Страница 5 из 17
Но часто семейные тайны связаны и с внутриродовыми событиями, с неприглядными, стыдными, неприемлемыми для общества и морали действиями кого-то из членов семьи. Тайной становится все, что может запятнать образ семьи. Скрываются в тайне «позорные» смерти: убийство или самоубийство, смерти от криминальных абортов, алкоголизма, наркотической зависимости. Стыдятся тех, кто сажал, служил, допрашивал, издевался в тюрьмах. Сторонятся тех, кто казнил, расстреливал, раскулачивал, был предателем или полицаем. Не предаются огласке бесплодие, развод, разорение, некрасивые поступки, нелады с законом, дурная наследственность. Умалчиваются внебрачные, брошенные, абортированные, незаконнорожденные и приемные дети, измена, предательство любого рода, существование второй семьи, нестандартная сексуальность, семейное насилие и инцест.
Цель всех тайн сберечь семейные ценности, сохранить доброе имя, а то и жизнь, облегчить имеющееся положение, они предназначены для защиты семьи. Но в итоге они ее и разрушают, то есть происходит обратный эффект. Люди испытывают муки совести, переживают, болеют, страдают из-за того, что в их семейной истории был эпизод, за который они не могут простить самих себя, а не то что смотреть людям в глаза. И если совершившие скрытое уносят тайну с собой в могилу, то расплачиваются за это другие. Их дети или внуки неосознанно берут на себя искупление чужой вины.
И поэтому так важно восстановить по крупицам этапы жизни своей семьи, найти повторяющиеся события, исцелить с помощью расстановок семейные переплетения, постараться раскрыть тайны и секреты, попросить прощения за причиненную вашими предками боль и допущенную по отношению к кому-то несправедливость. А еще – посмотреть, что из семейного наследства вы хотите взять с собой в свое будущее, а что, оплакав, похоронить или просто положить в семейный архив памяти с принятием, любовью и смирением.
Но и каждому из нас нужно крепко задуматься, что или кого мы исключили из своей жизни, о чем умолчали, что и от кого утаили. Нам необходимо освободиться от собственных тайн, по возможности открыв свой секрет тем, кто зависит от него, или исповедаться, искренне раскаявшись с сожалением о содеянном поступке, грехе, деянии. А лучше, если еще есть такая возможность, исправить свои ошибки, рассказать правду и восстановить попранную некогда справедливость. К сожалению, в наших словах, ошибках и поступках мы можем раскаяться, но зачастую мы уже ничего не можем исправить. Мы не в состоянии остановить их действие, мы не можем изменять последствия содеянного. Но разгаданная, открытая, «обезвреженная» тайна уже никогда не станет миной замедленного действия, которая способна больно ранить, а иногда и разорвать в клочья судьбы наших потомков.
Мама, не плачь!
Они всегда и всюду ходили вдвоем: на тренинги, на расстановки, на выставки и в театр. Мать и дочь. Худая, нервная, с колючим взглядом мать и высокая, с пышными формами молодого тела, тонкой талией, с кротким взглядом огромных глаз златокудрая дочь. Рита и Яна. Глядя на их неразлучность, вспоминаю строчки стихотворения Николая Доризо:
– Яна – копия меня в молодости, – жеманно поджимая губы, говорила Рита, – это она из меня все соки высосала, пусть теперь кормит.
Эти безапелляционные фразы девушка слышала с детства и смиренно несла на себе клеймо виновницы всех материнских бед. Раз мать пожертвовала своим здоровьем, красотой и молодостью ради нее, то теперь ее очередь принести свою жизнь в жертву матери.
Но Рита понимала, что, даже если она съест дочь, сыта она будет недолго. А вот если она пристроит дочь в хорошие руки, то есть выдаст ее замуж за богатого, твердо стоящего на этой земле человека, то будет хорошо и ей, и дочери. Этим и была озабочена ее деятельная натура в момент нашего первого знакомства.
Несмотря на то что Яне было всего восемнадцать лет и она только перешла на второй курс института, мать пристроила ее на работу в компанию, занимающуюся международными перевозками. Хозяином фирмы был, как говорят в Одессе, «наш человек», который давно уехал на постоянное место жительства в Израиль. Он организовал сеть своих компаний по всему югу Украины и подолгу жил здесь, чтобы поддерживать огонь в разгорающемся костре бизнеса. Дома его ждала жена – подруга детства, дети были взрослыми и уже свили свои гнезда.
