тим: Сим-Сим, соглашайся, у нас будет большой дом, французский бульдог и девочка с косичками, с такими же зелёными глазюками, как у тебя.
Как я могла не согласиться? Мы прожили два чудесных года и, казалось, что так будет всегда.
То, что я мечтала о свадебной церемонии в Зальцбурге, стало для Тима сюрпризом, потому что свадьбу мы ни разу до этого не обсуждали. Но он вывернулся наизнанку, чтобы сделать всё так, как мне хотелось. Правда, в мечтах это был не март, а май с цветущими деревьями и яркими цветами в садах, но кое-кто пообещал, завернуть Симу в ковёр в России и развернуть в Австрии, прямо перед регистратором, если буду тянуть. Почти так и вышло.
Тим никак не привлекал меня к подготовке — сам постоянно висел на телефоне с координатором, бронировал отели и планировал дорогу. Сборы, пошлины, документы для церемонии, фотограф, визажист, переводчик — я тогда не знала немецкого.
Иногда он выныривал из соседней комнаты с вопросом: “Сим-Сим, в карете кататься будем?” Оу. О карете я не мечтала. И о живом органе во время регистрации — тоже. И если карету можно было отменить, то орган — никак. Так мы и стояли под звуки органа в рубашках и джинсах в окружении розового мрамора и золотых вензелей Дворца Мирабель. И счастливее дня у меня не было.
Наш медовый месяц начался до свадьбы. Тим не летает на самолётах, поэтому мы погрузились в машину и поехали в Австрию через Беларусь, Польшу и Германию. Уехали обычной парой, вернулись мужем и женой.
Месяц назад мне казалось, что это было недавно, сейчас же ощущение, что прошла целая жизнь. И в этой жизни не случилось большого дома с французским бульдогом. А ещё у Тима в телефоне каждые три месяца срабатывает напоминание о моих противозачаточных инъекциях.
Открываю диалог с менеджером отеля на Байкале и немыми пальцами пишу: “Прошу прощения, у нас случился форс-мажор, отмените бронь, пожалуйста”. Можно же назвать разрушенную жизнь форс-мажором? Землетрясение, наводнение, ураган, муж ушёл. Ответ: “Принято, очень жаль. Обязательно приезжайте, когда всё уладится”. Конечно, обязательно приедем никогда.
В окне улица подёрнулась лиловой дымкой, зажигаются первые фонари. Субботний вечер набирает обороты — людей вокруг прибавляется. Отодвигаю тарелку с недоеденной Павловой и собираюсь домой. Как выяснилось, от пряток не легче.
Глава 15
Домой пробираюсь с опаской. Сначала, стоя у входной двери, прислушиваюсь к звукам в квартире. Тишина. Отпираю замки, стараясь меньше звенеть ключами, и застываю столбиком на пороге. Уговариваю сердце не стучать так громко, потому что мешает услышать, есть ли кто-то внутри. Никого, тишина.
Оставляю панд на коврике и босиком делаю несколько аккуратных шагов к комнатам. Давит диссонанс — раньше дом был безопасным местом, куда тянуло возвращаться, где бесконтактная зарядка моей изрядно севшей за день батарейки начиналась прямо с порога. А сейчас я озираюсь в страхе, будто из-за угла нападут чудовища. Точнее, одно из них.
Но в квартире пусто. Беспорядка нет, чемодан и все вещи убраны, даже пол на кухне вымыт. Чашка Тима стоит рядом с мойкой. Чистая. Не забрал?
На пороге спальни утыкаюсь в невидимый барьер — не могу пройти дальше. Смотрю на шкаф, постель, стол… Разворачиваюсь и ухожу. Не буду сегодня проверять, забрал ли он свои вещи и, если забрал, то сколько, чтобы потом в муках гадать это навсегда или всё-таки временно. И в постели нашей, где его подушка пахнет солнцем, тоже спать не смогу. Даже сменить бельё для меня сейчас слишком.
