Это (не) взаимно

— Хочешь сказать, что собираешься доверить неблагодарному мне свою прелестную дочурку. Это за какие такие прегрешения?

Отчим на мой сарказм не ведётся и также спокойно и убедительно продолжает делиться информацией.

— Да, Кирилл. Хочу доверить. С ней беда. Я рассчитывал на Аренского с его математическим складом ума и твёрдой рукой, но, как тебе известно, меня посетила неудача. Богдана винить не могу, ведь, по сути говоря, он мне ничего не должен.

— А я, выходит, должен? — тут же обозлился я, вспоминая сейчас его прошлые упрёки.

— Нет, Кирилл. Нет. Только у меня больше нет выхода. Ты единственный, кроме меня, кому ещё небезразличны жизнь и благополучие Роксаны.

— Откуда такие мысли? Мы с ней никогда не ладили, как тебе известно.

— Ты сейчас здесь, следовательно, небезразлична.

Сцепил зубы, понимая, что старик настроен решительно и отвертеться удастся только в одном случае — уход по-английски. И, наверное, моё желание отразилось на лице, так как отчим тут же продолжил.

— Кир, я прошу тебя. Несмотря ни на что, она к тебе прислушивается, может, ты сможешь хоть немного повлиять на её поведение.

Ненавижу, когда меня загоняют в рамки обязательств, а особенно тех, от которых у меня волосы дыбом и мурашки по коже. Да только Тихомиров был в отчаянье, чего даже не пытался скрывать.

— Куда ты уезжаешь? — меняю тему, пытаясь выиграть время на раздумья.

— В Германию в клинику. Месяц назад у меня выявили проблемы с сердцем, так что скоро увижусь с Оксаной, но прежде мне бы хотелось устроить жизнь непутёвой дочери.

Имя матери из его уст тут же взрывается осколками памяти как бомба, причиняя тупую боль. Столько лет прошло, а боль потери никак не отступает.

— Настолько плохо? — вздыхаю, пытаясь справиться с паникой внутри меня.

— Обещают поставить на ноги. Возможно, операция, поэтому меня может не быть несколько месяцев.

— Уговор шёл на один.

— Кир, один- два …это не такая большая разница, — увёртывается Игорь Леонидович, отворачиваясь от моего прямого взгляда. — Когда одной ногой в могиле.

Мы уже давно с ним не близкие люди, чтобы меня одолевали муки совести на его смертном одре, но отчим и Рокс — это вся моя семья. Больше ничего нет.

— Хорошо, Игорь Леонидович, но ваша капризная принцесса не будет довольна такой расстановкой сил и мной в качестве её няньки, — сдаюсь я, проклиная свою мягкость.

— Ну на данный момент ей не придётся выбирать, так как не из чего. Или ты, или поездка к дальней родственнице в деревню, а больше Роксане ничего не светит.

Новость о том, что несносное дитя уже в курсе о моей роли в её жизни на ближайшие пару месяцев, порадовала мою душу. Не придется самому ставить свой череп под удар её шпильки, рассказывая это несветлое будущее. Теперь и звонок сестры был более понятен. Роксана аккуратно зондирует почву. Большинство, включая моего отца, думают, что сестрёнка полная дура, но я-то в курсе её двойной игры и способности хамелеона.

Рокс хотела, надавив на жалость по отношению к ней без пяти минут разведёнки, заручиться моей поддержкой, чтобы я её прикрыл перед папочкой, но, получив мой прямой отказ, сразу напомнила о том, какой стервой может быть. Теперь, прежде чем дать согласие на её опеку, я буду должен три раза подумать — хочу ли припомнить наше прошлое?!

— Понятно, Игорь Леонидович. За Роксаной пригляжу, но её перевоспитанием заниматься не стану. У меня, боюсь, нервов не хватит на заскоки вашей дочери.

— Не прибедняйся, Кирилл, — хитро прищурившись, отчим расслабленно откинулся на спинку кресла.

Ещё бы скинул на меня свою головную боль, теперь можно и выдохнуть.

— И не пытался. Моё согласие — это дань уважения моей матери, что вас так любила, и не больше.

На секунду лицо политика пересекает отметина печали, заостряя морщины на лбу и вокруг рта, но всё быстро исчезает. Контролировать эмоции Тихомиров всегда умел.

— Не больше?! — подозрительно переспрашивает он.

Уверенно киваю.

Тогда отчим вытягивает из вороха бумаг, в которых копался перед моим приходом, тонкую папочку и кидает мне через стол. Папка приземляется аккурат у края столешницы, но фотографии, что в ней лежали, вылетают и красиво расстилаются несимметричным веером у моих туфлей.

Мне хватает короткого взгляда, чтобы понять содержимое фоток и тот факт, что он всё знает!

Странно, что при этом я всё ещё цел и даже невредим.

— Это, я так понимаю, средства убеждения в случае моего сопротивления? — тыкая носком обуви в первую попавшуюся фотку. — А мне на минуту показалось, что вы изменились, Игорь Леонидович.

— Не показалось, Кирилл, но старые привычки сложно искоренять, — с каким-то философским выражением лица пояснили мне. — И именно поэтому, узнав об этом, я тогда ничего не стал предпринимать.

— На то были свои причины, — всё-таки решил внести немного ясности.

— Верю, но обсуждать их не хочу.

Категоричный ответ отчима тут же прекратил неожиданное желание исповедаться в своём грехе. Если не хочет он, то я и подавно.

— Когда планируется мой переезд? — собравшись, вернулся к прежней теме беседы.

— Завтра, — тоже, как ни в чём не бывало, спокойно ответил Тихомиров. — Подробности, ключи и прочее, а также помощь в сложных ситуациях всё через мою помощницу. Она остаётся тут. С вами.

Нет, отчима только могила исправит. Своего человека для контроля и получения ежедневного отчёта он оставляет при мне.

— Ясно, — выражая все свои мысли в одном слове.

— Тогда не буду задерживать, сынок! У тебя много дел до завтрашнего переезда.

Аудиенция завершена, остаётся только откланяться.