Страница 35 из 78
Глава 18
—
—
— Ален, волнуешься? — я укладываюсь на свою сторону кровати и расслабленно наблюдаю за тем, как соседка смывает неброский макияж и становится еще лет на пять младше. Главное, успеть предупредить маму, что Васильевой есть восемнадцать и никаких несовершеннолетних я не совращаю, да.
— Филатов, отстань, или я все-таки убью, соседа, что мешает спать, — фыркает Кнопка, растягиваясь рядом, а я думаю, что ее плейлист обязательно нужно обновить, потому что сладкие апельсины я начинаю ненавидеть вместе с Земфирой.
Широко зевнув, я невольно восхищаюсь тем, сколько моя очаровательно ворчащая соседка успела переделать за один короткий день. И квартиру привести в состояние идеальной первозданной чистоты. И борщ вместе с пюрешкой сварить, и котлет нажарить, и даже запечь ягодный пирог. Который, правда, до маминого приезда в целости и сохранности не дожил, потому что мне ну очень хотелось его отдегустировать.
— Не девушка, а мечта, — роняю я, на автомате пытаясь придвинуть к себе Алену, и моментально получаю по загребущим конечностям.
— Не лезь на мою половину, — недовольно фырчит Васька и даже пытается соорудить что-то наподобие баррикады из подушек и одеяла посередине кровати, а наутро я обнаруживаю девушку запутавшейся в простыне и тесно прижавшейся к моему боку.
И пока я пытаюсь продрать глаза и сообразить, что к чему и как, мне дважды прилетает подушкой в лицо. И грозит прилететь в третий, но я успеваю перехватить Аленкину руку в воздухе и лишить ее орудия грозного возмездия.
— Вась, ты чего? — становится как-то обидно притом, что я откровенно не понимаю, где умудрился накосячить, при условии, что даже еще не успел встать.
— Мы так не договаривались! — Кнопка подозрительно косится чуть ниже моих бедер, я же, осознав, в чем собственно проблема, прикрываюсь простыней и начинаю объяснять соседке прописные истины.
— Ален, это утро, и это как бы… нормально.
— Черт с тобой, золотая рыбка, — обреченно махнув на меня рукой, соглашается Васильева и, сморщив аккуратный чуть вздернутый нос, оглушительно громко чихает. — Тебе вообще повезло. Я на новом месте обычно плохо сплю и могу случайно приложить чем потяжелее. Сестра со мной лет с тринадцати ложиться отказывается.
Я прикидываю масштаб гипотетических разрушений и давлюсь коротким смешком, представляя, в какой восторг пришла бы мать, если бы мы встретили ее не хлебом и солью. А кровавым побоищем с тяжкими телесными повреждениями, нанесенными ее отпрыску будущей женой. Кстати о маме…
В прихожей раздается звук лязгнувшего в замке ключа, а за ним по всей квартире разносится крик, способный поднять роту солдат на построение и возвещающий о начале конца. Тьфу, то есть о прибытии сиятельной Агаты Павловны Филатовой.
— Дети! Я дома!
— Тушите свет, — я прижимаю к себе активно сопротивляющуюся Аленку и носом зарываюсь в ее густые русые волосы, потому что мне срочно нужно познать дзен и пополнить запас терпения. Откидываюсь на спину, утягивая Кнопку за собой, и гробовым голосом выдаю: — и живые позавидуют мертвым.
— Тьфу ты, балбес! — Васильева не без труда выбирается из моих медвежьих объятий, накидывает сверху симпатичной пижамки с шортиками короткий атласный халат насыщенного синего цвета с большими розовыми цветами и, запахнув полы, с грацией королевы выплывает в коридор.
Чтобы там встретить подтянутую сухопарую женщину невысокого роста, одетую в белоснежный брючный костюм-двойку и черную рубашку с приколотой к правому кармашку брошью, сверкающую россыпью больших и малых камней. И пусть кажущаяся хрупкость никого не смущает, сговорчивости в маме столько же, сколько и такта — то есть, ни грамма.
— Привет, мам, — не привыкший к таким ранним подъемам, я вырубаюсь буквально-таки на ходу и сонно щурюсь. Беспрестанно тру глаза и пытаюсь отогнать галлюцинацию в виде откормленного пушистого енота, одной лапой обхватившего шею моей досужей родительницы, а второй — вцепившегося в ее выкрашенные в ярко-рыжий цвет волосы.
— Ну, здравствуй, сын, — кивает мне мама, а галлюцинация нахально отказывается исчезать. Напротив, зверюга с громким фырчаньем перекочевывает ко мне в руки и гипнотизирует меня своими любопытными черными глазами-бусинами. — Это Гена, и до вечера он поживет с вами, пока мы с Лидочкой пробежимся по магазинам.
— Доброе утро, Агата Павловна, — все-таки произносит задыхающаяся от беззвучного хохота Аленка, явно не верящая в послушание и спокойствие на диво присмиревшей животинки. — Как доехали?
Моя эпатажная маман показательно игнорирует что вопрос, что приветствие, отодвигает меня вместе с Геной в сторону и тянется к бедру Васильевой. Обильно слюнявит указательный палец и со всевозможным усердием принимается оттирать въевшийся в кожу рисунок.
— Мам, — наступает моя очередь ржать во весь голос, и я, смирившись с копошащимся у меня в голове енотом, поясняю: — это татуировка. И она не смывается.
Изогнутые ниточки-брови резко взмывают вверх, возмущенная до глубины души мама буркает что-то похожее на «И куда только твои родители смотрят» и вихрем уносится в гостиную разбирать сумки. Пока я изо всех сил сдерживаю порыв рассказать ей о том, как отец отходил Аленку полотенцем по всем мягким местам за переливавшийся свежими чернилами сюрприз. Правда, воспитательная мера не возымела должного эффекта, а Васькино желание набить еще одну татушку под лопаткой только расцвело буйным цветом.
— Филатов Иван Геннадьевич! — леденящий кровь окрик заставляет меня вытянуться по струнке, а хихикающую Васильеву мгновенно посерьезнеть. И даже не лишенная инстинкта самосохранения животинка замирает, оторвавшись от моей многострадальной шевелюры. — Что. Это. Такое?
Мы с Кнопкой несемся к месту происшествия наперегонки и ожидаем увидеть там, как минимум, еще не остывший труп. Однако нам на обозрение предъявляют миниатюрный треугольник красной ткани, в миру именуемый «стринги», который Шерлок Павловна Холмс обнаружила глубоко застрявшим между спинкой и подлокотником раскладывающегося дивана. А дальше мой доморощенный следователь выдает поистине гениальное умозаключение.
— Сдается мне, милочка, что Ваня просто-напросто нанял тебя в агентстве эскорт-услуг, чтобы я от него отстала.