Страница 83 из 83
Динка робко отняла от раны окровавленную руку. Кровотечение остановилась, но рана по-прежнему зияла страшной черной дырой по центру его груди. Варрэн открыл глаза и посмотрел на Динку мутным, угасающим взглядом.
— Шторос, — прошептала в панике Динка. — Шторос! Не смей умирать! Я приказываю тебе жить! Я запрещаю… — ее голос сорвался в рыдания.
Шторос вытолкнул изо рта кровь, и она струйкой потекла по его щеке, а затем шевельнул губами.
Динка наклонилась к его губам, чтобы расслышать в шуме боя то, что он говорил.
— Не скули, Динка, — прошептал он, едва слышно. — Помни — ты не жалкая человеческая шлюха. Ты Варрэн-Лин!
— О чем ты? — всхлипнула Динка, глотая слезы.
Шторос болезненно вдохнул и продолжал:
— Ты сильнее нас всех вместе взятых. Пробуди свою силу. Не дай себя взять живой, — прохрипел он, и глаза его снова закатились.
Динка тихо завыла, сжимая его голову в ладонях. Раздался новый грохот и Тирсвад, продолжая сражаться, упал на одно колено. Варрэнов разделили, и теперь каждого из них теснили по меньшей мере десяток противников. А страшные черные дула снова смотрели из-за кустов. Динка зажмурилась, не зная, как справиться с этой болью. Еще несколько часов назад она была счастлива. А сейчас ее мир рушился. И она ничего не могла сделать.
— Н-е-е-ет! — закричала она, что было сил, вскакивая на ноги и сжимая кулаки. — Нет! Нет! Не смейте!
Страх и ненависть захлестнули все ее существо. Такие разные чувства сплавились в ее душе в опасную смесь. Мир подернулся горячим маревом.
Перед ее глазами, словно наяву, вдруг встает картина из далекого детства. Динке пять лет, и она сидит на своей кровати в родительском доме. Вокруг все такое знакомое и дорогое сердцу: большая печь со свежей побелкой, у окна накрытый белой скатертью стол, за вышитой занавеской еще одна кровать. Такая родная и уютная обстановка отцовской избы. Сколько счастливых дней она провела здесь!
Динка сидит, поджав ноги и комкает в ладошках подол короткого ситцевого платьишка. В комнате пока тихо, но предчувствие беды клубится внутри Динки зловонным болотным туманом, поднимающимся над непроходимыми топям. Хлопает входная дверь и тишина взрывается криками. Динка сжавшись от страха, соскальзывает с кровати и ползком ныряет под стол. Там, скрытая длинной скатертью, она чувствует себя в безопасности. Но все равно жмурится и зажимает руками уши. Она не хочет этого. Не хочет видеть и слышать, но крики все равно врываются в ее сознание. Кричит мать, кричит отец, но слов Динка разобрать не пытается. Они ругаются. Они всегда ругаются. По каждому поводу, а потом…
«Нет! Только не это!» Мать кричит, отбивается полотенцем. Отец хватает со стола тяжелую скалку, и Динке слышен отвратительный чавкающий звук удара. Кровь летит по комнате веером. Брызги крови на скатерти. Брызги крови на лице. Кровь застилает глаза. Мать кричит пронзительно, жалобно. Но удары не прекращаются.
«Нет! Пожалуйста!» Динка сидит под столом, жалкая и беспомощная, сжавшись в комочек. Не сразу она понимает, что тоже кричит. Даже не кричит, а воет. Диким нечеловеческим голосом.
На полу кровь, на скалке кровь, и мать падает на пол. «Нет! Нет! Не делай этого!» А отец продолжает бить скалкой, кулаком, пинать ногами, поднимает ее за волосы. Мать смотрит на него затравленным взглядом, а он заносит скалку над ее лицом.
— Не-е-ет! — Динка снова визжит, захлебываясь своим голосом. Чужая боль, страх, ненависть топят все ее существо. Пламя, до этого похожее на ласково рыжего котенка, уютно свернувшегося на коленях, превращается в огромного ревущего зверя, встающего на задние лапы.
— Не-е-ет! — из Динки вырывается огонь, пожирающий все на своем пути. Стирающий кровь и боль. Ярким горячим пламенем вычищающий скверну из этого места. Дорожки огня сбегают с ее рук, ног, распущенных волос, струятся алыми ручейками по полу, разбегаясь во все стороны.
Отец вспыхивает, словно факел, и с воем мечется по горящей избе. Мать горит, и ее длинные волосы огненным плащом окутывают ее.
Их крики усиливаются, превращаясь в предсмертный визг сгорающих заживо существ. Но Динке все равно. Она сворачивается под столом в клубок и зажимает руками уши. Пусть горят! Пусть все сгорят! Пусть замолчат навсегда! Она не хочет больше этого видеть и слышать!
Вокруг беснуется вырвавшееся на волю пламя. Языки огня облизывают ее босые пятки, пробегают по ее растрепанным волосам, скатываются с ее скрюченной спины. Огонь не жжет ее, он ее защищает, разбегаясь от стола пылающими дорожками, и пожирает все, до чего может дотянуться. Горят кружевные занавески на окнах, горят разноцветные половички на полу, горят вышитые покрывала на кроватях. Все вокруг пылает в огненном смерче, выгорая насквозь и осыпаясь черным пеплом.
Вся изба тонет в огненной геенне. Сквозь стену пожара видно мечущиеся фигуры, объятые пламенем. С потолка с оглушительным треском срывается пылающая балка и, рассыпая во все стороны искры, падает прямо перед столом. Криков уже не слышно. Динка на четвереньках выползает из-под стола, поднимается на ноги, обводя комнату невидящим взглядом, и, пошатываясь, идет к выходу. Выйдя из горящего дома, она долго с пустыми глазами наблюдает, как дом ее родителей превращается в прах.
Динка упала на колени и завыла нечеловеческим голосом, чувствуя, как нижнюю губу до крови раздирают острые клыки. Это она! Она — чудовище, недостойное жить! Она убила собственных родителей! Сожгла их заживо!
По ее телу заплясали языки пламени, они текли ручейками по растрепавшимся волосам, стекали со спины, капали с растопыренных пальцев, разбегались пылающими дорожками от ног. Динка почувствовала силу, беснующуюся внутри и рвущуюся наружу. И отпустила ее…
Ее захлестнули страх перед собственной сущностью и ненависть ко всем, кто посмел встать против нее. Пусть горят! Пусть все сгорят! Пусть замолчат навсегда! Она никому больше не позволит причинить ей боль!
Лес на много миль вокруг полыхнул адским огнем, сгорая до тла, до пепла, до сухой мелкой золы. Камни плавились, земля спекалась толстой коркой, деревья обугливались до самых корней. А она все кричала, выплескивая из себя всю боль, что раздирала ее сердце...
Конец