Страница 41 из 44
Ну вот и все. Можно идти в ванную, а потом ложиться спать.
Опомнилась Кристина только когда на электронную почту пришло письмо с билетом на самолет. И она долго смотрела на него на экране телефона.
Вылет завтра.
Завтра она будет в Вене.
Кристина вздохнула. Это не попытка войти в одну и ту же реку дважды. Тем более, она там будет одна. Без Марка. Просто… просто… Кристина пыталась найти объяснение этому своему поступку… Просто, прежде чем совсем завершить этот этап жизни, ей остро необходимо снова вернуться туда. В город, где произошло нечто очень важное. Пройтись по его улицам, может быть, зайти в ту же кофейню. Пока еще не исчезли с ее лица и тела все шрамы, ей надо вернуться туда. И понять, что делать дальше. Куда дальше двигаться.
Вену можно не любить. Но не вернуться туда невозможно.
Вена была той же. И другой.
Сегодня тоже будний день, на улицах немного людей. И ветер, гораздо теплее, порывистый, и пахнет чем-то сладким. Цветами. Почему-то ноет сердце.
Возможно, решение прилететь сюда была не очень правильным. Или очень неправильным. И не стоит идти в то кафе. Хотя она почти дошла.
Пиликнул телефон. Доставая его из кармана, Крис поняла, что у нее отчего-то озябли руки. Несмотря на то, что сейчас гораздо теплее, чем в прошлый раз. Но тогда она совершенно не мерзла. Потому что рядом был Марк.
Кстати. Он сегодня еще не присылал ей сообщение.
А вот оно.
Фото. Темный стол, две чашки кофе — одна большая, с капучино, и другая, маленькая, с эспрессо. Подписи нет.
А где же «любимая»?! И зачем Марк переслал ей то старое, из первой их встречи в Вене, фото?
Крис долго смотрела на снимок, сосредоточенно хмуря лоб. А потом принялась судорожно листать историю сообщений, пока не нашла нужное.
Вот оно. Но фото другое. Тогда на снимке была одна чашка — чашка эспрессо для нее. И подпись: «Я заказал тебе кофе». А теперь… она снова листнула в конец диалога… теперь две чашки.
Сердце бухнуло совсем неприлично сильно и в горло.
Что это значит? Это значит, что… Черт, в какой стороне эта кофейня?!
Он был там. Сидел за столиком у окна, тем самым, что и в прошлый раз. На столе стояло две нетронутые чашки — одна с капучино, другая с эспрессо.
Кристина остановилась у стеклянной стены кофейни и смотрела. Нет, даже не смотрела — впитывала.
Мягкий отблеск темных волос. Чеканный профиль. Четко очерченная линия челюсти. Красивые сильные руки сложены на столе.
И две чашки кофе.
Кристина стояла, не в силах сдвинуться с места. Ей было одновременно так больно и так сладко, как никогда в жизни.
Вот там, за стеклом, сидит человек, которого она любит. Сильно. Как никогда и никого в жизни.
А он?
А он сидит в кофейне, когда-то ставшей начальной точкой того, что разметало их друг от друга. Перед столом, на котором две чашки кофе. А он один.
Нет. Не один. Нас двое, любимый.
Наверное, Кристина сделала какое-то неосознанное движение — и Марк вдруг повернул к окну голову. Выражение сильнейшего потрясения на его лице так взметнуло ее внутреннее «больно и сладко», что Кристина едва не задохнулась и не пошатнулась. А Марк, после короткого замешательства, вскочил на ноги, по-прежнему не сводя потрясенного взгляда с Кристины. А потом они одновременно бросились к дверям кафе — каждый со своей стороны. Но Кристина успела первой — ведь ей не надо было выбираться из-за стола. Она влетела в кафе, где тут же врезалась в Марка.
А он из рук ее уже не выпустил. Обнимал крепко, тяжело дышал, будто не десяток метров преодолел, а сотню. Она чувствовала, как бурно двигается его грудь, к которой он прижимал ее. Как щекочет шею его частое дыхание. И не было на свете человека счастливее Кристины.
Она не знала, сколько они так простояли. Но Марк вдруг заговорил. Точнее, зашептал ей на ухо — все еще тяжело дыша и хрипло.
