Страница 16 из 24
Глава 4
Когда жемчужный рассвет тронул верхушки елей, Агата окончательно смирилась с тем, что не уснет. Она встала тихо, чтобы не потревожить Урсулу, оделась, переплела волосы и спустилась в кухню в надежде найти что-нибудь поесть.
За приоткрытой дверью начиналось царство горшков и сковородок. В воздухе пахло мукой, но еды не было нигде: ни на столе, ни в шкафах, ни в ящиках. Отчаявшись, Агата толкнула створку печи[2]. Там было темно и тепло. За ночь дрова прогорели, оставив после себя лишь горячую золу. Стараясь держаться подальше от цистерн, девочка осторожно вошла внутрь.
Утренний свет из кухни свободно проникал в печь. В резких солнечных лучах кружились струпья золы, потревоженные ее башмаками. Запах растопленного жира и вчерашней рыбы заставил живот заурчать. Неужели даже тут не найдется ни крошки? Вдруг сквозняк поднял с пола пепел: кто-то вошел в кухню. Дверца печи дрогнула и захлопнулась.
Хищная темнота схватила Агату, заползла в уши. Перед глазами метнулись алые пятна, от спертого воздуха пересохло в горле, в висках зазвенело, а тело покрылось липким потом. Агата открыла рот, пытаясь вдохнуть поглубже, но ничего не выходило. Руки шарили по стенам в попытке отыскать дверь. На мгновение ей показалось, что из угла слышны писк и крысиная возня. Писк делался все громче и громче, пока не разорвался прямо у нее в голове.
В этот миг кто-то распахнул дверь и впустил свет. Агата вывалилась из печи прямо под ноги Кристофу Вагнеру.
Господин Вагнер мало напоминал взрослых, каких Агата встречала до того. Он много и весело говорил, не носил черное, а глаза у него блестели, как начищенный медяк. Агата тонула в его словах и мыслях, которые не успевала даже ухватить за хвост, чтобы рассмотреть, не говоря уж о том, чтобы понять. Вот и сейчас он разочарованно протянул:
— О, ну это совсем не напоминает мой завтрак! Ты выглядишь совершенно несъедобной. Хотя Ауэрхан бы поспорил… Однако меню Ауэрхана мало меня тревожит. Что ты там делала?
Она все еще хватала ртом воздух, точно не могла надышаться. Наверное, когда открылась входная дверь, сквозняк захлопнул дверцу печи. Вот как все просто! Если бы она не суетилась, хватило бы одного толчка, чтобы освободиться. Никто не запирал ее здесь.
Агата оглядела себя: на юбке остались пятна сажи. Матушка пришла бы в ярость, и Урсула тоже наверняка разозлится. Зато Кристоф Вагнер к испачканной одежде не проявил ни малейшего интереса.
— Я искала еду.
Он хлопнул в ладоши:
— Вот так совпадение! Я тоже. Правда, для таких поисков вовсе не обязательно запираться в печи и визжать, как поросенок, но у каждого свои способы. В этом доме предостаточно народу со странностями. Если бы я каждый раз выяснял, что у кого в голове, то в моей собственной не осталось бы места. Итак, еда!
Он несколько раз хлопнул в ладоши и, обернувшись, довольно крякнул. Сами собой на столе появились кровяная колбаса, головка сыра и кувшин с пивом. Агата не успела заметить, откуда взялось съестное.
— Так-то лучше. Возьми колбаску.
Кристоф Вагнер уселся за стол и с аппетитом откусил большой кусок сыра. Сегодня он ел руками и с большим аппетитом. Агата посмотрела на угощение. Колбаса блестела от жира и выглядела маняще.
Чтобы стать сильной, нужно хорошо есть, напомнила себе она и без промедления схватила колбасу. Оба ели с жадным утренним удовольствием, которое приходит к людям только после голодной ночи. Завтрак показался Агате куда вкуснее ужина, который проходил чинно, на фарфоровых тарелках, с ложками и вилками, которые только удлиняют путь к еде.
— Почему вы не едите в столовой?
Вагнер с удивлением взглянул на колбасу у себя в руке, как если бы Агата задала этот вопрос ей.
— А станет ли эта колбаса вкуснее в столовой?
— Думаю, что нет.
— Тогда к чему перемещать снедь из комнаты в комнату? Только зря силы тратить. Вот ты выглядишь бледной и обессилевшей. Ты больна?
Агата прислушалась к себе:
— Нет.
— Это хорошо. Но наверняка твой чахлый вид связан с тем, что и в каких количествах ты ешь. Один мой товарищ из Швейцарии заверял, что одна и та же пища может служить как ядом, так и лекарством в зависимости от дозы и времени применения. По его словам, в человеке циркулируют три жидкости: соль, сера и ртуть. Если один из этих соков отделен от другого, возникает болезнь. Для излечения необходимо ввести вещество той же природы: горячую болезнь нельзя лечить холодным и наоборот… Запомнила?
— Нет.
— Понимаю. Мне тоже эта чертовщина никогда не давалась. Уж сколько раз мой учитель пытался вколотить в меня науку, но я сопротивлялся, как мог.
— Ваш учитель много знает?
— Знал. — Он сделал большой глоток пива. — Его это не спасло. Я своими глазами видел, как его мозг прилепился к потолку, точно сгнивший фрукт ко дну корзины. Мозг, который вмещал целую вселенную… Так что свой я стараюсь не забивать без надобности.
Агата поерзала на стуле. Она попыталась представить себе вселенную, но не сумела.
Кристоф Вагнер взглянул на нее с неожиданной строгостью:
— Так или иначе, выучить это все равно придется. Что ж, не будем тянуть. Сядем за книги сегодня же!
«Девочки не садятся за книги. Их удел — шитье и готовка». Едва эта мысль образовалась у Агаты в голове, как она поразилась, насколько та нелепа. Поэтому спросила лишь:
— Чему же я буду учиться?
Кристоф Вагнер широко улыбнулся и, поставив локти на стол, склонился к ней:
— Всему. А теперь идем!
Урсула привыкла подниматься с рассветом, но в эту ночь совсем заспалась. Она села в кровати и с удивлением обнаружила рядом с собой пустое место. Значит, Агата уже встала.
В утреннем свете еще ярче засверкала вчерашняя роскошь: позолота и серебро, резные шкафы из орешника и изящные складные стулья с маленькими шелковыми подушечками… Во всем этом сквозила равнодушная небрежность, как если бы хозяин обставил дом красивыми и модными вещами, но настоящего удовольствия от своего богатства так и не получил. На стульях не сидели. В шкафах пылились дорогие безделушки, которые никогда не доставали на свет.
Одевшись, Урсула спустилась вниз. На первом этаже было прохладнее, чем наверху. За дверью кухни слышались возня и тихие раздраженные голоса, будто там кого-то отчитывали. Урсула обрадовалась. Вчера ей показалось, что единственные живые люди в доме, кроме нее и Агаты, — это Вагнер и его молчаливый слуга.