Страница 36 из 66
Когда гости ушли, приказал корабельному плотнику повесить в каюте большое зеркало, метр на полтора. В серебряной раме. В санузле небольшое зеркало висело, но именно что небольшое. И такое редкость, но если уж удивлять, то удивлять.
С утра каракка подошла к пристани. Её уже освободили. Ну, не плыть же боярину ко мне на лодке. Мне можно, а ему, вроде как, невместно, он же здесь хозяин. Ладно, чёрт с ним.
Пол дня провели в напряжении — чёрт знает, что взбредёт в голову боярину. Вроде, Новгороду выгодно начать торговые отношения со мной, ведь ганзейцы их здорово обувают и по ценам, и по качеству. Себе тащат всё самое качественное, а на Русь везут что похуже. И самим новгородцам в Европе торговать не дают, вся торговля только через них. Поэтому и цены устанавливают они, а не новгородцы. А тут вдруг я нарисовался и предложил им торговать в обход ганзейцев, так сказать: через чёрный ход. Выгодно это новгородцам? Очень. Какая-никакая, а конкуренция. Но ведь и ганзейцы могли узнать о моем прошлогоднем визите на север новгородской земли и принять меры. А что самое простое? Подкупить боярина, отправляющегося на встречу со мной. Небольшой конфликт, пролитая кровь и всё, отношения испорчены. Нет, остальные бояре и купцы, конечно, дознаются до сути произошедшего и этому боярину потом не поздоровится, но это будет потом. Так что всё зависит именно от этого боярина: рискнёт он на замятню со мной или всё-таки будет радеть за Новгород? Посмотрим.
Боярин прибыл после полудня, как раз к обеду. Во сколько они тут обедают не знаю, а мы именно в это время. Увидев суету у ворот, стали накрывать на стол. Идти тут не далеко и не долго, минут десять, но успели. Да и готово всё уже было. Стол был не очень обильный, без особых разносолов, но и в глаз лицом не ударили. Мясо и рыбу успели закупить у местных, так что наш повар постарался. А главное — сервировка. Всё на серебряных блюдах, тарелки и кубки стеклянные, приборы тоже серебряные. А солонки и перечницы вообще золотые. В общем, пыль в глаза пустил по полной. Накрыли на всякий случай на шестерых. Кого боярин посадит с собой за стол не знаю, из благородных он здесь один. Как у них тут принято, чёрт его знает. Я в походе этим не заморачиваюсь. У меня все капитаны из простолюдинов и ничего, частенько обедаем и ужинаем вместе.
К причалу подошли два десятка человек, в основном воины. Но на корабль взошли только пятеро: боярин, приказчик и трое воинов. Встречал их у сходней. Пригласил в каюту. За стол уселись только боярин и один из воинов, видно командир его дружины. Оба люди не простые, по наряду видно: кольчуги отделаны серебром, ножны и рукояти мечей и кинжалов в золоте и каменьях. На шлемах серебряная насечка. Тоже любят пыль в глаза пускать. Я с собой посадил Элдрика, Отто и Прова. Пара охранников за спиной. Моих штатных охранников, не стал гостей пугать штурмовиками.
За обедом беседовали о разной ерунде: я рассказывал о неимоверных трудностях нашего путешествия, боярин о тяжёлом переходе из Новгорода до берегов Студёного моря. Ну, как без этого, надо же себе цену набить. Сегодня, кстати, боярин был просто душкой — разговаривал спокойно, без спеси, иногда даже улыбался. Почему он себя прошлый раз так безобразно вёл не понятно. Может нездоровилось после длительного перехода или не в настроении был? Ладно, вспоминать об этом не буду — что было, то прошло. Посуде и приборам он особо не удивился, хоть и разглядывал внимательно. Ну, так приказчик всё уже подробно обсказал. Но вот зеркало его удивило, сразу видно. Нет-нет да и косил глазом. Видно придётся мне с этим зеркалом расстаться. У меня таких в трюме, правда, ещё несколько, но и это выцыганит, уже понятно. А я и не против, для того всё сюда и вёз.
Но по настоящему душевного разговора не получилось, оба были достаточно напряжены. С боярином ясно: он на чужом и корабле и опаску имел — мало ли что на уме у немчуры. Нет, понятно, что раз припёрся в такую даль, то не для глупых безобразий, но кто знает, что у безбожника на уме. А я для него безбожник и есть, кроме своей, православной церкви, русичи других церквей не признают. Как впрочем и у нас. Для нас они тоже все еретики. Но я и мои люди к этому относимся спокойно — вон даже с маврами торгуем и ничего, чувствуем себя прекрасно. Да и новгородцы постоянно с ганзейцами общаются. Хотя это и плохо — боярин их знает, наверняка, хорошо, поэтому и от меня ждёт обмана и жульничества. Да, с ганзейцами надо быть всегда настороже — ухватят за палец, откусят руку по локоть и тебя же сделают в этом виноватым. По себе знаю. Я, конечно, пытаюсь боярину объяснить, что к ганзейцам не имею никакого отношения, но поверит ли? Да и особо молоть языком я тоже опасаюсь — мало ли ляпну что невпопад, оскорблю человека по незнанию. Боярин всё-таки из высшей новгородской аристократии, а они на любое слово могут среагировать совсем не так, как нормальный человек. А я привык общаться как раз с нормальными, то есть с простыми людьми и всех аристократических политесов не знаю. Так что хоть и беседовали друг с другом спокойно, даже улыбались иногда, но оба были настороже. Наши сопровождающие вообще молчали, только мы вдвоём говорили. Ну и Пров, понятно, постоянно переводил.
После обеда прошли на верхнюю палубу, где уже разложили образцы нашего товара. Боярин со своим дружинником сразу прошли к оружию. Ну, понятно, мужики ведь. Вернее, оружные мужчины, мужиком сейчас лучше никого не называть — оскорбить можно. Мужик — это крестьянин, селянин. Назвать благородного крестьянином — оскорбление. Да и любой горожанин обидится.
С оружием они провозились часа два. Даже доспехи померяли. Мечи чуть ли не на зуб пробовали. Всё перебрали, вплоть до наконечников стрел. Сразу видно: очень всё понравилось. Боярин, правда, делает равнодушное лицо, но глаза-то аж горят. А вот его дружинник аж светится и с любовью поглаживает одетые доспехи. Да, любовь с первого взгляда. Бывает и такое.
Посмотрели и другие товары. Тоже всё понравилось. Боярин спросил о стеклянной посуде и зеркалах. Опять повёл их в каюту. Со стола уже всё убрали и разложили на нём бокалы, вазы, тарелки. Отдельно зеркала разных размеров. Тут уж боярин не выдержал — внимательно рассматривал каждый предмет, любуясь. А зеркала даже в руки брать опасался, только поглаживал.