Позывные услышаны

— Бист ду эс, Отто? Вас цум тойфель махст ду хир?[28]

Голос был ленив, диалект выдавал баварца.

От неожиданности они встали как вкопанные, но в ту же секунду Олег, увлекая Сильвию вперед, отозвался по-немецки:

— Их виль дем генеральфрос майне либе гештейен.[29]

Часовой хохотнул, а они перешли на бег. Шагов за триста сделали короткую передышку.

— А ты находчивый. Где ты так здорово научился их языку?

— Есть дело куда важнее, — уклонился от ответа Олег. — Зачем у них на просеке часовые?

— Это как дважды два, — предположила Сильва. — Немцы что-то берегут на путях.

Она не ошиблась. Маленький отряд, собравшись за будкой путевого обходчика, подтвердил их наблюдения. Командир — он пришел последним — сказал, что по другую сторону дороги скапливаются карательные отряды. На путях эшелон — вроде бы для карателей, но пока загнан в тупик. Охраны вокруг собрали порядочно.

— Вперед нам путь перекрыт, — подвел итог командир. — Придется нам убраться в дальний лес, товарищи. Но уберемся с музыкой.

— Подорвем здесь эшелончик! — зажегся Геннадий.

— Здесь? На полустанке? — усмехнулся командир. — И провалим всю группу? Будем отходить от скопления карательных отрядов вдоль линии, а там обстановка подскажет.

От колеи пришлось держаться подальше — немцы, боясь партизанских налетов, вырубили вдоль полотна деревья и кустарник. И только в одном месте, где полотно делало поворот, ельник подступал поближе.

— Здесь, — решил командир. — Если подрывать пути, то здесь.

Он разбил отряд на четыре группы — Сильва опять оказалась в паре с Олегом — и каждой дал квадрат наблюдения.

— Придется набраться терпения, — размышлял командир. — На много часов и, может быть, много дней. Жаль упустить эшелон. Потом будем устраиваться прочнее.

Задумался, приказал Олегу:

— Радиста беречь пуще глаз своих.

— Товарищ командир, — возмутилась она. — Я такой же боец, как и все…

— Ты боец повышенной ценности, — пошутил он. — Береги без меня рацию, Лена, но в эфир — ни-ни! Пеленгатор в одиночку не катается — ясно?

Уже сутки они в наблюдении: Олег и Сильва. Вжались в снег, в землю. Место удобное — ложбина. Позади — болото. И слева тоже болото. Впереди, в метрах полутораста, поворот «железки». Все на виду. Немецких часовых не видно. Только под утро заявился патруль. Шли немцы вприпрыжку, морозец кусал, до поворота добрались и опять вприпрыжку — назад, наверно, на полустанок. Потом показалась дрезина — от поворота тоже покатилась назад. Дважды их навещал командир. Снова предупредил: «На связь — ни-ни!». Поел с ними тушенку, сказал, что если дрезина появится еще раз, Андрей и Генка заминируют ночью путь. Ушел, и они остались одни. Ветер засвистел, зашипел, смахнул на них с веток снежную пыль, будто мохнатой лапой провел по спинам.

— Мерзко, — сказала Сильва. — Не то ты крот, не то человек.

Олег ответил не сразу. Через несколько минут:

— Нам хотели поначалу придать радиста-парня. Потом сказали, что радистом будет девушка. Энергично пробивается.

Она почувствовала легкую насмешку, мягко осадила:

— Мы с подругой старались энергично учиться. Спроси командира — он еще помнит мой хук левой.

Немцы долго не появлялись. Вечером проехала дрезина. За нею прошагали, придирчиво осматривая колею, пятеро солдат. Навестивший их командир, узнав о движении на дороге, кивнул, будто и ожидал этого, потер щеку, уже зарастающую щетиной, предложил:

— Пожалуй, начнем концерт. Только после взрыва — немедленно в лес. А пока держать колею под прицелом.

Только он ушел, вернулись немцы, двое двинулись к полустанку, трое зашагали прямо на разведчиков.

— Отползаем в болото! — сказала Сильва. — Стрелять — только в крайнем случае.

Подняла на руках тяжелые батареи, Олег перехватил одну: так они и ползли на коленях, держа «басы» на вытянутых руках. Не доходя до болотца метров десяти, немцы остановились, что-то быстро залопотали и повернули назад.

