Успеть сказать люблю

Как же тяжело быть ответственным и благородным! Благородство и самопожертвование уже не помещаются в штаны. Истосковался по ненаглядной своей жутко, оказывается, по ласке ее истосковался, по телу.

А нельзя. Не положено.

— Анюта… — он гладил ее по спине теми же движениями, что и разыгравшегося Норда. — Анюточка моя, не надо нам…

— Что значит — не надо нам? — она четко, чеканно выделяла каждое слово. — Почему это — нам — и не надо? — выгнулась вдруг. Прижалась бедрами к его паху. — Не-е-ет, нам — надо!

Да там-то, конечно, надо. Но Костя тут пытается думать головой.

— Анюта, ну пожалуйста… — взмолился, пытаясь как-то так обнять ее, чтобы это перестало походить на прелюдию к сексу. — Нельзя ведь тебе…

— Кто сказал?! — ахнула Аня. И даже отступила на шаг. Глядела неверяще. — Почему мне нельзя?

— Но операция же… швы…

— Месяц уже прошел! Даже больше!

— Анют… — растерянно. А она вдруг отступает еще на шаг назад, и глаза становятся… горькими. Обиженными. Злыми.

— Я поняла. Я все поняла, Костя. Я просто больше не привлекаю тебя как женщина.

На это Костя не нашелся, что сказать. Только рот раскрыл.

— Нечего сказать? — зато у Ани слова находились. — Потому что это правда. Я перестала тебе нравиться!

— Анюта! — наконец взвыл Константин.

— Я помню, как ты смотрел на меня там, в реанимации! — она наставила на него палец. — Ты смотрел на меня… с ужасом. С отвраще…

— Аня!!! — тут он уже заорал. И вдруг увидел, что глаза ее блестят. Слезами.

Ну и как тут быть благородным?!

Сгреб, прижал к себе, всю, как мог, обнял.

— Ты меня не любишь! — шмыгнула носом она.

— Люблю.

— Ты меня не хочешь.

— Хочу.

— Докажи!

Докажу.

В конце концов, не пенетрацией единой жив человек.

Целовал и раздевал медленно и не спеша. Ловил отклики, слушал, смотрел. Он знал, как сделать ей хорошо. Но теперь задача была другой — не сделать плохо. Не навредить. Она для него была по-прежнему хрупкой, и каждый раз, обнимая, он не давал себе воли. Только так — нежно, аккуратно, бережно.

Вот и сейчас так же. Словно узнавал ее тело заново. Округлые плечи, тонкие ключицы, литые груди.

Живот. В багровых рубцах шрамов.

Он не видел Аню обнаженною после операции. И вот теперь — увидел.

Костя замер. Аня всхлипнула и попыталась прикрыться.

Нет. Нет-нет-нет.

Он убрал ее руки и коснулся губами того шва, что слева. Потом того, что в центре. Третьего. Сколько их есть еще там — все. И водя губами, шептал ей слова.

Я тебя люблю. Ты самая красивая. Все будет хорошо. Я обещаю.

Она услышала. Она поверила.

Наверное, ей и в самом деле было надо. Потому что хватило Анечке совсем чуть-чуть. Он и сам распробовать-то толком не успел, как она уже вздрогнула от оргазма.

Ну а с другой стороны, то, что надо — для физиотерапевтических нужд.

А не тут-то было. У Ани на нужды собственного тела были совсем иные взгляды. Едва Костя успел ее обнять и набрал дыхания что-нибудь ласковое сказать — ему уже запечатали рот поцелуем. Ни черта не физиотерапевтическим.

— М-м-м… — Аня облизнула губы. — А я вкусная.

Да кто бы спорил. Да и спорить Косте не дали. Анечка обняла, оплела его своим нагим гибким телом и шепнула жарко на ухо.

— Хочу тебя. Внутри.

И рукой. Внизу. Для усугубления эффекта.

Да неужели же он столько нагрешил, чтобы ему сейчас вот это все…

— Анют… — убрать руку ее духу не достало. Да и вообще очень хотелось забить на все и все себе позволить. — Не надо…

— Надо! — ее рука точно знает, как ему нравится. Игра ведется вообще и совсем без правил.

— Анечка, но у меня же нет ничего, никаких средств контрацепции…

— Ну ты выйдешь, сможешь же, да, сможешь? — она заглядывает ему в глаза. И умоляюще, сводя его хриплым голосом с ума, шепчет: — Ты мне внутри нужен, понимаешь, чтоб ты и я, чтобы мы были одним целым. Костя, без тебя не то!

