Ты меня поймал

Тяжело вздыхаю и, стараясь не думать о прошлом, резко отворачиваюсь от окна. И замираю.

Передо мной стоит Третьяков. Мой граф Дракула.

Забываю, как дышать и двигаться, только смотрю и не верю своим глазам. Какого черта он тут делает?!

От нехватки воздуха рвет лёгкие, но я не могу протиснуть хотя бы крохи кислорода. Взгляд мужчины обволакивает, парализует, убивает.

— Мотылёк! Ты где? Я что-то никого не могу найти.

Мне надо бы ответить, иначе Вознесенская сейчас поиски объявит. Пытаюсь разлепить вконец замёрзшие губы, но только собираюсь подать голос, как Дракула сокращает между нами расстояние до минимума и накрывает мой рот пальцами. Указательный палец второй руки прижимает к своим губам, призывая к молчанию.

И это уже в принципе лишнее, так как от чувства его пальцев на моих губах я дара речи лишилась окончательно. Слишком… трепетно, интимно и непозволительно, как будто сотни иголок воткнулось разом.

— Лара! Ну ты чего? В прятки что ли со мной играешь? Или заблудилась?

Интонации подруги становятся нервно раздраженными с каплей паники и сигнализируют мне о необходимости «срочно найтись».

Дёргаюсь, пытаясь найти в себе остатки разума, которым ещё не завладел этот человек. Да только Третьяков отрицательно качает головой и лишь дерзко улыбается.

Он не желает раскрыть своё местонахождение, но и меня почему-то не отпускает. На миг прикрываю глаза, стараясь избавиться от этого яда бездействия, а когда их открываю, то уже поздно что-либо менять. У Дракулы свои планы, и он решил …

Лео

И я решил её поцеловать.

Просто так. Потому что мне так хочется. Потому что чувствую подушечками пальцев лёгкую дрожь её холодных губ без следа какой-либо косметики. А может, ещё по какой-то причине …

Поэтому легко скольжу рукой со рта на изящный подбородок, чтобы обхватить и немного вздёрнуть вверх, прежде чем прижаться к губам, слегка раскрытым от неожиданности моей выходки.

Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза, и я не знаю, что именно Лара видит в моих, зато наблюдаю рассвет чистейшего изумления, едва наши губы соприкасаются.

Возможно, сейчас моя лунная бабочка очнётся и даже стукнет меня за непозволительную своевольность, но я усиливаю нажим и теперь впитываю её дрожь своим ртом. Губы нежные и холодные, как лепестки роз по утру в саду мамы. Я регулярно в детстве разорял её клумбы, безжалостно обдирая бутоны. Мне нравилось трогать и мять нежные и тонко пахнущие лепестки, а потом любоваться их полётом с высокого склона за домом.

Идеальная, но ни разу не для меня!

Осознание действительности отрезвляет, и я возвращаюсь из сна.

Наш поцелуй длился не более трёх секунд, а я уже практически сроднился с мягкостью женских губ и их яблочным вкусом. Напоследок скольжу пальцем по слегка припухшей нижней губе, словно стирая след от своего поцелуя.

— Меня здесь не было, — шепчу Ларе и отпускаю.

Быстро делаю несколько шагов назад, чтобы не испытать нового соблазна. А он велик! Растерянные голубые глаза едва ли отпускают меня. Там столько эмоций, что удивительно, как этот шквал не снёс хрупкую девчонку на громкие крики возмущения.

Я ухожу, решая сохранить этот образ в сердце. Большей невинности мне не встречалось в моей жизни. Только у детей.

— Лев Николаевич, мы вас потеряли, — спокойно отзывается Захар, когда я спускаюсь на первый этаж. — Нам пора выезжать. Вылет через час.

— Как вовремя я нашёлся, — шучу в ответ, и что-то наподобие улыбки касается рта моего телохранителя.

