Жар-птица

Он совсем не хотел, чтобы их спасали сейчас. Нет. Какое-то внутреннее чувство требовало еще хоть чуть-чуть продлить эту сказку. Он жаждал еще немного побыть наедине с этой девицей здесь, на чердаке, только она и он. Ведь он прекрасно знал, что вскоре суровая реальность заберет это милое наивное создание у него. Алекс прекрасно осознавал, что ее отец-сенатор не позволит им более близкого знакомства, потому что он был всего лишь обычным поручиком в полку, без связей и состояния. Она же родилась царевной и принадлежала другому миру, роскошному и знатному, вход в который открывали только деньги, которых у него не было.

Ирина украдкой бросала взоры на широкоплечую фигуру молодого человека в белой несвежей рубашке, на темные вихры коротких густых волос и сильные длинные ноги в обтягивающих штанах и высоких сапогах. Ей нравилось смотреть на него. Измайлов имел высокую подтянутую фигуру, военную выправку и некую вальяжность движений.

Он стоял в одной шелковой рубашке к ней спиной, и Ирине казалось, что ему должно быть неимоверно холодно. Ведь на улице было около десяти градусов. Конечно, в доме было чуть теплее, ибо сюда не проникал ветер и этот надоедливый дождь, но все же даже она, сидя в его теплом мундире и укутанная его плащом, у огня, все равно зябла. Она потихоньку перебирала свои мокрые волосы, распуская их и подставляя огню, чтобы они поскорее высохли.

— Вам не холодно, Александр Григорьевич?

— Вовсе нет, не переживайте, — ответил Измайлов, обернувшись к ней и чуть улыбнувшись. Он решил не говорить ей о лодке внизу и быстро присел рядом с Ириной на скамью у огня. — Я закаленный. Матушка воспитывала нас с братом в суровых условиях и всегда говорила, что я должен стать настоящим солдатом и офицером. Ее уроки пошли мне на пользу. Я совсем не болею, и тяготы походной офицерской жизни меня не так терзают, как моих сослуживцев по полку, которые выросли во дворцах.

— Ваша матушка мудрая женщина. Вы живете с нею?

— Нет она умерла десять лет назад от оспы. Я обитаю в казарме, при полке.

— Это, наверное, тяжело, потерять близких?

— Да, вы правы. Сейчас у меня остался только младший брат, Кирилл. Он тоже служит в моем полку. Да дядя.

— Начинает темнеть, как здесь все же неуютно, — нахмурилась Ирина, сильнее кутаясь в его плащ.

— Весьма прискорбное происшествие с этим наводнением сегодня, — заметил он, вздохнув. — Но знаете, Ирина Николаевна, отчего-то я даже рад, что так все случилось.

— Рады? — опешила она.

— Да. Если бы не эта бурная вода, вы бы не сидели напротив меня теперь, в моем мундире…

Его фраза, произвела на Ирину неприятный эффект, и она смущенно опустила глаза на свои руки, ощущая, что ей не по себе.

Она сидела напротив него, так и поджав ноги, на другой стороне лавки, совсем близко. Александр напряжено и призывно смотрел на нее, обволакивая девушку взором, и ему казалось, что он мог бы сидеть так вечность. Ее распущенные уже высохшие волосы переливались золотыми искрами от всполохов пылающего огня. Она, как и прежде, смущалась под его поглощающим взглядом и то и дело опускала глаза, а через некоторое время вновь поднимала, словно желая удостовериться — сморит он на нее или нет.

— Не смотрите на меня так, — выпалила она нервно в какой-то момент, чувствуя, как под его горящим взором у нее заалели щеки.

— Не могу, — парировал он глухо, так и не спуская с ее лица взора. — У вас невероятного цвета глаза. Бархатные, словно теплая шоколадная глазурь…

— Боже, — выдохнула Ирина, опуская взгляд на свои руки, совершенно смущенная и трепещущая, и спустя миг тихо вымолвила, обращаясь как будто к самой себе: — И отчего я оказалась в этой глупой ситуации? За что мне это…

Он промолчал на ее выпад, внутренне ощущая, что девушка просто устала от сегодняшнего неприятного водоворота событий. Его мундир прикрывал ее бедра, а далее шел его темный плащ. Взор Алекса мгновенно пробежался по ее опущенным ресницам, и он сглотнул комок в горле.

Ирина тоже молчала, так и не смотря на него. Он же сосредоточил свое внимание на огне, начав поправлять поленья, то и дело вскидывая глаза на ее красивое бледное лицо и чувствуя, что сказал искренне и совсем не хотел обидеть ее. Но она отчего-то огорчилась.

— Вы обиделись? Я не хотел оскорбить вас, Ириша, — мягким обволакивающим голосом произнес Александр. Эти интимные моменты, когда она сидела рядом и он мог говорить с ней без этикета и просто любоваться ею, завораживали молодого человека неимоверно. — Могу я называть вас так?

— Нет, — ответила она тихо и подняла на него темно-ореховый взор.

— Отчего же? — поинтересовался он.

— Потому что мы с вами знакомы несколько часов, Александр Григорьевич. Нас не представляли друг дугу, как должно, и вообще, я не имею права находиться рядом с вами, здесь, наедине. Это как минимум неприлично.

— Прямо трагедия для вас, как я посмотрю, — ехидно заметил он.

— В каком-то смысле, — напряженно ответила она, моргнув несколько раз. — И надеюсь, вы не будете позже распространяться в обществе о том, как мы сегодня познакомились и что делали теперь. Иначе моя репутация будет навсегда испорчена.

— Ничего зазорного мы и не делали, сударыня. Я всего лишь поднял вас на чердак и усадил к костру, что в этом дурного, я не пойму? — уже недовольно заметил Измайлов, заводясь.

— Александр Григорьевич, я прошу вас. Дайте мне обещание, что не будете рассказывать об этом.

— Хорошо, обещаю, — буркнул он и наконец убрал свой поглощающий горящий взор с ее лица, переведя его на огонь.

Он начал нервно помешивать горящие уголья. Ирина видела, что он обиделся, но ей было все равно. Это было даже к лучшему, ведь теперь он перестал смущать ее своим настойчивым взглядом, который вызвал у нее мурашки по всему телу.

— Уже совсем темно, — через некоторое время тихо вымолвила она, зевая.

— Можете лечь на лавку, подремать, вы наверняка устали, — предложил он, вновь выглядывая на улицу и видя, что вода начала немного спадать. — Думаю, до рассвета мы вряд ли выйдем отсюда.

Подойдя к ее одежде, висящей на спинке стула с другой стороны от костра и на выступе дымохода, он осмотрел ее.

— Редингот высох, платье нет. Можете накинуть его для тепла.

— Благодарю, — кивнула Ирина, принимая из его рук свою верхнюю одежду. — А вы?

— Подремлю сидя, — заявил он, пододвинувшись на самый край лавки ближе к стене с окном и освобождая для девушки как можно больше места. — Я привыкший. Порой в окопе приходится дремать и в худших условиях, — сказал он безразлично. — Хотите пить?

— Да, у вас есть?