Такие признания сделают счастливым любого мужчину. Но, видно, нагрешил Костя и правда крепко. Если вынужден сейчас от этого соблазнительного предложения — отказаться.

— Анют, послушай меня, — он обхватил ее лицо руками. — Ты помнишь ту ночь на пляже?

— Я ее всю жизнь помнить буду, — в лице Ани что-то неуловимо поменялось, оно стало мягче, мечтательнее. И рука, слава тебе боже, замерла.

— Мы же тогда тоже… без презерватива были.

— Да, — совсем тихо согласилась Аня.

— Когда… — Костя сглотнул невесть откуда взявшийся в горле тугой комок. — Когда ты лежала в реанимации и мы не знали… В общем, я в один момент вдруг вспомнил об этом. И мне пришла в голову мысль, что ты можешь быть беременна. Запросто. И я могу потерять не только тебя… но и… В общем… — Костя на мгновение зажмурился. — В общем, я провел несколько ужасных, совершенно ужасных часов. На следующий день я спросил врача, и он сказал, что ты не беременна, это совершенно точно, они там делали УЗИ и все такое. Но мне хватило. Анют… — он потёрся своим носом о ее — их любимым жестом. — Солнце мое, нам нельзя рисковать. Даже после прерванного можно забеременеть, такова подлая мужская физиология. Хоть и небольшая, но вероятность есть. А доктор совершенно определённо сказал, что если вдруг будет беременность в ближайший год — ее надо будет прерывать. Тебе нельзя, ты пока не готова, твой живот не готов к беременности, понимаешь? — его рука легла и осторожно погладила впечатавшийся намертво в память рисунок швов. — Не заставляй меня выбирать между тобой и нашим ребенком. Пожалуйста.

Он прижался лбом к ее лбу. Они не говорили об этом. О том, что чувствовал Костя все эти дни. Он не хотел ей ничего рассказывать. Было — и было. А сейчас вот выплеснулось.

Они молчали, договаривая остальное без слов. Анины пальцы гладили его по виску. А потом она отстранилась, смахнула невольные слезы с глаз.

— Ты прав, любовь моя, ты, как всегда, прав, — а потом, без предупреждения. — От минета не беременеют?

Костя поперхнулся внезапной сменой темы разговора. Прокашлялся.

— Вроде был какой-то немец… теннисист… Но там как-то сложно все было…

— Но ты-то не немец… — Анечка ловко опрокинула его на спину, устроилась сверху. — И даже не теннисист, — проворные женские руки принялись за прерванное занятие. — Да и у нас все будет по-простому.

— Анечка, я тебя умоляю, помни про швы, без фанатизма, — успел он предупредить, глядя на то, как она наклоняется, прогибаясь в спине.

— Как это без фанатизма? Обязательно с фанатизмом. Ты только не сдерживайся, я тебя умоляю.

А потом его коснулись женские губы, и Костя отчетливо понял, что фанатизма ему не избежать. Это была, собственно, последняя мысль.

Анечка вышла его проводить до ворот санатория — после того, как Костя со всей тщательностью убедился, что она достаточно тепло одета.

— Кстати, дорогой мой… — Аня поправляет ему шарф. — Я забыла тебе сказать, что у меня есть изменения в лечебном плане.

— Ну вот! — возмутился Константин. — Самого главного не сказала!

— Сейчас скажу, — улыбнулась Аня. — У меня теперь в шесть вечера два раза в неделю… секс.

— Чего?!

— Секс, дорогой мой, секс. Старый добрый традиционный. С мужчиной.

— А… эмн… — связной речи все никак не получалось.

— Так что, радость моя, в твоих же интересах завтра прибыть сюда к шести. Со средствами контрацепции в кармане.

Константин прищурил глаз.

— А если не прибуду?

— Ну ты же сам мне регулярно напоминаешь о важности соблюдения врачебных предписаний, — безмятежно отозвалась Аня. — Раз назначено — надо выполнять.

— И с кем же? — вкрадчиво поинтересовался Костя.

— Ой, это не проблема! — беспечно взмахнула рукой Анечка. — Со мной за столом обедает такой бравый майор в отставке, всего-то шестьдесят лет. Весьма галантный и почти не лысый.

Константин не выдержал и расхохотался. Бережно прижал девушку к себе. Отвел прядь от уха.