Вавилонские ночи

— Вы знакомы с работами Анны?

— Конечно. За последнее время она не создала ничего нового.

— Я буду вам признательна, если вы не станете упоминать об этом при ней.

Шпандау кивнул.

— Могу я взглянуть на шарф? И на письма тоже?

— Я принесу. Анна наверху, в бассейне. Сейчас схожу к ней и скажу, что вы пришли. А пока хотите чего-нибудь? Кофе? Воды?

— Нет, спасибо.

Она вышла.

Анна нарезала круги в бассейне. Пам постояла, ожидая, когда сестра закончит. Наконец Анна выбралась из воды, и Пам подала ей полотенце. Снова постояла, пока Анна вытиралась.

— У нас в гостях детектив, — сообщила Пам.

— Слушай, я не хочу сейчас с этим разбираться. Мне нужно писать эту чертову речь к открытию театра, да и Канны не за горами. Ты уже нашла место, где мы остановимся?

— Пока все к тому, чтобы выбрать то уютное старинное гнездышко среди холмов.

— Может, не стоит мне туда ехать?

— Ты уже приняла приглашение и внесена в официальные списки.

— Там же будет дурдом.

— Там всегда дурдом, каждый май, уже целых полвека. Но это дурдом с развлечениями. Они тебя примут как родную, посмотришь несколько фильмов и выберешь те, что тебе понравятся. Разве это так сложно? Ладно тебе дуться, ты же знаешь: получить туда приглашение — великая честь.

— Политика фестиваля — полное дерьмо, и у меня что-то нет желания ежедневно ругаться с гребаными французами, а ведь так и будет. Я все пытаюсь понять, зачем они меня позвали. У них же всегда есть какие-то скрытые мотивы. Андрей везет туда свой фильм. Они, черт бы их побрал, любят Андрея, он их хренов русский парень с плакатов. Он и его нескончаемые, скучные, претенциозные фильмы.

— Когда ты сама в них играла, то почему-то не считала их нескончаемыми, скучными или претенциозными.

— Мы сделали с этим говнюком два фильма, а я так ни одного из них и не поняла. Все остальные произносили свои реплики по-русски, а он скармливал мне мои на английском, при выключенной камере. И весь хренов сценарий был на кириллице. Я так и не врубилась, о чем фильм, не исключаю, что и остальные тоже, особенно сам Андрей. Его секрет — напустить побольше тумана, тогда фильм можно трактовать как угодно. Единственный талант Андрея — делать вид, будто он знает, что делает, поэтому все остальные просто идут за ним. Но трахался он божественно, это да. А кто еще в жюри? Кто из женщин?

— Наверняка Кэт Берроуз.

— Эта английская подстилка? Андрей и ее имел. Господи, ты понимаешь, что они задумали? Они специально, так подбирают жюри. Лягушатники чертовы, они наслышаны о его репутации. Думают, если мы побывали в его постели, то обязательно за него проголосуем.

— А ты не проголосуешь?

— Господи, ну, может, и да. В отличие от его фильмов, уж в хорошем сексе-то я кое-что понимаю.

— Так что там с частным сыщиком? Поговори с ним хотя бы ради меня. Чтобы я могла спать спокойно.

— А как он выглядит?

Пам вздохнула.

— Высокий. Брюнет. Мускулистый. На нем ковбойские сапоги.

— О-о, — только и сказала Анна.

— Еще у него перебит нос.

— Как думаешь, он мне понравится?

— Он не производит впечатление мужчины, который с ходу даст тебе запрыгнуть к нему на колени, — ответила Пам.

— Да, но если я сама захочу? — возразила Анна.

— Я бы не удивилась…

— Тогда давай его сюда, — велела Анна.

— Я бы на твоем месте приняла его одетой.

— Но я еще не закончила плавать.

— Хорошо, — согласилась Пам. — Но ведь ты только что вылезла из воды и вытерлась, чтобы отдохнуть. Слушай, не сомневаюсь, что он придет в восторг при виде твоего соблазнительного тела, но уж слишком все это напоминает сводничество. Извини за прямоту.

— С каких это пор ты заделалась святошей? — спросила Анна.

— Ха, — сказала Пам, — думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы сверкать задницей перед незнакомцами.

— Солнышко, это та самая бесценная задница, которая регулярно обеспечивает тебе зарплату, — уточнила Анна. — К тому же никто пока не жаловался. Покажи ему дом, а потом приведи сюда.