Увидев свежую, как спелый персик, зардевшуюся нежным румянцем при встрече с ним девушку, Иосиф Семенович ожил. Он будто в один миг разменял в обменнике свои шестьдесят на два по тридцать. Как молодой жеребец, начал принюхиваться и бить копытом вокруг молоденькой практикантки. Через месяц он дал ей должность главного бухгалтера и повез на стажировку в Турцию. Стажировка закончилась беременностью Яны, о чем неопытная девушка сообщила матери, только когда ребеночек уже зашевелился. Иосиф Семенович повел себя двойственно. Сначала он очень обрадовался. Стать отцом в шестьдесят с хвостиком льстило его самолюбию. Покоряла и нежная трепетность юной красавицы. Но, с другой стороны, она не была еврейкой, а в его положении это уже было червоточинкой. Дома ждала родная каждой клеточкой тела жена, пусть и в возрасте, но удобная и комфортная, как разношенная обувь. Да и как смотреть в глаза детям, у которых свои дети были в возрасте Яны?
Поэтому все планы и надежды Риты рухнули. Жениться босс на ее дочери не собирался. Но обещал обеспечить Яне и ребенку достойное существование, если девушка благоразумно будет хранить тайну отцовства.
Рита рвала и метала, ведь ее в этом обеспечении не учитывали. Яна смиренно согласилась. Она не пылала страстью к шефу, ее должность оставалась при ней, позволяя вести безбедное существование и без подачек стареющего любовника. Она расцвела в беременности, словно майская роза, привлекая на свой аромат рой поклонников. Теперь ей хотелось любви, и она мечтала выйти замуж за лучшего из мужчин, то есть за принца на белом коне.
Родился мальчик, большой и красивый. Рита и Яна по очереди несли круглосуточную вахту возле быстро растущего, орущего мальца. Когда малыш в полгодика заболел воспалением легких и температура зашкаливала за сорок, Рита уговорила Яну крестить дитя. Яна сопротивлялась до последнего, ибо Иосиф хотел воспитывать сына в еврейских традициях. Но, как только сын выздоровел, она под натиском матери крестила его. Однако странное дело: сразу после крещения на ребенка обрушилась лавина болезней. Яна жила в страхе за жизнь ребенка, но более всего она боялась, что Иосиф узнает об этом и лишит ребенка светлого израильского будущего, а ее – нынешнего содержания матери и ребенка.
Мать и дочь надолго пропали из поля моего зрения и пришли на расстановки, когда мальчику шел четвертый год. Ребенок рос резвым, здоровым, смышленым, но не разговаривал. Это и послужило причиной их визита.
Яна и Рита сильно волновались и на вопрос, кто будет заказывать расстановку, хором ответили: «Я». Рита очень изменилась, она стала мягче и гибче, словно сама пережила беременность и рождение ребенка.
Рассказав по очереди всю вышеприведенную историю, они просили меня найти причину молчания ребенка, ибо все бабки – гадалки, экстрасенсы – только несли бред, а врачи разводили руками, не находя физиологических отклонений и причин немоты у мальчика. Это было хорошей новостью, и мы начали расстановку.
Я попросила Яну поставить заместителей себя, отца ребенка и маленького Сени. Мальчик вначале тесно прижимался к матери, а потом как-то внутренне передернулся и перешел к отцу. Мать растерянно смотрела вслед сыну, а отец с любовью обнял ребенка, но при этом все время озирался.
– Я горд своим отцовством, мне дорог сын, но я чувствую себя перед кем-то виноватым. Я переживаю как школьник, чтобы меня не застукали на горячем.
Помня рассказ клиенток, я поставила в расстановку жену престарелого любовника. Женщина явно имела власть над мужем. Она держалась с достоинством. Жена только глянула в сторону мужа, и он тут же оставил ребенка и пошел по направлению к ней. Если бы у него был хвост, то он бы сейчас преданно им вилял. Заместитель сына в недоумении смотрел вслед удаляющемуся отцу, в глазах заблестели слезы. Заместитель матери сделала шаг к сыну. Тот, не оглядываясь, вздрогнул и сжался.
– Я ее очень люблю, но за ней чувствуется шлейф страха, ожидание какой-то беды. С отцом я в безопасности. Но он ушел, и я теперь в шоке.
