Страница 31 из 41
Только услышав строго-удивлённое: “А вы собственно кто?!”, — в исполнении королевы Марго, пожалела о своей беспечности. Я сейчас совсем не в форме для беседы о разводе. Чёрт! В панике смотрю на Тому, будто она сможет мгновенно организовать мне политическое убежище, и подруга, подтверждая это звание, быстренько ориентируется: “Секундочку, посмотрю на месте ли Сима”. Отрубает звук с видео и интересуется:
— Сказать, что ты вышла?
Обречённо машу головой, вспоминая дыхательные практики из пропущенной сегодня йоги. Ничего не выходит, потому просто уговариваю сердце не колотиться. Ну правда, что королева Марго нам сделает на таком расстоянии?
На всякий случай выставляю своих автоматчиков и сменяю Тому перед ноутом:
— Здравствуйте, Маргарита Львовна.
— Симуля! — королева не изменяет себе ни в чём: аккуратная причёска, голубое поло, нелюбимая вариация моего имени, драма в голосе. Но я парадоксально ловлю себя на мысли, что скучала и рада видеть, хотя мы с Тимом обсудили все преимущества бойкота с её стороны. С сыном она тоже не общалась.
— Почему я последняя узнаю о том, что вы разводитесь? — если бы у меня не горели щёки после велосипеда, я бы, покраснела. Автоматчики шепчут, что мы не обязаны отчитываться, но дело не в этом. Главная причина, почему не стоило сообщать, это безумная жажда деятельности Королевы Марго. Она тут же бросилась бы всех мирить, любыми способами, без подсчёта сопутствующих потерь. Чисто по-человечески становится жаль её порывов. И это она ещё не знает, что мы уже… Как бы так помягче сообщить.
Сложно. По правде, я и сама до сих пор не привыкла к мысли, что мы разведены. Даже не пришла в себя после нашего разговора с уже бывшим мужем. Очень мучительно проваливаться в тот день, поэтому скармливаю себе по кусочку из памяти, обдумывая каждое слово. Чувства всё ещё застят мысли. Жалею ли, что не соврала? Нет, хотя мне частенько в толпе мерещится “лазерный лимон” и всё внутри отзывается.
Чёрная ювелирная коробочка так и стоит нетронутая. Что бы там ни лежало, кажется, оно станет новым источником боли. Пусть стоит. Может, уже не актуально. А ещё я не могу уговорить себя позвонить Юле — спросить, как Тим победил аэрофобию. Тоже страшно узнать, чего ему это стоило.
Что ж. Прочищаю горло и решаюсь:
— Маргарита Львовна, мы уже развелись.
За спиной Томочка со звоном роняет стакан, из которого пила воду. Вдребезги. Ну давай, Вселенная, больше трагизма, а то у нас тут недостаточно напряжённо.
Нервно покусываю костяшку указательного пальца под всхлипы на том конце связи. Следом ревнивый вопрос:
— Маечка знает?
— Нет, родители пока не в курсе, — собираю всю строгость, на какую только способна, с ней по-другому нельзя. — Буду благодарна, если о разводе они узнают от меня.
Еще несколько всхлипов и громкий горестный вздох.
— Дети мои, — трагедия в голосе близится к фарсу, — что же вы наделали! Симочка-девочка, как же мы теперь? Я ведь люблю тебя, как родную дочь!
Вот вроде привыкла к этим её эмоциональным кульбитам, но, может, сейчас слишком расшатана, чёрт его знает. Её слова трогают так, что даже у моих автоматчиков глаза на мокром месте. Сглатываю комок.
— Маргарита Львовна, мы друг с другом развелись, а не с вами. Вы мне дороги и Саша с Юлей. Если не будете против…
— Это же уму непостижимо! — перебивает. — Как вы могли? Думала, вот ты съездишь, друг по другу соскучитесь, приедешь, помиритесь, — достаёт белый бумажный платочек и изящным жестом промакивает слёзы. — А вы, а вы!.. Тим тебя тоже любит, он же ради тебя… — резко осекается.
— Что он ради меня, Маргарита Львовна? — настороженно прищуриваюсь.
— Он ради тебя… На многое был готов. Какая трагедия, моя девочка, какая трагедия! — снова садится на своего конька и быстро прощается.
Шумно выдыхаю и тру глаза ладонями. Что это было? Сзади многозначительно молчит Тома. По-хорошему надо бы с ней объясниться и собрать осколки стакана, но стук в дверь дарит спасительную отсрочку. Три коротких, один длинный. Плетусь открывать — это Марко.