Шпандау смотрел сквозь высокие стеклянные двери, ведущие на балкон. Оттуда, поверх деревьев, открывался вид на Сансет-стрит и дальше, на самое сердце Лос-Анджелеса, почти до аэропорта. Если вы собираетесь обосноваться в Лос-Анджелесе, то лучше всего именно так — в великолепном особняке на склоне холма, поближе к ангелам и подальше от копошащейся внизу нищей шелупони, которой ты служишь примером для подражания. Статус в Голливуде — это всё; он постоянно напоминает этим людишкам о твоем положении, но не дает им ни малейшего шанса дотянуться до тебя. Шпандау услышал шаги и обернулся.

— Впечатляющий вид, — сказал он.

— Да уж, — согласилась Пам. — Пойдемте…

Она провела его по всему владенью.

— Если честно, тут сейчас мало что делается для обеспечения безопасности. В этом просто нет нужды, если вы понимаете, о чем я. Другое дело — несколько лет назад. А сейчас она уже не привлекает того внимания, что раньше. Думаю, эти письма ей на самом деле даже польстили. Раньше она получала куда больше корреспонденции.

Пам ткнула пальцем вправо, потом влево.

— Вдоль всей усадьбы тянется ограда, на ней установлены камеры. По ночам охрана обходит территорию и проверяет, что и как. Ворота открываются и закрываются из дома, и, конечно, на них тоже имеется камера.

— Не так уж это и много.

— Так ведь и нужды не было. Думаете, сейчас появилась реальная опасность?

— Посмотрим, — ответил Шпандау.

— Наступили нелегкие времена. Ролей все меньше, а если какие и предлагают, она стесняется за них браться, хотя понимает, что рано или поздно придется. Она могла бы отойти от дел — деньгами она распорядилась с толком, грамотно их вкладывала, — но не найдет, чем себя занять. Все варианты кажутся ей унизительными. Да и я не знаю ни одного достойного способа превратиться из нынешней звезды в бывшую.

— Звучит жестоко. Не похоже, что вы испытываете к ней сострадание.

— Это профессия такая — жестокая. Она могла бы уйти на покой, вести тихую и спокойную жизнь, заниматься благотворительностью. Или вернуться на театральную сцену, в конце концов. Что бы о ней ни говорили, она прекрасная актриса, профессионал высшего класса. Но дело тут не в актерской профессии, а в статусе звезды. Роли-то есть, она просто считает, что достойна большего. Знаю, ее это ранит, я все понимаю. Но — тут вы правы — я не слишком ей сочувствую. Мне нелегко видеть, как она мучается, но это не конец света. Ей же всего сорок три. Могла бы играть еще лет сорок. Вот я и говорю ей: вспомни про Кейт Хепберн и Лоуренса Оливье.

— А она что?

— Говорит, что Хепберн закончила тем, что снялась в «Рустере Когберне», а Оливье — в «Бетси»[17]. Она видит два пути: либо сбежать и затеряться в безвестности, как побитая собачонка, или оставаться на виду, превращаясь в карикатуру на самое себя. Говорит, Бобби Дай сделал правильный выбор, хотя мог бы еще повременить с этим делом.

Она пристально вгляделась в лицо собеседника, ожидая, как он отреагирует. Но так ничего и не разглядела.

— Вы ведь были с ним знакомы? — спросила она.

— Немного. Не думаю, что стоит брать с него пример.

— Но он ведь был хорош в своем ремесле? Я слышала, что говорят о нем актеры — что всегда следили за его новыми ролями, чувствовали его превосходство. Странно, но они все как будто его побаивались.

— Он их тоже.

— Вопрос в том, куда ему было двигаться дальше. Смог бы он достичь еще больших высот? За «Пожар» он получил «Оскара», и есть мнение, что на этот раз приз ему присудили действительно заслуженно.

— Смог бы он достичь новых высот? Не знаю. Дурацкий вопрос, вам не кажется? С каких это пор актерское ремесло превратилось в спорт? Ваша сестра рассуждает так, будто раньше была профессиональной бейсболисткой. В какой момент искусство сменилось деньгами и страхом?

17

«Рустер Когберн» (1975) — продолжение фильма о ковбоях «Истинная доблесть» по роману Чарльза Портиса «Железная хватка» (1969). «Бетси» (1978) — фильм о пожилом основателе автомобильного гиганта, решившем вернуться к работе. И тот и другой фильмы, в которых снялись стареющие кино звезды, считаются провальными.