— Понимаешь… Я всегда знал, что должен прожить достаточно долго, чтобы обеспечить всем необходимым Веронику. А теперь я точно знаю, что моей жизни должно хватить, чтобы убедить тебя в том, что я тебя люблю, — руки его сжались еще сильнее. — Моя Крис.
Кристина подняла руку и прижала пальцы к его губам. Не надо. Не сейчас. Не здесь.
Она почувствовала, как он накрыл своей рукой ее руку на своих губах. Как переплелись пальцы.
— Нельзя дать кофе остыть.
Они сказали друг другу совсем мало слов. Кофе пили молча — он все же не успел до конца остыть. Пили, молчали, смотрели друга на друга.
Им с лихвой хватало этого разговора глазами.
А потом обе чашки — уже пустые — опустились на стол.
Кристина встала и протянула Марку руку.
— Пойдем.
Полупустой венский трамвай. Они стоят так близко, что то и дело касаются друг друга. А его рука крепко и, одновременно, бережно придерживает ее за поясницу. Уже в самом конце пути Кристина не выдерживает и прижимается щекой к мужскому плечу.
Что же так долго едет этот трамвай!
Они не стали зажигать свет — потому что на улице еще не стемнело. И длины ее волос теперь не хватает, чтобы спрятать их от всего мира. С этим справляются его руки, унося ее в спальню с глухо задернутыми шторами и опуская на широкую постель.
Марк не знал, как все будет. Нет, не в физиологии дело. Тут ничего нового не придумать. Он просто понимал, что сейчас от него ничего не зависит. Все будет так, как решит она. Он не возразит ей ни единым словом. Не сделает ничего, что бы ей не понравилось, чего бы она не захотела.
Все будет, как ты захочешь, любимая.
Только бы быть с ней. Держать в руках. Чувствовать ее тело, аромат ее кожи и волос. И… И, кажется, ему больше ничего не нужно.
Но нужно было ей. Кристина потянула Марка на себя, закинула свою бесконечную ногу ему на бедро, прижалась губами к губам.
И сразу вдруг стало нужно все. Она вся. Полетела торопливо и неловко в стороны одежда. Он раздел ее полностью, оставив на себе белье. Почему-то.
Крис прогнулась, помогая ему стянуть с нее последний элемент одежды — простые телесного цвета трусики. Осталась перед Марком совершенно обнаженной и приподнялась на локтях.
— Смотри, — произнесла она тихо и хрипловато. — Они еще не все убраны. Вот этот… — ее пальцы скользнули к согнутой в колене ноге, коснулись голени. — Вот этот, как говорят специалисты, не исчезнет совсем. Никогда. Слишком глубоко. Так же, как и этот, — Крис повела указательным пальцем по щеке вдоль уха и потом вниз по шее. — Этот тоже, скорее всего, не смогут убрать без следа. Я… я не вызываю у тебя отвращения?
Марк не знал, что сказать. А даже если бы и знал — то все равно не смог бы произнести ни слова. Что-то большое, горячее, пульсирующее перекрыло горло. Будто туда переместилось его отчаянно колотящееся сердце.
Он наклонился к Кристине, близко, лицом к лицу. Несколько секунд смотрел в ее блестящие ярко-голубые глаза. Ты умница. Ты сумеешь. Прочти все сама. Я не могу говорить.
Вот любить тебя — могу.
Он повернул голову и коснулся губами начала изломанной линии шрама — от виска через щеку к шее. И медленно повел губами вдоль нее.
Каждый… каждый, слышишь, каждый твой шрам я бесконечно боготворю. Больше них я люблю только тебя всю.
Всю, слышишь?!
Он исцеловал ее всю. Нашел и согрел дыханием каждый шрам. На тонких руках и изящных ногах. На беззащитной шее. Обласкал дыханием и пальцами нетронутую огнем грудь. И живот гладкий по-прежнему. Для него она вся — прежняя. Нет. Еще прекраснее. Еще желаннее.
Я помню, как нравится тебе, моя самая прекрасная на свете фея. Я все помню. Я все сейчас все сделаю.
— Нет, — женские руки потянули его за шею вверх. Кристина обхватила его лицо ладонями. Марка накрыло мощнейшее дежавю. Сейчас она скажет ему… — Я так не хочу, Марк.
— Почему? — как-то нелепо и слегка разочарованно отозвался Марк. — Ты… тебе же понравилось. В прошлый раз. Тебе было хорошо.