Страница 57 из 78
Отшельник приподнял голову – жуткий череп, обтянутый полупрозрачной, точно вощеный шелк, кожей. Со скрипом окаменелых суставов отпала нижняя челюсть. Темные провалы глазниц повернулись к Абакомо.
– Отвечай! – потребовал властелин Агадеи, Нехрема и Когира. – Что ты хочешь от меня, нежить?
– Грубишь почтенному старцу, – упрекнул отшельник «голосом» ярмарочного чревовещателя. – Досадная прореха в воспитании. Ее бы не было, если бы тринадцать лет назад ты испил из моего источника.
– Что? – Абакомо опешил. – Так значит, мне тогда не померещилось?
Хрустя шейными позвонками, мертвец поводил головой из стороны в сторону.
– Не всякий, кто пьет из моего источника, обретает мудрость и чистоту сердца. Только тот, кому я сам предлагаю. А таких людей не бывало среди тех, кто приходил в мою пещеру. Одного тебя вопреки обету я решил удостоить великой чести, отрок. Но ты отверг мою помощь, и вот плачевный итог: ты шествуешь навстречу бесславному краху, все твои чаяния и амбиции суть ошибки затянувшегося детства.
Сие высокомерное пророчество рассердило Абакомо не на шутку.
– Ты хочешь сказать, что я играю в бирюльки? Что мечта подарить всему миру счастье – ошибка затянувшегося детства? Что меня еще и прикончат за все мои старания?
Отшельник попытался встать и снова беспомощно повис, звякнув короткой цепью.
– Подарить миру счастье! Кхи-кхи-хи! Неразумное дитя, кого ты пытаешься обмануть? Отшельника Ну-Ги, признанного мудреца и мага, постигшего душу человеческую во всех ее проявлениях! Глупец, тебе не дано видеть дальше собственного носа! Иначе бы ты сошел с ума от страха, заглянув хотя бы на две недели вперед. Но еще не поздно прозреть, несмышленыш. Испей.
Старец дотянулся до ближайшего глиняного черепка, схватил дрожащими костлявыми пальцами, зачерпнул воды и протянул Абакомо. Тот фыркнул и отвернулся с брезгливой миной. Черепок развалился на куски, вода пролилась обратно в источник. Раздосадованный отшельник что-то невнятно проворчал, попытался взять другой черепок – не достал. Вдруг он расплылся в улыбке, воздел указательный палец и торжествующе «воскликнул»: «О!» После чего сжал кулак и изо всех сил ударил себя по лбу. Под куполом разлетелся грохот, голова отшельника покрылась паутиной трещин. Ну-Ги сунул пальцы в одну из них и оторвал добрую половину теменной кости. Окунул ее в воду и подал молодому императору.
– Испей. И тогда отпадет нужда в золотой клетке.
– Изыди, нечисть! – в ярости «закричал» Абакомо. – Сгинь! Оставь меня в покое, отродье Митры!
– Глупец! – Старик сокрушенно покачал обезображенной головой. – О, какой ты глупец! И как горька будет расплата за глупость!
Под куполом снова потемнело и снова разлился свет. Отшельник исчез, а вместе с ним и источник. Купол надменно сверкал иллюзорным золотом.
– О, милость Нергала! – «воскликнул» потрясенный Кеф. – Это и впрямь Ну-Ги. Точь-в-точь, как у себя в пещере.
– Вот и сидел бы там, трухлявый недоумок! – Абакомо скрежетал зубами от злости. – Чем соваться в чужие дела и каркать с того света! Допросится, что я прикажу замуровать его поганое логово!
Ибн-Мухур, наверное, впервые за всю свою жизнь видел повелителя в таком бешенстве. Куда девалось его хладнокровие и неизменный юмор? Абакомо напоминал медведя-шатуна, который свалился в ловчую яму и теперь, дожидаясь охотников с копьями, должен выслушивать праздные назидания старой полоумной вороны.
– Не спорю, ваше величество, его требования выглядят довольно странно, – рассудительно «произнес» ануннак, – но все-таки мы обязаны прислушаться и, если удастся, найти общий язык с Ну-Ги. На то имеются две причины. Во-первых, он святой, почитаемый нашим народом, а во-вторых, он гораздо сильнее нас. Кроме того, мне не показалось, что он желает вам зла. Совсем напротив.
