Страница 65 из 78
Глава 33
На вокзале сегодня людно, как будто весь город собрался, чтобы проводить на электричку Филатову Агату Павловну. По-доброму улыбается продавщица киоска, протягивая нам два картонных стаканчика с капучино, высокий долговязый парнишка придерживает перед мамой дверь, а подросток лет тринадцати с потешной таксой на коротком поводке пытается вскочить и уступить место в зале ожидания.
— Да я бы сама добралась, а ты бы лучше с Аленой остался. Бледная она какая-то, не заболела? — озвучивает мучившие меня с самого утра подозрения мать и приветственно машет импозантному мужчине в серо-стальном костюме, уверенно двигающемуся к нам, словно мощный ледокол в северном море. — Езжай, сын, меня Степан на поезд посадит.
Я хочу проверить ладонь этого самого Степана на прочность крепким рукопожатием, а еще спросить, откуда мама знала, что он непременно появится на вокзале, но родительница мягко улыбается, качнув головой, и проговаривает одними губами «езжай».
И теперь уже я ныряю в толпу, огибая зазевавшихся путешественников с огромными туристическими рюкзаками за спиной, и просачиваюсь сквозь колонну из двадцати школьников под предводительством молоденькой учительницы со смешными очками на узком чуть вздернутом носу.
По пути обратно я набираю в аптеке жаропонижающих и антибиотиков, в гипермаркете опустошаю полки с фруктами, скупая лимоны и апельсины в бешеном количестве. И с переполненными пакетами захожу в подъезд, краем глаза отмечая, как вдохновенно дядь Жора ругается с тетей Зиной, тыкая пальцем в изрядно помятую квитанцию.
— Да это ж форменный грабеж! — повышает глубокий, как у Шаляпина голос, наш сосед снизу, заставляя гадать, разлетится вдребезги стекло перед ошарашенным лицом вахтерши или нет.
А спустя пару минут мне уже самому хочется присоединиться к коммунальным разборкам, потому что табличка о неисправности лифта никуда не делась. И мне приходится тащиться пешком на тринадцатый этаж, костеря неблагонадежную управляющую компанию. Когда там у нас следующее собрание жильцов?
Для полного счастья ключ заедает в замке, и я какое-то время сражаюсь с упрямым металлом. Наконец, выхожу победителем из достойной экранизации схватки и вваливаюсь в свое жилище, с грохотом сгружая провиант прямо на пол.
— Кнопка, я дома!
И я уже готовлюсь ловить Ваську в свои объятья и отпаивать всякими порошками и чаем с малиновым вареньем, если понадобится, но никто не торопится меня встречать. Вязкая тишина неприятно давит на уши, а отсутствие привычных звуков, вроде играющего радио или звенящей посуды, действует на нервы.
— Да где ж я накосячил-то? — с недоумением смотрю на разворошенный полупустой шкаф, из которого исчезли Аленкины кофты и пижама, и абсолютно не втыкаю в происходящее.
Для очищения зудящей совести проверяю и ванную для того, чтобы убедиться, что на полочках остался только мой шампунь и гель для душа, и в стакане болтается одинокая зубная щетка. Отчего едкая пустота растекается по венам, заполняя грудь и мешая нормально соображать.
— Алена-а-а! — я торопливо выскакиваю в общий коридор и остервенело пинаю дверь Васькиной квартиры, даже не думая о том, что потревоженные жильцы могут вызвать участкового. Только коэффициент полезного действия в моем случае равен нулю, и, наверное, проще попасть на прием к Путину, чем достучаться до Кнопки. И эта безрадостная перспектива, маячащая на горизонте, не вызывает у меня ничего, кроме концентрированной злости.
Так что, немного потоптавшись у порога и не добившись никакого результата, я возвращаюсь в темный унылый дом. Мажу невидящим взглядом по пакетам с покупками, которые никому не нужны, и со всей дури впечатываю кулак в стену, стесывая до кровавых ссадин костяшки в бесполезной попытке унять боль в груди.
Порывистым движением сбиваю неглубокую вазу с трюмо и задумчиво смотрю на то, как стеклянные шарики для декора катятся по полу. Носком кед отшвыриваю пустую бутылку из-под лимонада в сторону кухни и, повесив толстовку на крючок, опускаюсь на тумбочку. Ощущая, как постепенно гаснет запал и невероятной усталостью наливается тело.
И даже не выдержавшая груза висящей на ней одежды вешалка, пролетающая в паре сантиметров от моей макушки, совсем не пугает. Потому что сейчас все мое внимание приковано к растекшейся лужей под ногами куртке и торчащего из ее внутреннего кармана телефона.
Моего телефона. Которого там совершенно точно не было. По крайней мере, вчера вечером.
— Вот это номер, — я подцепляю двумя пальцами гаджет и чувствую себя пациентом психиатрической клиники, доказывающим санитарам, что он не представляет опасности для окружающего мира и с него можно снять смирительную рубашку.
Для пущей верности ощупываю затылок на предмет повреждений и, убедившись, что меня не били, откладываю головоломку в дальний ящик. Пытаясь разблокировать мобильник, чтобы, как можно скорее, услышать ставший родным голос и прояснить глупое недоразумение. Но чертово устройство разрядилось в хлам и теперь мертво почти так же, как не подлежащий починке планшет Захара, который на прошлой неделе переехала Газель.
И мне приходится искать по всей квартире блок питания, а потом ждать целых пять бесконечных минут, пока вредная техника все-таки включится и экран мигнет приветственным светом.
— Ну, давай. Возьми трубку!
Я упрямо посылаю вызов в десятый раз и люто ненавижу длинные гудки, со скрежетом ввинчивающиеся в барабанные перепонки. Перебираю в памяти события вчерашнего дня и откровенно не могу понять, почему Кнопка так настойчиво, можно сказать, маниакально меня игнорирует.
И вся эта ситуация бесит настолько, что я готов всю ночь стоять на улице и орать под окнами у семейства Васильевых, лишь бы Алена спустилась и поговорила со мной. Правда, идея поехать в «Чернила» и поймать Ваську сразу после работы кажется чуть более привлекательной и чуть менее опасной в виду отсутствия в клубе отца-военного с винтовкой.
— И даже записки не оставила? — уточняет Феликс, подвигая ко мне тарелку с аппетитно пахнущим теплым мясным салатом. — Ешь. А то выглядишь, как зомби не первой свежести.
— Не буду, — под укоризненное цоканье возвращаю блюдо товарищу и медленно цежу горьковато-кислый грейпфрутовый сок через узкую желтую соломинку. Не отрываясь от созерцания пока еще темной сцены и нетерпеливо отсчитывая оставшееся до выхода танцовщиц время.