Страница 68 из 112
Николь всплеснула руками, увидев Антона, а Люн иронично поклонился:
— Мон женераль!..[55]
— Полковник, мсье Люн, всего лишь полковник, — весело уточнил Щербак. — У нас говорят: снятся полковничьей шапке генеральские лампасы.
4
Бельгийская столица встретила их сентябрьской непогодой. Контуры домов и улиц терялись в промозглой, похожей на туман, мороси. «Опель» долго петлял запутанными улочками рабочего предместья Икль, миновал два или три парка в осенних красках и несколько старинных, радиальной кладки виадуков. Несмотря на слякоть, на улицах было многолюдно, мелькали плащи и зонтики, по брусчатке шелестели армейские машины, рассыпая из-под колес брызги.
Дом, где размещался штаб партизанской армии и ЦК компартии Бельгии, ничем не выделялся среди других строений в этом квартале — стрельчатые окна, цепочки дымоходов на высокой конической крыше.
Дежурный офицер проверил документы и провел прибывших в кабинет командующего.
Щербак волновался. Слава о Диспи, опытном подпольщике, организаторе вооруженной борьбы против гитлеровцев, человеке исключительной, редкой отваги, давно облетела Бельгию. Рошар и Люн говорили о нем с восторгом, а у сурового Жозефа Дюрера при одном упоминании про Диспи ласково светились глаза: их связывала многолетняя личная дружба.
Щербак переступил порог, готовясь четко, по-армейски доложить о своем прибытии, но сразу же попал в объятия и не мог понять, кто здесь есть кто, потому что в кабинете находились три человека в гражданском и каждый спешил дружески обнять Антона, а затем уже здоровались с Люном — его, как видно, хорошо здесь знали.
Двое засыпали вопросами Щербака, а третий отошел к окну и тихо разговаривал с Люном, положив ему на плечо небольшую жилистую руку.
Вскоре Антон понял, что коренастый, среднего роста мужчина в синем костюме с внимательным взглядом небольших глаз под стеклами очков — Диспи, а худой и голубоглазый, с большими залысинами на продолговатой белокурой голове — его заместитель Рауль Балиган, известный личным участием во многих дерзких операциях. Кто был третий, занятый разговором с Люном, Антон пока не знал.
Диспи интересовала обстановка в Арденнах, настроение в подразделениях, отношение населения к партизанам, первые встречи с американскими частями. Бой под Комбле-о-Поном он расценил как очень важный, с точки зрения военных, успех. Балиган что-то записывал в карманный блокнот и изредка бросал реплики.
— Партизаны удивляются, почему им до сих пор не выделили участка фронта? Война ведь продолжается! Правда, кое-кто считает, что времена Сопротивления закончились, — сказал Антон. — Но в основном это пожилые, семейные люди.
— А как поступили бы вы насчет пожилых и уставших ходить с оружием? — тут же спросил Диспи.
— Не знаю, — сказал Антон, немного поколебавшись. — Я во всяком случае не имею ни морального права, ни полномочий задерживать их.
— Ну, об этом мы еще поговорим, — сказал Диспи. — Эдгар, у вас нет вопросов к товарищу Щербаку?
Только теперь Антон понял, что третий не кто иной, как Эдгар Лальман, о котором ему не раз приходилось слышать от Дезаре.
— Вы и так устроили ему настоящий допрос, — улыбнулся Лальман. — А я все слышал.
Быстрыми шагами он подошел к столу, сел напротив Щербака и пристально посмотрел ему в глаза — маленький, худощавый, седой. На морщинистом лице доминировал нос.
— Перед тем как вы вошли, товарищ Щербак, мы обсуждали последнюю столичную новость, — сказал Лальман. — Вместо опозорившегося перед соотечественниками короля Леопольда нация отныне осчастливлена правлением его высокородного брата. Вчера парламент назначил воспитанника английской военно-морской школы принца Шарля регентом. Бельгия, видите ли, не представляет свое будущее без короны и монаршего трона. — Лальман усмехнулся и выдернул из стопки бумаг на столе газету. — А в Комбле-о-Поне тем временем установлено двоевластие...
— Этот Вандеманс беспардонный лгун! — резко сказал Щербак.
