Друид. Второй шанс

Берия в ответ не проронил ни слова. Лишь взгляд его чуть затуманился, говоря об усиленном мыслительном процессе. Слишком уж непростым был вопрос. Его с кондачка не решишь.

— С плеча рубить никак нельзя, товарищ Сталин. Слишком уж ценный этот кадр, — наконец, глухо произнес он. Сталин сразу же ответил кивком, полностью соглашаясь с ним. Действительно, глупо отказываться от союзника с такими возможностями. В той ситуации, в которой оказались они, нужно было хвататься за любую соломинку. — Я уже думал над этим всем. Ведь, больно все хорошо начиналось… Вот у меня есть тут кое-какие соображения.

На глазах у удивленного Сталина, тот быстро раскрыл свой портфель и выудил оттуда тонкую папку, которая сразу же легла на стол.

— Я так рассуждаю, товарищ Сталин, этого человека нужно привлечь на нашу сторону, как на охоте делают. А после чем-то «привязать». А что может быть лучше, чем красивая девушка?

Раскрыв папку, показал на черно-белую фотография на самом первом листе.

— Я помню ее, — Сталин сразу же узнал это девичье лицо, строго и чрезвычайно серьезно смотревшее на него с фотографии. — Зоя Космодемьянская, кажется. Да, она. А почему она? — он сразу же ухватил суть предложения. «Медовая ловушка» была придумана не сегодня и не вчера. Сталин очень много читал и прекрасно знал, что похожим образом государи действовали еще сотни, если не тысячи лет назад. — В Советском Союзе, что не нашлось никого красивее?

Понимающе, усмехнувшись, Берия покачал головой. Конечно, в стране можно найти тысячи девушек, от внешности которых у мужчин начнет кружиться голова. Слава Богу, советский народ не обделен женской красотой, а, напротив, очень богато одарен. Взять хотя бы чернобровых черкешенок с огненным темпераментом или русоволосых красавиц с Русского Севера. Только дело здесь было совсем в другом.

— Мои специалисты говорят, что между ними уже возникла, как минимум, симпатия. Возможно, было и что-то еще, о чем нам пока неизвестно. Главное, нам ясно дали понять, что товарищ Космодемьянская ему не безразлична. Наконец, и она явна не равнодушна к нему.

— А ты уверен, Лавр, что она все правильно поймет? — прищурившись, спросил хозяин кабинета.

Вопрос был далеко не праздный. И, честно говоря, у Берии не было на него однозначного и твердого ответа. Слишком уж прямолинейной, и по-мужски жесткой, была Космодемьянская. Школьные товарищи, подруги и сослуживцы именно так ее и характеризовали, подчеркивая ее упертость в следовании своим решениям, безапелляционность в спорах. Словом, диверсант из нее получался хороший, а вот разведчик — никакой. Правда, вслух сказал он совсем другое.

— Думаю, товарищ Сталин, она справится. Товарищ Космодемьянская настоящая комсомолка и готова сделать все, что ей прикажет Партия и Правительство.

— Ну-ну, — в голосе у Сталина послышались нотки сомнений. Ведь, прошлое знакомство с Космодемьянской оставило у него немного другие впечатления. Она была слишком честной. В ее мире существовало лишь черное и белое, а в этом было еще серое. — Ты отвечаешь за эту операцию, Лавр. Головой…

Вскочив со стула, Берия вытянулся.

Где-то над линией фронт

Авиагруппа истребителей из 114-го истребительно полка, махнув напоследок крыльями, отвалила в сторону. Их задача по сопровождению особой эскадрильи в немецкий тыл благополучно завершилась. Ни одна немецкая сволочь в воздух не успела с ближайшего аэродрома подняться. До сих пор за их спинами ночное небо светилось заревом постоянно взрывающихся самолетов, складов с оружием и цистерн с горючим.

Дальше особая эскадрилья из четырех самолетов — одного пассажирского дугласа и трех штурмовиков сопровождения с навесными баками — летела в одиночестве. После такого массированного, а главное удачного бомбового удара, немцам точно было не до них. По крайней мере до завтрашнего утра можно было особо не опасаться.

— Все в порядке? — громко спросил командир дугласа, стараясь перекричать шум в салоне. Штурман взял штурвал, а он решил поговорить с десантом. Хотя больше его интересовали не здоровые угрюмые парни под два метра ростом с огромными рюкзаками, а невысокая худенькая девушка в самом конце самолета. Ведь, именно по поводу нее лейтенант получил совершенно невообразимые инструкции: доставить до нужного места под угрозой расстрела, в случае опасности попадания в самоподрыв в воздухе. — Может горячего чаю?

Молодой лейтенант улыбнулся и потряс в воздух термосом. Мол, совсем немного горячего чая никогда не помешает. В дугласе, и правда, было довольно холодно. Не спасали ни запасённые одеяла, ни теплая одежда на пассажирах.

— Спасибо, — еле слышно пробормотала девушка, благодарно принимая алюминиевую кружку с обжигающе горячим содержимым. — Согреться, и правда, не помешает.

Улыбнувшись еще шире, лейтенант тут же пристроился рядом на кресле. Приготовился разговоры разговаривать. Уже в грудь воздуха набрал, как на его плечо что-то тяжелое опустилось.

— Слышь, лейтенант, назад вертайся, — почти в самое ухо прогудел наклонившийся к нему здоровяк. — Тебе рулить нужно, а не зубоскалить? — десантник чуть отвернул ворот полушубка, показывая капитанский знаки различия НКВД, три малиновых прямоугольника. — Все понятно?

Пилот, громко закрыв все еще открытый рот, побледнел. Быстро поднялся, и, не оборачиваясь пошел в сторону кабины. Даже термос впопыхах забыл.

А Зоя Космодемьянская снова осталась одна, в глубокой задумчивости, дующей на горячий чай. А подумать ей, и правда, было о чем…

— И что я теперь ему скажу? — тихо-тихо пробормотала она, не замечая ничего и никого вокруг.

Этот странный диалог внутри нее не утихал с того самого дня, как ее вызвали на беседу в Кремль. В тот вечер она даже не могла вообразить себе то, о чем ее могут попросить. Думала — гадала, но и близко не оказалась у разгадки. Просьба, с которой к ней обратились, и во сне бы не смогла присниться, настолько невероятной она оказалась.

— Ведь, это как-то… неправильно.

Только тогда у нее вырвалось совсем другое слово — «обман». А как по-другому можно было назвать то, что ей предложили? Ведь, она должна была обмануть доверие Гвена, выведать у него все его планы. Словом, ей предстояло вести себя так, словно она шпионила против него.

— Гвен же наш, советский. Он ведь столько всего сделал. Разве можно с ним так…