Были-не-были

Бессмертие

Когда мы познакомились, он находился в состоянии полураспада: все человеческое в нем еще не до конца выгорело, – и остатки его личности влачили совершенно жалкое существование в компании из слов и алкоголя, потусторонние сюжеты проступали из него, словно золото парши, обличая его в саван из воспоминаний прежних его жизней, а он воровал сюжеты у всех своих собеседников, настоящих или мнимых, и размазывал их как масло по толстому слою рыхлого синтаксиса, пока не стал знаменитым. Теперь он, бронзовый, стоит на бульваре и голуби гадят ему на голову. Такова цена бессмертия.

Бесы

На кладбище порой случаются самые невероятные вещи: все-таки место встречи живых и мертвых. Обязывает. Толпа деревенских баб на родительскую субботу отправилась поминать родственников. Они даже попа по такому случаю подрядили прямо на открытом воздухе среди могил отслужить панихиду. Чтоб все было чин-по-чину. И вот когда он начал кадить и возглашать, из-за высокой некошеной травы среди могильных камней и покосившихся крестов выглянули две адские рожи. Их отчетливо увидели все и потеряли дар речи. Рожи исчезли. Поп перекрестился и попробовал продолжить панихиду. И снова рожи тут как тут. Прямо из-под земли. И явно приближаются. Что тут началось. Одни кричат. Другие плачут. Поп молчит и лишь бородой трясет. А бесы в траве и среди могил мелькают и все ближе и ближе. Наконец, поп не выдержал и запустил в одного из них кадилом с криком: «Сгинь, нечистая сила!» и попал. Раздался визг и черная свинья изрядных размеров рванула мимо них ко всем чертям. А за ней вторая. За компанию. Оказалось, это были поросята из ближайшего двора, которые повадились на кладбище в поисках земляных червей. Правда, поп до сих пор не верит и утверждает, что именно он своим кадилом чертей обратил в свиней. Вот что делает вера православная!

Блюдце

Одна девочка решила на день рождения сестре чашку подарить. А блюдце к ней купить не догадалась. Показала свой подарок матери, а та ей и говорит: «Чашку-то без блюдца никто не дарит. Сестра тебя не поймет». «Это ничего,– отвечает девочка,– я ей в чашку 1000 рублей положу. Вместо блюдца». Когда девочка отдавала подарок сестре, та сначала как возмутится, но заглянув в него, тут же успокоилась и говорит: «Ладно, чашка тоже ничего. Спасибо и за это». Вечером мать интересуется у девочки: «Ну как, понравился твоей сестре подарок?»

«Ага,– отвечает она,– но особенно ей понравилось блюдце к чашке».

Божье наказание

В Брянске ввели карантин. И у дорожной полиции случился финансовый кризис. Деньги закончились. Из-за того, что на дорогах исчезли автолюбители: так презрительно государство окрестило тех чудаков, кто готов рисковать ради того, чтобы передвигаться на личном автотранспорте. На дорогах никого вот уже неделю. Кроме городских автобусов. Не с кого мзду брать. А от этого очень обидно. За Державу. Жезл полосатый есть, форма есть, знак «кирпич» есть, а вот что с этим делать – не понятно. Ценность атрибутов власти обнулилась. А жить-то как раньше хочется.

Чтобы хоть что-то заработать, патруль ДПС остановился у входа в продуктовый магазин и попытался штрафовать всех, кто хотел в него войти. За нарушение режима самоизоляции. Как говорится, если нет повода, то нужно его создать. Только с самого начала затея не задалась. Патруль столкнулся с бабками. А бабки это еще та сила, способная противостоять чему угодно. Первая же старуха сделала вид, что глуха и слепа и полиции не видит. Вторая патруль обматерила. Третья их колотила клюкой, называя сраными пионэрами. Четвертая оказалась самой хитрой. Она протянула полицейским 200 рублей и потребовала: «Ну, раз вы власть, не даете мне в магазин ходить, берите мои деньги и купите хлебушка, молочка, колбаски, килограмм макарошек и конфеток. Очень люблю конфетки с чаем».