Первым моим желанием было поставить заместителя пугающей ситуации, беды, о которой говорил сын. Я посмотрела на клиенток и увидела, что из глаз Риты, всегда так артистично и надменно ухмыляющейся, текли слезы. На мой вопрос, о чем она плачет, женщина ответила, что ей страшно увидеть нечто, чего она не хочет видеть.
– Вы знаете, о чем речь?
– Нет, не уверена, что знаю точно… Но в моей семье, по ощущению, случилось нечто, о чем не принято говорить. Но что именно – это загадка, тайна тайн.
Я тоже была озадачена, хотя уже становилось ясным, что если в семье есть страшная тайна, то ребенок может молчать, наделенный негласным посланием семьи эту тайну скрывать.
Чтобы найти безопасное место для маленького Сени, я вернулась к отцу и его жене. Здесь тоже была тайна. Иосиф Семенович скрыл от супруги, что имеет сына на стороне, и явно очень боялся быть разоблаченным. Может, нам будет достаточно развязать этот узел, чтобы ребенок заговорил?
Я развернула заместителей мужа и жены лицом друг к другу. До этого они стояли, как влюбленные – рука в руке, плечом к плечу. Но в новой позиции муж скуксился, начал переминаться с ноги на ногу и не мог поднять глаз на женщину.
– Мне так стыдно, что я готов провалиться сквозь землю. Она для меня самый дорогой человек на свете, и я перед ней очень виноват, – сказал заместитель мужа.
– Скажи ей об этом, глядя в глаза, – попросила я его.
Волнуясь и запинаясь, он повторил эту фразу уже адресно и вдруг схватился за сердце.
– Наверное, я – стерва, – сказала мне заместительница жены, – но у меня к нему очень нежные чувства. – Мне главное, чтобы он был жив и здоров.
– Печет, больно, – мужчина тяжело задышал и растерянно посмотрел на меня.
– Сойдите с этого места, посмотрите мне в глаза, почувствуйте себя здесь и сейчас, в этом помещении, – я отвела заместителя на два шага назад и вопросительно посмотрела на Яну.
– У него был инфаркт, когда родился Сеня, и с тех пор он не выезжает за пределы Израиля.
На новом месте мужчине стало легче.
– Вы можете продолжить? – спросила я его с надеждой. – Вы – заместитель здорового Иосифа Семеновича.
Заместитель улыбнулся и согласно кивнул.
– Я очень виноват перед тобой, – сказал он жене, – я тебе изменил, но не предал. Ты навсегда останешься моей женой и любимой женщиной. Мне очень жаль, что я причиняю тебе боль. Пожалуйста, прими меня с моими грехами – таким, какой я есть.
Женщина молча смотрела на блудного мужа, но смотрела по-доброму, без тени осуждения.
– Это мой сын, – ободренный доброжелательностью жены, сказал мужчина.
Жена кивнула головой и тихо сказала:
– Это твой сын. Я счастлива, что ты остался со мной и что ты жив.
– Я тебя вижу, – немного погодя, добавила она, глядя на заместителя мальчика. Тот подошел к отцу и взял его за руку.
Всем полегчало. На одну тайну стало меньше. Может быть, для разрешения вопроса о молчании мальчика этого и было достаточно, но меня беспокоила заместительница матери, которая смотрела то на сына, то на его отца чуть не плача.
– Я испытываю чувство вины и сильной неловкости, словно обманула и сына, и этого мужчину.
При этих словах заместитель мальчика спрятался за спину отца и оттуда опасливо поглядывал на мать.
«Да, – подумала я, – малым мы не обошлись. По-моему, все только начинается». Я посмотрела на Яну. Она сидела пунцовая и как будто вжалась в кресло.
– Яна, ты знаешь, о чем речь?
– Да, я уже немного рассказывала вам. Мы крестили Сенечку, когда он заболел воспалением легких. А Иосиф – ортодоксальный еврей. Он не раз недвусмысленно намекал мне, что будет обеспечивать нас и поставит сына на ноги, если я буду уважать его веру и принципы. И теперь я живу в страхе, что он узнает о крещении мальчика и откажется от него. Я даже крестильный крестик выбросила. Каждый раз, когда говорю с Иосифом или получаю денежные переводы, испытываю немыслимые угрызения совести.
Ее заместительница согласно кивала:
– Да, это именно то, что я чувствую – вину и угрызения совести. А еще я очень злюсь на этого мужчину.
