Страница 72 из 90
Глава 14 Учение Маркса всесильно, потому что оно верно!
Подходя к дому, Лёва потянул носом воздух, и, уловив, по-видимому, нужные нотки, расплылся в предвкушающей улыбке. Подмигнув мне, а несколько секунд спустя, не удовлетворившись этим, пхнув слегка кулаком в бок, он наклонился к моему уху и зашептал что-то возбуждённо, мешая идиш с русским.
Из всего этого я разобрал только слово «мама», и по собранным воедино обрывкам фраз и контексту, понял, что нас, наверное, ждёт что-то вкусное на обед. Здесь, в этом времени, удовольствий мало, и хороший стол относится к числу первейших, так что я, хотя и ожидал чего-то подобного, приободрился.
Ополоснув руки в уличном рукомойнике и подсушив их мотанием в воздухе с обтиранием о чистые штаны, мы поспешили в дом, а дядя Боря как-то очень ловко отбился от назойливых и бестолковых вопросов старушек, перезагрузив их ещё раз.
Лёва, первый забежавший наверх, остановился перед дверью, и, повернувшись ко мне с довольной улыбкой, приоткрыл её, выпуская на лестничную площадку всю палитру запахов. Богатую!
— Давай, заходи быстрее, — отвлёкшись от разговора с отцом, весело поторопил его поднимающийся по лестнице дядя Боря, — а то всё самое вкусное из дома выпустишь!
Лёвка, сделав гротескно-встревоженный вид, тут же ввинтился внутрь, потянув меня за рукав, а я с удовольствием поддался ему. Навстречу запахам!
— Мальчики? — зачем-то спросила высунувшаяся из гостиной тётя Фая, имеющая вид донельзя довольный и деловитый одновременно, — Пройдёмте на кухню, я вам на руки солью!
— Да мы уже помыли! — отозвался я, выставляя перед собой чистые руки.
— Это другое, — не вполне понятно отозвался Лев, пропуская меня вперёд. А запахи… не знаю, что там булькает в кастрюле и томится в большой чугунной сковородке, но пахнет так, что я чуть не захлебнулся слюной!
А на подоконнике, кухонной столешнице и небольшом столе, притулившимся в углу у окошка, ждут своей очереди советско-еврейские деликатесы — в мисочках, кастрюльках, вазочках и баночках, создавая то самое, нужное, праздничное настроение. Мозг, впечатлившись увиденным и унюханным, передал телу соответствующие сигналы, и внутри меня начало просыпаться вечно голодное хтоническое чудовище, по какому-то недоразумению называющееся «желудок подростка».
На кухне, отвлекая от стоящего на печке, мне полили на руки из ковша, по два раза на каждую, сопровождая это словами на иврите.
— Ага… — озадачился я, понимая, что вот это — что-то очень еврейское, и кажется, теперь моё…
— Тебя что, Ханна совсем традициям не учила? — мягко поинтересовалась женщина, подав мне полотенце.
— Да я, собственно, и не знал, что она — Ханна, — рассеянно отозвался я, и почти тут же спохватился, но как-то отговариваться уже поздно, ибо ситуация может стать ещё более запутанной.
« — Чёрт… а если она говорила?» — запереживал я, но вспомнив виноватое лицо отца, когда оказалось, что он не Иван, а вовсе даже Шимон — понял, что таки нет!
Тётя Фая завздыхала, мешая идиш русским, и кажется, польским, пробормотала что-то, что я для себя (с некоторым опозданием) перевёл как «Плен Египетский».
— Вы идите пока в комнату мальчиков, хорошо? — полив на руки сыну, мягко сказала она, — Мы сейчас на стол накроем, и позовём вас, а пока не путайтесь под ногами.
Угукнув понимающе, я бросил на выходе из кухни непроизвольный взгляд в гостиную, где вовсю идут приготовления к торжественному обеду. Мама, поймав мой взгляд, поставила на стол хрустальную салатницу, и, прищурив один глаз, упёрла руку в бок, уставившись на меня.
« — Знает, — тут же подсказал мне чуйка, — уже донесли о драке!»
Но тушеваться я не стал, и, прищурившись в ответ ничуть не хуже (семейное!), одними губами прошептал «Ханна»
Мама, хмыкнув беззвучно, покачала головой, и мимикой выразила что-то вроде «Потом поговорим».
« — Ещё как поговорим, — с мрачным предвкушением кивнул я, — вопросов у меня накопилось — море…»
Кузен, уловив атмосферное электричество в воздухе, попытался снизить напряжение, устроив что-то вроде экскурсии.
Сдавленное пространство квартиры Горовицев навевает мысли об экономии топлива и научно рассчитанной кубатуре общей и жилой площади, но никак не о комфорте её обитателей, по крайней мере — изначально.
Попытки создать какое-то подобие уюта в этом минималистичном пространстве, напоминающем мне отсеки подводной лодки, отчётливо видны, и, в общем, небезуспешны. С поправкой на советскую действительность с её тотальным дефицитом всего и вся, разумеется.
Наверное, толковый дизайнер, будь у него в распоряжении современные мне ресурсы, смог бы сделать квартиру много интересней. Но, глядя на людей на улицах, одетых в одёжку с многажды чужих плеч, ватники и калоши на босу ногу, начинаю лучше понимать ситуацию как с ресурсами, так и с дизайном[i].
Мне почему-то казалось, что это особенность нашего посёлка, с его неустроенностью и сезонниками, но нет…
Впрочем, несмотря ни на что, жильё у тёти Фаи и дяди Бориса достаточно уютное, носящее следы постоянной заботы и попыток сделать свой быт хоть чуточку лучше. Понятно, что обойтись без ковров на стенах и половиков, хоть как-то спасающих от сквозняков, они не смогли, да и вообще, квартира, на мой взгляд, изрядно захламлена.
Однако же самодельная мебель, сделанная руками хозяина, более или менее эргономична, а откровенной ерунды, вроде аляповатых ковриков с лебедями, не видно. Чувствуется претензия на хороший вкус… пусть даже и мещанский.
Да и понять, на черта все эти хрустальные вазы с салатницами, слоники и чеканка по меди, в общем-то, не сложно. Всякому хочется хоть как-то украсить свой быт, а выбирать приходится из имеющегося.
Ну и, полагаю, при тотальном здешнем дефиците, все эти слоники, вазы и посуда, являются заодно и неким фондом, который, при необходимости, можно обменять на некие блага или денежные знаки. Народ здесь всё больше рабоче-крестьянского происхождения, не изувеченный интеллигентностью, так что, наверно, для многих это весомые признаки достатка и хорошей жизни.
Лектор из кузена не самый лучший, в силу возраста, я полагаю. Он перескакивает с темы на тему и говорит излишне эмоционально, но суть, в общем-то, я улавливаю, и лишь изредка приходится переспрашивать.
— А вот это мы с отцом делали… — с особой гордостью Лев показывает свою и брата кровати, где внизу письменные столы, а собственно кровати наверху.
— Вот! — он суёт мне под нос руку, — Шрам! Видишь?
Угукаю, разглядев еле заметный шрам на суставе указательного пальца.