– Напротив?! – вспылил Абакомо. – Он сует свой засушенный нос куда не просят! Он пророчит бесславный крах, когда наши дела идут лучше некуда! И он… он посадил меня в эту мерзкую клетку! Меня, короля… императора Агадеи! Жалкий слюнтяй! Неудачник, бездарь! Тряпка! Малодушный чистоплюй! Он бы мог завоевать власть над миром, все сокровища земли! А выбрал пещеру и собачью цепь! Скажи, ануннак, чего ему не хватило, чтобы довести удачно начатое дело до конца? Молчишь? Заурядного упорства, вот чего! А теперь эта мумия с окостеневшими мозгами завидует мне! Да, завидует! Потому что я иду ее путем, и мне хватит упорства дойти до цели!
Он отвернулся от Ибн-Мухура и несколько мгновений молчал – подавлял гнев. Затем перетек в физическое тело, встал с кресла и заявил с угрозой в голосе:
– Что-то мне слабо верится в его святость. Мы почитали Ну-Ги, пока он поступал соответственно им же самим выбранному прозвищу. То есть, пока он не возвращался. Но теперь он снова проявляет нездоровый интерес к миру живых. Как бы пожалеть не пришлось. Если он не уймется, я соберу всех жрецов Империи, и мы обратимся к самому Нергалу, чтобы рассудил нас. И тогда посмотрим, не слишком ли много старичок на себя берет.
Ибн-Мухур, успевший по примеру короля вернуться в свое огромное тело, внутренне содрогнулся. В Агадее, почитавшей грозное божество, давным-давно никто не решался обратиться к нему напрямик. Нергал славился крутым нравом. Если легенды не лгали, достаточно было сущего пустяка, чтобы прогневить его и вмиг очутиться в непроглядном вечном мраке жуткого Кура. Видимо, странная выходка покойного отшельника задела монарха за живое.
– Будем надеяться, что к нему вернется здравомыслие, – успокоительно произнес анунвак. – Мы на дороге величайших перемен, ваше величество. Не хотелось бы отвлекаться на нелепые тяжбы с потусторонним созданием, для которого все наши хитроумные ловушки просто-напросто не существуют.
– Понимаю. – Абакомо недобро ухмыльнулся. – Советуешь поджать хвост и не тявкать, когда меня макают носом в дерьмо. Мне не по душе такие советы, ануннак.
«О боги! – взмолился про себя Ибн-Мухур. – Да что сегодня за день такой? Все кругом точно белены объелись!»
– Ну что вы, ваше величество. – Он смиренно потупился. – Я этого и в мыслях не имел.
– А коли в мыслях не имел, – сверкнул глазами Абакомо, – так нечего и языком молоть.
Он повернулся и вышел из зала, оставив незаслуженно оскорбленного царедворца в обществе измученных жрецов.
Тахем взвизгнул и присел, закрывая голову руками. Короткая плеть обожгла предплечья и левую щеку.
– Вонючий пес, недостойный даже своих блох!
Стигиец упал и скорчился. Опять взметнулась нагайка, свистнула, рассекая воздух, и Тахем закричал от невыносимой боли.
– Ничтожный катых из-под хвоста околевшей овцы! Не надейся, что я заварю тебя насмерть. Мы для тебя припасли другую смерть. Не такую легкую и приятную!
Вождь афгулов выпрямился и опустил нагайку. Тахем осмелился приподнять локоть и посмотреть на него одним глазом.
– Чем же я прогневил тебя, храбрый вождь!
– Ха? Ты еще спрашиваешь, ядовитое насекомое? Ты думаешь, перед тобой круглый дурак? Да Махмуд насквозь видит твои гнилые потроха! Ему не удалось продырявить глотку тому лицемерному щенку, но уж тебя-то он ни за что не отпустит живым. И твоих дружков-бандитов! Если кто-нибудь из них попадет в плен и захочет легкой смерти, ему придется жрать твой растерзанный труп!
– О милосердные небеса! – застоная стигиец в непритворном страхе. – Почему ты решил, что мои друзья – разбойники?
– Потому, – афгул свои наклонился ж нему и хищно оскалил зубы, – что в твоем отряде я заметил одного здоровенного негра.
«Проклятье! – выругался про себя Тахем. – Ну, конечно! Где это видано, чтобы у черномазого кушита – голубые глаза?»
– Да, у нас есть один наемник из далекой южной страны. И что с того? Королева щедро платит опытным воинам. Я, между прочим, стигиец, я тоже служу ей верой и…
– Ха! Тьфу на тебя, изворотливая змея! Я почти полвека кочую в этих горах, а чернокожего война вижу впервые. Купцов встречал, а наемных солдат – ни разу. Куш отсюда очень далеко, и дорога от него к нашим перевалам ой как трудна и опасна.