— Лгун?
Лальман поднялся и, сцепив подвижные пальцы за спиной, заходил по комнате.
— Он не просто лгун, он — провокатор! Еще одно звено в цепи подлостей. Нигбел Хьюджессен[56] бесконечно нашептывает нашему премьеру о «левом ветре» в Западной Европе. Этот старый реакционер знает, в какую почву сеять ядовитые зерна. Пьерло и без того готов на все, лишь бы избавиться от партизанской армии. Ему чудится, что мы, коммунисты, подготовили заговор... Позор трусам! Давно ли народ рукоплескал премьеру в королевском театре «Монне», где он прославлял «сыновей Бельгии, отстоявших честь нации»? А теперь этих сыновей Пьерло спешит разоружить. Они ему, видите ли, как бельмо в глазу.
Лальман остановился у окна и умолк, наблюдая, как струятся по стеклу частые, мелкие капли дождя. Пальцы за спиной гневно сжались в кулаки.
Зазвонил телефон. Балиган снял трубку, тихо переговорил и, прихватив с собой Люна, вышел.
— Насколько я понял, об отправке на фронт не может быть и речи? — спросил Щербак.
Лальман рывком обернулся, неожиданно весело сверкнул глазами.
— А здорово вы их напугали, товарищ Щербак! Красные флаги в Комбле-о-Поне! Уверен, что кое-кто в Брюсселе воспринял это за чистую монету. Ха-ха...
— Надо добиться, чтобы «Либр бельжик» или какая-нибудь другая газета послала к нам еще одного корреспондента и опровергла ложь.
— Вы не знаете буржуазную прессу. И пошлют. И опровергнут Вандеманса. Однако провокация свое дело уже сделала, обыватель поджал от страха хвост. — Лальман взглянул на часы. — Рад был познакомиться с вами, товарищ Щербак. Центральный Комитет высоко оценивает ваши личные заслуги в партизанской борьбе в Арденнах. Желаю вам счастливого возвращения на Родину. Будете в Москве, сходите в Мавзолей, к Ленину... Вспомните обо мне в эти минуты... Возникнут какие-либо вопросы — заходите, — сказал он, направляясь к выходу. — Извините, мне пора.
Антон робко мял в пальцах сигарету. Диспи, молчаливо наблюдавший за их разговором, пододвинул пепельницу.
— Курите! Я оставил это занятие, однако люблю, когда пахнет хорошим табачком. Вас огорчила последняя новость?
Антон глубоко затянулся дымом.
— Я приехал проситься домой. Естественно, вместе с соотечественниками. Вот список... Все, кто остался в живых... Надеюсь на вашу помощь.
— Ваше желание вполне законное... — Диспи задумчиво побарабанил пальцами по столу. — К сожалению, это не так просто. Есть прецеденты. В Париже уже работает советская миссия по репатриации, а у нас пока не слышно... Подождите немного, хотя я понимаю, как вам нелегко.
— Три года! — выдохнул Антон.
— Три года, — Диспи откинулся на спинку стула, снял очки, чтобы протереть, подслеповато прищурился. — Что и говорить, срок немалый... Вас ждут дома?
— Мать.
— Война — немереное зло. Для всех. Но горе матерей... Что может сравниться с ним? — Он умолк, вспоминая о чем-то своем. Быть может, о своей матери. — Я постараюсь, чтобы эти списки попали в надежные руки. Вы бывали в Брюсселе?.. Нет?.. Тогда договоримся так: завтра придете к Балигану на инструктаж, а сегодня свободны. Расслабьтесь, походите по городу. Считайте, что штаб армии предоставил вам отдых. На целый день. Гида я дам, думаю, будете ему рады.
Диспи совсем по-мальчишески подмигнул Щербаку и снял телефонную трубку.
5
К вечеру распогодилось. Из водосточных труб еще капало, однако дождь уже выдохся. В небе высветились бледно-голубые озерца, в которые заплывал оранжевый солнечный диск.
Главнокомандующий не обманул, пообещав мне отличного гида. Он, видимо, знал о моей дружбе с Дезаре Рошаром.
55
Мой генерал!.. (франц.)
56
Английский посол в Бельгии.