Падаю на диван в гостиной, поджимаю ноги, обнимая колени. В ушах звенит. Пустота с тишиной давят на барабанные перепонки, будто толща воды на большой глубине. Включаю телевизор, выстраиваю какие-то фильмы в очередь воспроизведения, кутаюсь в плед и пытаюсь следить за сюжетом.
Сил совсем нет, ресницы смыкаются и открывать глаза с каждым разом сложнее. Укладываюсь на подушку — их тут несколько разных, но все одинаково неудобны. И я только сейчас поняла, насколько, потому что единственное, на чём здесь лежала моя голова — плечи мужа. Или живот. Или колени… Но спать всё равно придётся, завтра ещё годовщину свадьбы надо как-то пережить.
Снова во сне яркое небо и солнце. Мужской силуэт в золотистом контуре лучей склоняется надо мной и притягивает к себе, крепко обнимая.
— С годовщиной, Сим-Сим, — его низкий глубокий голос напитан теплом и лаской, он будто рождается где-то внутри меня и наполняет всю телесную оболочку тихим счастьем. Мы оба настолько лёгкие, что взмываем в воздух при первом порыве ветра, и парим в бесконечном полёте, беззвучно захлёбываясь от восторга. Глаза в глаза.
Тим протягивает коробку, перевязанную зелёной лентой, и просит открыть. Коробка ничего не весит, она пустая, но Тим повторяет:
— Открывай, Сим-Сим.
Я не хочу разочаровываться и отказываюсь, но муж настаивает, не меняя при этом ни тона, ни интонации — он меня не слышит. С психом выбрасываю коробку и сама вдруг срываюсь вниз, теряя его поддержку, а внутри так и продолжает звучать: “Открывай”. Земля приближается, пульс оглушительно долбит в виски, и за секунду до того, как я разобьюсь о поверхность, меня будит звонок в дверь.
Вскакиваю. Слёзы градом, лоб в испарине, спина мокрая. Пытаюсь продышаться под настойчивую трель звонка и взмыленная иду открывать. Никого не жду — мы же как бы уехали, но вдруг что-то случилось, если консьерж звонит в дверь, а не по телефону. Останавливаюсь у зеркала, чтобы немного привести в порядок хотя бы волосы, смотрю в свои красные, отёкшие глаза. Нормально будет, если я открою в тёмных очках? Чёртов сон!
На площадке мнётся курьер, неловко обнимая охапку чернильных ирисов с яркими звёздами тюльпанов. Доставка цветов сегодня? Серьёзно? Я даже знаю, что в том пакете, выглядывающем из-за букета — марципан в горьком шоколаде с портретом великого австрийского композитора на каждой конфетке. Маленькое напоминание о том счастливом дне, которое муж дарит каждое шестнадцатое марта вот уже пять лет. Ещё один ритуал, который с миром отойдёт в небытие.
Смотрю на парня и не верю. Тим не стал бы поступать так цинично. Возможно, у него были причины уйти от меня так жёстко, но зачем добивать лежачего?
Курьер теряется, потому что я без тёмных очков, и он хорошо видит, насколько ему здесь не рады, но все-таки храбро пытается отработать заказ:
— Доброе утро, заказ на имя Тимура Власова. Этот адрес указан вместе с номером телефона, но он не берёт трубку…
Молчу.
Курьер теряется ещё больше, перехватывает тяжёлый букет поудобнее, понимая, что времени на выяснение понадобится чуть больше, чем он планировал. С надеждой смотрит мне за спину, ожидая увидеть кого-то более вменяемого или, если повезёт, самого Тима.
— Могу я его увидеть? — голос становится менее бодрым.
Молчу.
Безуспешно глотаю слёзы, потому что “увидеть” внезапно взорвалось флешбэком тихого счастья из сна, и следом накрыла тоска по нашему не случившемуся настоящему. Знал бы ты, мальчик, как я хочу его увидеть. Только не того чужого Тима, который бросался злыми упрёками, а самого близкого мне человека, с которым срослась намного сильнее, чем думала.