– Скажи ему об этом – сможешь сказать? – спросила я заместительницу Яны.
Та долго силилась, но была не в состоянии даже поднять на мужчину глаза, даже слово вымолвить. Глядя на ее потуги, заместитель сына вышел из-за спины отца, подошел к матери, опустился на землю и обнял ее колени. Я внутренне ахнула. Это было очень символично. Сын молчал из солидарности и любви к матери! Я развернулась в сторону Яны и показала на сценку отношений ее и ее сына.
– Понимаешь, о чем это, Яна?
– Да, – но, помолчав, в отчаянии добавила: – Что же мне делать?
– Я не даю советов. Ты просила в расстановке найти причину молчания ребенка. Мы с заместителями сделали для тебя все, что могли. Принимать решение, как действовать, – это уже твоя задача. Можешь сейчас встать в расстановку на место своего заместителя. Возможно, здесь придет ясность.
Яна посмотрела на меня с сомнением, но в расстановку стала. Голова ее была гордо поднята, руки сжаты в кулаки. Через минуту она стояла, словно парализованная, открывала и закрывала рот, хватала ртом воздух, но так ничего и не сказала, даже не смогла посмотреть в глаза заместителю Иосифа. Заместитель сына сидел у ее ног, и на его лице зеркально отражались все тщетные усилия матери. Мы словно оказались в энергии стоячей воды.
Мне захотелось, чтобы все поскорее завершилось. Так я иногда реагирую на непереносимость некоторых ситуаций. Видно, и меня накрыло это покрывало семейной тайны. Но надо было как-то «выплывать».
Я, как за соломинку, ухватилась за сжатые кулаки Яны. Чаще всего это расшифровывается в расстановках как явная или неосознанная злость.
– Яна, когда ты встала на расстановку перед мужчиной, у тебя начали сжиматься кулаки. Попробуй сжать их еще больше и скажи, что тебе хочется сделать.
Женщина растерянно посмотрела на меня, на свои руки, потом на заместителя Иосифа, глаза ее сузились, и она сквозь зубы процедила:
– Я бы его ударила… я бы его убила!
В ее зрачках полыхнула ненависть, лицо ее изменилось. Это была другая женщина. Злости было слишком много, чтобы принадлежать одному человеку. Скорее всего, это было перенятое чувство.
Я подошла к Иосифу и с помощью «каталептической руки» вывела из него мужчину, к которому была обращена эта ошеломляющая ненависть. На это место поставила еще одного заместителя и попросила Яну сказать ему:
– Ты причинил мне много боли. Я злюсь на тебя. Я хочу тебя убить.
Яна выпалила эти слова в гневе, размахивая кулаками. Наброситься на мужчину не позволил сын, сидящий у его ног. Заместитель мужчины вел себя высокомерно, держался рукой за подбородок, словно там была борода, и невозмутимо сказал:
– Все под Богом ходим.
– А теперь посмотри на Иосифа. Ты по-прежнему на него злишься?
– Нет, не злюсь, я испытываю к нему благодарность, но из-за чувства вины я теряю дар речи.
– Тогда скажи ему об этом и еще скажи, что ты его с кем-то путаешь.
Яна перевела несколько раз взгляд с мужчины на Иосифа и обратно, и наконец, сказала Иосифу:
– Я – это я, ты – это ты. Эта злость адресована не тебе. Ее слишком много. Я благодарна тебе за сына, за твою моральную и финансовую поддержку.
И, набрав полную грудь воздуха, Яна выпалила:
– Я тебя обманула! Мне очень обидно… Я окрестила сына. Я боялась за его жизнь.
– Я знаю, – неожиданно даже для самого себя ответил заместитель Иосифа. И по ощущениям это было так, словно одновременно с громом и молнией засияло солнце. – Да, у меня ощущение, что это для меня не новость. Я буду помогать сыну в любом случае. Меня больше беспокоило, что о ребенке узнает жена.
Яна вся прямо засветилась, словно услышала отмену смертного приговора. Она схватила в охапку заместительницу сына и начала кружить ее вокруг себя.
Пользуясь всеобщей эйфорией, я завершила расстановку. Время было позднее, мы быстро разошлись по домам. Маленькая ложка дегтя, ложка сомнения портила в моей душе большую бочку янтарного меда радостного удовлетворения. Что-то было недосказано, не завершено. «Ладно, – успокаивала я сама себя, – все мы люди, и нам далеко до совершенства».