Полный энергии итальянец подшучивает над нашим состоянием, строит планы, куда вытащить мёртвые тушки, ибо у него в кои-то веки наметился одинокий вечер, собирает осколки, наливает новой воды Томочке и вообще всячески наводит суету. Не замечая, как подозрительно пялится на меня Тома. Мотнув отрицательно головой, губами артикулирую ей “не сейчас”. И так увлекаюсь пантомимой, что пропускаю, как Марко совершает непоправимое. Хватает чёрную коробочку и заглядывает внутрь с возгласом:
— О! Drachenfutter! Это же от мужа? — плотоядно улыбается, оглядывая содержимое.
Ну зачем! Сердце пропускает удар и тут же уходит в галоп, норовя выскочить из горла.
У немцев это слово буквально переводится как “корм дракону” и означает подношение, которое муж делает жене, если провинился. Цветы, конфеты… ювелирка.
— Драхен… что? — удивлённо переспрашивает Томочка.
— Драхен всё, — дрожащими руками забираю коробочку у Марко и, пытаясь успокоить дыхание, открываю.
Глава 44
Озадаченно достаю первую часть содержимого…
— Это что, карта памяти? — разочарованно тянет Тома.
— Да, — вместо меня отвечает ей Марко.
— А там есть ещё что-то?
— Есть, — активно кивает наш любопытный друг.
Зря боялась, кольца нет. И если мне было так страшно его обнаружить, то как объяснить острый укол разочарования? Всё-таки ждала, Сима? Не допуская развитие этой мысли, отворачиваюсь к окну и рассматриваю совсем иное ювелирное изделие. Дерево жизни в круглом кулоне из белого золота на длинном, изящном шнуре того же металла. В солнечном свете лиловым и изумрудным искрятся листья, инкрустированные россыпью мелких камней. Изумительно.
Хоть работа и тонкая, сам кулон довольно увесист. Наверное, потому что в обратную сторону вмонтирован… новенький ключ от электронного замка. С трудом опознаю “таблетку” в непривычной оправе. Губы трогает грустная улыбка. Тим верен себе — любит подарки с загадкой, идеей, но если раньше я бегом выкупала, то сейчас не возьму в толк, от чего этот ключ.
Хлопает входная дверь. Слышу звуки перебранки в коридоре — Марко уводит Томочку. У него иногда случаются непредсказуемые приступы тактичности. Только где она была, когда он совал свой длинный прямой нос в мои вещи?
Точно! Вещи! Карта! Там может быть объяснение что за ключ в кулоне. Силюсь вспомнить, что говорил Тим, когда вручал коробочку, но этот сектор памяти идеально чист.
От тревоги и волнения с третьего раза вставляю тонкий пластик в картридер на ноуте. Кончики пальцев покалывает, пока открывается каталог. Ну же, быстрее. Параллельно дивлюсь своей нелогичности — несколько дней ходить мимо и не трогать, а теперь раздражаться даже на секундное ожидание.
Открылось. На карте две папки “1” и “2”. В первой много коротких видеофайлов, пронумерованных по порядку, во второй — один длинный с названием, которое неизвестная кодировка превратила в кучу непонятных символов. Да что ж за издевательство.
Сердце опять подбирается к горлу. Возвращаюсь в папку “1” и навожу мышку на файл обозначенный цифрой ноль. По дате он записан последним, но, видимо, его нужно посмотреть первым. Запускаю. Дыши, Сима.
На экране Тим дома у Саши в гостевой комнате. Сидит на кровати, ноги скрещены по-турецки. Одет в тот самый “лазерный лимон”, в котором приехал в Берлин. Запускает руку в голову и ерошит короткие волосы, глядя в камеру:
— Привет, Сим-Сим.
Берёт со стола знакомую карту памяти и зажимает между большим и указательным пальцами, показывая мне.
— Эти видео, мать вашу, жуткий компромат, — хмыкает и смущённо трёт подбородок другой ладонью, — поэтому, если ещё кто-то есть, выгоняй всех к чертям, — улыбается. — Хотя я надеюсь посмотреть вместе с тобой, и в предисловии не будет необходимости.
Серьезнеет.
— Но если смотришь одна… — прикрывает глаза пушистыми ресницами, — В общем… Это моменты, которые я хотел разделить с тобой, Сим-Сим, — возвращается взглядом ко мне, то есть в объектив. — Чтобы ты была рядом, — кивает самому себе, — собственно, ты и была.