Страница 85 из 90
Остро захотелось курить… Вспоминаю невесть к чему, что сегодня ещё не курил, и отхожу чуть в сторону, присаживаясь на песок, подальше от табачного дыма, который ветерок приносит от дымящих медиков. Да, кстати, нужно одеться…
Встав нехотя, стряхиваю давно высохший песок, невольно замечая, что изрядно обгорел, и бреду к одежде, оставленной под самым обрывом, на чахлой траве.
— Давно говорим, что здесь телефон нужно ставить, — слышу голос медички, усталый и раздражённый одновременно, — хоть один на весь район! Случись что, и…
— Да вот как сейчас, — затянувшись, отозвался фельдшер, — Ну вот добежал парень до домов, и быстро добежал, а дальше что?! Понятно, в домах телефона нет, но хотя бы один на улице! Благо, Иваныч к Надьке заехал — выпить-закусить, ну и это самое…
— Телефонизация района в планах не предусмотрена, — не слушая его, сказала женщин, явно кого-то цитируя, — Тратить фонды, поощряя беззаконный самострой, считаю бессмысленным!
— Вот именно, — угрюмо, будто на пароль, отозвался шофер, — Зато с трибун!
Скривившись, он сплюнул, а я, от действия лекарств и от усталости, просто зафиксировал этот разговор, не находя в себе сил на хотя бы примитивный анализ.
« — Я подумаю об этом завтра…»
— Собирайтесь, — прервал мои размышления вернувшийся участковый, — ну же… Быстрее, быстрее!
Торопясь, мы поднялись за ним на обрыв, и я было свернул на уже знакомую тропу, но оказалось, что к затону ведёт не только она, и, минут через десять, мы уже подходили к грузовику, стоящему на узкой просёлочной дороге. Водитель, молодой парень, коротко о чём-то переговорив с участковым, покивал, и, пожав тому руку, подсадил нас в кузов.
— Не балуйтесь и не вставайте, — коротко предупредил он нас и взобрался в кабину.
С места тронулись резко, рывком, и поначалу ехали ухабисто, так что меня чуть не укачало. Да ещё ни сесть толком, ни прислониться к чему, очень уж внутри мазутно, грязно, аж лужицы какие-то на дне кузова расплываются. А всевозможные промасленные тряпки, несколько таких же промасленных досок, трос и две лопаты, съедают и без того ограниченное пространство.
Чуть привстав и придерживая взметнувшийся подол в ущерб безопасности, Вика сообщила нам, что мотоцикл участкового едет впереди, и снова села на место, поджав под себя ногу и подоткнув платье.
Через несколько томительных минут мы подъехали к дому, освещённому лучами закатного солнца. Сползая с грузовика на землю и помогая спуститься девочкам, ловлю встревоженные взгляды родителей и криво улыбаюсь в ответ.
Грузовик, взревев напоследок двигателем, как-то очень спешно уехал прочь, а участковый, спросив что-то у одной из бабок, подошёл к женщине, начавшей вставать при его подходе…
… и все разом замолчали, уже понимая, что случилось что-то страшное. Несколько томительных секунд… и под куполом закатного неба раздался истошный, совершенно нечеловеческий крик:
— Лёшенька-а! Сыно-очек…
… и лишь вороны отозвались, взлетев с деревьев и оглашая окрестности возмущённым карканьем.
Всё будто разом сломалось, скомкалось… А солнце, закатывающееся за горизонт, убрало не только краски и тепло, но и звуки. Всё, что не выцвело, окрасилось в багровые тона… и хотя я понимаю, что отчасти это игра воображения, легче от этого не становится.
На какое-то короткое время люди будто застыли, пытаясь осмыслить произошедшее, а потом, будто сговорившись, задвигались двое, втрое быстрее, чем раньше. Женщины принялись убирать со столов, а мужчины, вставая, не отходили никуда, и только жахали одну за одной рюмки, или, застыв со стопкой, кривили лица и мотали головами, и только пальцы, сжимающие стопки и стаканы, белели.
— Это я… я во всём виноват, — не ко времени выдал Лёвка, — Если бы не я…
— Ты-ы! — взвыла женщина, только что сидевшая на табуретке и беззвучно рыдающая, — Ненавижу!
Скрючив пальцы, она кинулась в сторону брата, страшная в своём безумии так, что ко мне, наверное, она будет приходить потом в кошмарах.
« — Зомби, — подкинул мозг совершенно, казалось бы, неуместное сравнение, — уровня этак пятого»
Я постарался выбросить это из головы, но действительно… Это искажённое лицо, пузырящаяся на губах слюна и совершенно инфернальные хрипы… нет, я не хочу об этом думать!
— Жиды-ы! — выла на одной ноте женщина, перехваченная, и с трудом удерживаемая крепкими мужиками, — Жиды-ы! Всё из-за вас! Ненавижу! Всех вас! Всех! Всё ваше семя проклятое…
Её, подхватив под руки, потащили куда-то, но мать погибшего мальчишки, поворачиваясь назад, продолжала выплёвывать страшные проклятия.
— Не обращайте внимания, — с фальшивой, приклеенной улыбкой попросила нас одна из женщин, — Горе, сами понимаете!
Судя по лицам, не все разделяют эту точку зрения… Хотя вернее, им просто не до того. Новости такого рода, они ж как дубиной по голове, и народ сейчас как контуженный.
— Да не так всё… — хрипло сказал я, — не виноват он! Просто Лёвка на затон предложил пойти, хотя и так…
Не знаю, слышали ли меня, и есть ли от этого толк. Бо́льшая часть соседей разошлась, а немногие оставшиеся уже убирают столы, растаскивая доски, козлы и скамейки по сараям.
« — Как меня рубит» — мелькает мысль, и, почувствовав на плече отцову руку, не стал противиться и поплёлся вслед за ним в квартиру.
Мама уже внутри, суетится в комнате Лёвки и отсутствующего Давида, постилая нам. А тётя Фая, выглянувшая из кухни и покачавшая головой, скрылась в ней, и очень скоро выглянула назад с рюмкой пейсаховки, в которой плавала разбухшая изюминка.
— На вот… — переглянувшись с мамой, она сунула мне рюмку, в последний момент выловив пальцем изюм, — залпом. Ну!
Послушно выпив, я получил в зубы какой-то бутерброд, и, укусив его и даже не почувствовав вкуса, поплёлся следом за мамой, засыпая на ходу.
Снилась всякая гадость, о которой забыл вскоре после пробуждения, но как ни странно, я, в общем-то выспался. Голова, правда, тяжёлая и будто стянута верёвками, но в целом сносно, бывало и хуже.
Встав с кровати, я подтянулся, глянув на спящего Лёвку, и успокоился… дышит. Почему-то показалось важным убедиться в этом.
В комнате, несмотря на приоткрытую форточку, немного душно, и, приоткрыв её пошире, я, не обувая тапочки, вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой чуть скрипнувшую дверь. Несмотря на совсем ещё раннее утро, взрослые уже встали, а судя по взъерошенности и помятости, быть может, и не ложились вовсе.
— Доброе утро, — поприветствовал я их, остро почувствовав фальшь этих слов.
— Доброе, — вразнобой ответили они, и я, предупреждая все разговоры, выставил перед собой руку.