С колеи доносились тупые звуки. Догадались, что это Геннадий и Андрей долбят лопатами мерзлую землю, пытаясь вгрызться в насыпь, заложить в полотно взрывчатку.

— Теперь они засядут с «удочкой», — завистливо вздохнула Сильва. — Как ни говорите, а равноправия женщины здесь не вижу.

Догадалась в темноте, что Олег улыбается.

— Слушай, — вдруг спросил он, — студенческая жизнь — это здорово, да?

Она даже растерялась от такого вопроса, потом поняла, что он многие годы, наверно, мечтал о вузе. Тихо сказала:

— Да, здорово.

Рассвет погрузил их в молочную пелену. И именно тогда загудели шпалы. «Железка» ожила, методично отстукивая, будто метроном. Они даже не ожидали, что из белесого облака так быстро вынырнет черная масса и почти бесшумно подползет к повороту.

— Ну же, ну! — зашептала Сильва. — Любит — не любит.

— Не колдуй! — посоветовал Олег. — Ребята должны пропустить паровоз.

Они действительно пропустили паровоз, и когда эшелон изогнулся легкой дугой, вверх вырвались два языка пламени, раздался оглушительный грохот, и, медленно кренясь на бок, паровоз и два вагона — будто это были не металлические колоссы, а сливочные тянучки — лениво сползли с высокого откоса вниз, в снежное месиво. Это было до того неожиданно, что Сильва даже уткнулась лицом в Олегово плечо, чтобы удержаться от возгласа.

— Ну, чего ты? — грубовато и в то же время понимая ее, сказал Олег. — Сработали чисто.

Из задних вагонов повалил огонь, прерывисто затрещала взрывчатка. На полотно попрыгали солдаты, заметались, забегали. Из лесу их стегнули автоматом, и они полезли в кюветы.

— Пора! — сказал Олег. — Отходим!

Они поползли в лес. Сильве показалось, что «оторвались», когда Олег вдруг зашептал:

— Преследуют гады!

Он дал автоматную очередь, и сейчас же они свернули с тропы. Голоса немцев слышались все ближе.

— Уходи к нашим, я их задержу! — предложил Олег.

По лицу увидел — не согласна, и тогда хрипло обругал ее:

— Не тебя берегу — рацию!

Сказала себе: «Он прав!». Поползла вниз, по склону оврага, как вдруг сквозь автоматный треск ей послышался стон. Вскарабкалась назад. Нашла Олега прижавшимся к стволу.

— В правое плечо угодили, — объяснил он, — лучше бы в левое, тогда стрелять легче…

Она потащила его вниз, в овраг, как раз в тот момент, когда на тропе появились зеленые шинели. Немцы не могли успеть их заметить, очень уж здесь густели ели, но, наверно, услышали хруст снега и прошили воздух автоматной очередью. Сильва почувствовала толчок и резко присела.

— Ранена? — быстро спросил Олег.

— Боли не чувствую. Не в «Северок» ли угодили?

Ощупала ящичек — будто живого.

— Идти можешь или перевязываться будем?

— Не до жиру, радист! Жмем к своим!

Они догнали группу только через час. Командир и бойцы были неразговорчивы, хмуры. Сильва огляделась.

— А где Андрей?

Их осталось восемь.

— Мы потеряли отличного парня, — тихо сказал командир. — Но они потеряли больше… Сообщи, радист, Центру, и будем отрываться. Сообщи еще, что немцы проводят широкую карательную экспедицию, и она началась как раз в ночь нашей выброски, а если днем раньше, то связной Центра оказался не на высоте. Ну, запрягай свой «Северок».

Она быстро раскинула рацию, начала настраиваться на свою волну. Командир вдруг увидел, что она сорвала с себя наушники, привстала с пенька.

— Командир! — хрипло сказала Сильва. — Связи нет. В «Северок», видно, пульнули, пока я Олежку тащила…

— Значит, зря тащила! — зло сказал он и тут же поправился: — Да что я говорю… Все было правильно, но рация должна работать.

Она сняла панель, осмотрела, ощупала, проверила всю схему. Схема показалась исправной. И все же чутье подсказало, что если аккуратно проследить прожилки проводов, она найдет едва видимый надлом. Семь пар глаз сопровождали ее поиск, люди старались не дышать, следя за точными движениями ее пальцев, как если бы это была тонкая нейрохирургическая операция.