Уже на улице к нам через чёрный ход несётся Виктор Иванович — архитектор сие сооружения и главный ответственный за открытие ещё одного отделения моей клиники. А ещё он тоже наполовину француз, чем отчего-то непомерно гордится.

— О, Леонардо, вы уже уезжаете?! А как же утвердить отделку? И девушка! Художница. Как там её зовут… что мне с ней делать?!

Его французский прононс звучит так наигранно, но я уже привык.

— Всё будет отлично, Викто'р, — уверенно ставлю точку его истерике. — Илларионова Клара — наш новый художник, попрошу вас обеспечить девушку всем необходимым и дать полный карт — бланш. Oui?!

— Offrir une liberté totale?! (Предоставить полную свободу?!)

От изумления архитектор переходит на французский язык, видимо, чтобы точнее понять мои распоряжения.

— C'est exact! (Всё верно!) До встречи, — и поскорее прячусь в салоне машины, чтобы мужчина не успел выйти из транса и засыпать меня кучей вопросов.

В тишине машины надо бы продумать скорую встречу, но в памяти всплыла нежность розовых лепестков моей ромашки.

— За Илларионовой охрану выставить? — будто подслушав мои мысли, спрашивает охранник, при этом ни капли не отвлекаясь от вождения.

— Нет. У неё свободный доступ на перемещения. Иначе, боюсь, творческая душа художника будет страдать под неусыпным контролем твоих коллег, Захар.

— К вам вернулось хорошее настроение и бодрость? Выспались? — как всегда подмечая все тонкости, Яровой не оставил без внимания и этот момент.

— И это тоже, — непроизвольно улыбаюсь, как кот после сливок, только что не облизываюсь.

— Это радует, — и проблекс улыбки на каменном лице охранника.

Меня, конечно, тоже. Да вот причина не только в том, что я сегодня действительно неплохо поспал… это всё Мотылёк и её бесхитростные чары.

— Возвращаетесь через неделю? К приёму? — снова оживает Женя и выдергивает меня из омута лазурных глаз и пепела волос.

— Да. Не думаю, что Виктор Иванович согласится стать главной вишенкой на торте вместо меня.

— Боюсь, спонсорам захочется увидеть именно вас.

— Вот именно, Захар. Вот именно. Так что в любом случае я буду.

Мы мчимся в сторону аэропорта, и я с каким-то опозданием замечаю, что здесь уже наступила осень. Мотаясь между континентами, я пребываю в климате салона самолёта, а потом кондиционеров офиса, и кажется, в таком темпе могу очнуться только под Рождество или Новый год. Если раньше не замёрзну.

А Лара замёрзла уже сейчас. Холодные губы, прохладная кожа…

Выхватываю мобильный из внутреннего кармана пиджака и быстро набираю номер архитектора.

— О, Леонардо, вы хотите внести пояснения… — но я не хочу, поэтому бессовестно обрываю мэтра своего дела.

— Нет. Хочу, чтобы в новом корпусе уже сегодня, а лучше сейчас запустили отопление.

— Так суббота, — начинает бормотать мужчина.

— Да. Суббота, Виктор Иванович, а у меня вот обычный рабочий день, так что организуйте, пожалуйста, отопление в кратчайшие сроки.

— К чему такая спешка. Заморозки ещё не передают. Мы всё успеем в срок. Я всё просчитал.

Я люблю своего главного архитектора, но иногда он меня просто подбешивает.

— Сегодня, Виктор Иванович. Я позднее перезвоню для вашего доклада. Au revoir. (До свидания).

И завершаю телефонный разговор. Он всё исполнит, даже если будет брюзжать ещё три дня.

— Переживаете за пальцы рук юной художницы?

— И ног тоже, Захарушка. А тебе, смотрю, медаль за прозорливость пора давать? Или лучше контракт о неразглашении? — сузив глаза, внимательно рассматриваю моего охранника.

— Контракт уже подписан, Лев Николаевич. Извините за бестактность, — добавляет заученно Яровой, но его глаза блестят азартом.