Полицейские опешили и в ответ: «Да этих денег на то, что ты хочешь купить, не хватит».

А старуха, коварная, издевается: «А вы свои добавьте. Вы же власть, должны об народе заботиться. Вот и оплатите разницу между тем, что нам властью обещано, и тем, что нам на самом деле дадено».

Ничего не ответили старухе полицейские. Сели в машину и уехали, проклиная про себя этот чертов народ, который и не народ вовсе, а одно Божье наказание.

Божья коровка

В детстве это было, пожалуй, единственное существо, которое мне велели не обижать. Так сказать, принцип «не навреди» в действии. Маленький красный жук с черными точками на спине. Его нужно было осторожно посадить на палец и дождаться, когда он сам улетит, повторяя: «Божья коровка, лети на небо, принеси своим деткам хлеба». Первая искренняя просьба, почти что молитва. Я верил, что в облаках у божьей коровки и правда домик, где живет ее семья. Эта вера в чудо осталась на всю жизнь, невзирая на то, что все окружающее оказалось совсем не таким, каким ты это себе представлял в детстве. Только теперь вместо жука, которого ты отпускал в небо прямо к Богу, нужно вместе со всеми идти в церковь, зажигать свечку и петь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробах живот даровав», веруя, что это поможет и что-то в нашей жизни изменится. К лучшему. А может и правда, изменится. И да хранит нас Бог от нас самих и наших необдуманных желаний.

Больше не друзья

Встречаются двое и один другому говорит:

– Скажи мне, как друг другу, только честно, что ты думаешь о моем творчестве?

– Если честно, то я от него не в восторге.

– Ты не шутишь, а на полном серьезе так считаешь?

– Ну да, ты же сам просил сказать правду.

– Не думал, что ты такая сволочь. Я от тебя такого не ожидал.

Вот и говори после этого правду.

Больше они не друзья. А ведь мог бы соврать, дурак, своему другу и жили бы как раньше – не замечая друг друга.

Большим, чем Бог

Он заболел. А, точнее, в нём завёлся паразит. Что-то, глубоко чуждое, инородное ему, угнездившееся внутри его тела.

Оно проникло в него во сне. Как это случилось, для него было уже не важно, а важно было только то, ЧТО теперь в нём зрело и росло. Что-то, живущее за счёт его тела, его мыслей, его жизненной силы.

Его часто мучили перепады настроения, когда невыносимая хандра сменялась вдруг истерическим весельем и приступами безудержной ярости, которую он не мог, да и не хотел контролировать. То, что жило в нём вопреки его воле, рвалось наружу и он с ужасом осознавал, что готов умереть, лишь бы освободиться от присутствия чужого в себе.

И, наконец, это случилось. Он родил. Родил нечто, чего не видел никогда в жизни. В один прекрасный день, а точнее, в одну ужасную долгую темную ночь, из него вылезло его детище. Одно единственное, но зато какое!

Дитятко, золотце, которое он вынашивал под сердцем последние девять месяцев: выкармливал своей кровью; выращивал из своего сознания. Чудовище, краше которого был разве что гомункул Франкенштейна, порождённый больной фантазией Мэри Шелли. Причудливая смесь насекомого и растения.

Но ведь детей не выбирают: тех, кто затем хоронит своих родителей. Ребёнком можно только гордиться. И он гордится. Теперь. Потому что отец. Своим сыном. Сыном, достойным своего отца. Сыном, равным самому Богу. Большим, чем Бог.

Борьба за долголетие

Петрову велели следить за своим здоровьем. Если он хочет долго жить. И вести дневник. Самоконтроля артериального давления. Каждый вечер в одно и то же время он должен был его мерить, а показания записывать. Вот сидит он, такой серьезный, сосредоточенный на своем долголетии, давление померил и хочет записать. А ручка-то не пишет. Он ее трясет. Не пишет. Он ею об стол стучит. Не пишет. Что он только с ручкой не делает. Не пишет. Словно на зло ему. Так, бедный, разнервничался, что его апоплексический удар хватил. Вот они, плоды борьбы за долголетие.