Страница 17 из 112
— И думаю, не ошиблась. А почему ты холостякуешь? На женоненавистника вроде не похож...
Я умолк, поняв, что сболтнул лишнего, ибо Дезаре побледнел и потянулся за спичками, чтобы прикурить сигарету.
— Прости, — сказал я. — Я не хотел. Эжени нужна коляска. У нее есть, но на двоих она мала. Собственно, для постороннего глаза, я за нею и приехал.
Дезаре по-прежнему молчал, преодолевая волнение.
— Сюзи умерла у меня на руках, — проговорил он наконец. — Будь проклят тот день — десятое мая тысяча девятьсот сорокового года! Этот страус Пьерло думал, что, объявив нейтралитет Бельгии, он избежит войны. Но напрасны были надежды — Гитлер плевал на его нейтралитет. Через неделю они были уже в Брюсселе, а двадцать восьмого мая по приказу Леопольда бельгийская армия капитулировала. Сам король объявил себя пленником и сдался на милость победителей... Мы не успели и узнать о войне, как боши ворвались в Эйпен. Это почти на границе. Там жила мать Сюзанны, а мы приехали к ней в гости. Слепая пуля влетела в окно...
Я слушал горькую исповедь Дезаре Рошара и думал о тебе, мама. Успела ли ты выехать из Сивачей, как я тебя просил? Иногда мне так хочется снова стать мальчишкой, чтобы мы с тобою долгими зимними вечерами сидели на теплой печи и я читал бы тебе «Кобзаря». Помнишь?.. Где это счастливое время? И все же у меня есть надежда (между прочим, я лишь теперь по-настоящему осмыслил твое имя!) , а у Дезаре ее нет. Когда собственными руками хоронишь близкого человека, вместе с ним хоронишь и надежды.
— Пуля всегда слепая, но тот, кто ее посылает, зрячий. Мы отомстим, Дезаре, отомстим за все! И за смерть Сюзи...
Я понимал, что это не те слова, но лучших не мог найти.
— Множество раз я начинал писать ее портрет, но на почему-то перед моими глазами всегда мертвая. Я хотел бы видеть ее живой, живой!
Я наполнил рюмку и силком втиснул ее в непослушные пальцы Дезаре:
— Выпей! И я с тобой! В память о Сюзи... Живым жить. И бороться...
Он печально покачал головою.
— Живым жить... Но иногда не хочется. С тобою такого не случалось?
— Нет! — твердо сказал я. — Со мною такого не случалось. Даже там, в концлагерях. Правда, тогда, в лесу, хотел умереть, но это совсем другое. Кто же будет убивать фашистов, если мы сами сдадимся смерти? Нет, друже, еще не все мы сделали на этом свете.
— Ты, пожалуй, прав, — тихо сказал Дезаре. — Я создал галерею героев. Ляо[12], которого немцы бросили в концлагерь, полковник Ванблейк, поднявший в воздух вместе с собою мост через Самбру, Эмиль Говен, зверки убитый полицией в тысяча девятьсот тридцать восьмом году во время забастовки рабочих Льежа...
— Надеюсь, эту галерею ты не хранишь здесь, в своем доме?
— Нет, она спрятана надежно. Одна мысль, что портреты могут попасть в грязные руки врагов, бросает меня в дрожь. Я этого не пережил бы. Верю, что придет время, когда я смогу показать свои работы в музеях Бельгии! — Уже ради этого стоит жить! — волнуясь, сказал я. — Неужели ты сам не представляешь, какое великое дело ты творишь? Многие честные люди ничего не знают о своих героях! А ведь их не только знать, помнить и любить должны потомки!
На улице потемнело, в стекла ударили капли первого весеннего дождя. Дезаре стоял, скрестив на груди руки.
— Когда прижатая к морю в Остендских дюнах наша армия капитулировала, нашлись храбрецы, отказавшиея выполнить королевский приказ. Один танкист повел свою машину через пески прямо на немецкую батарею. Но танк вспыхнул и остановился. Танкист выбрался через люк и мог бы спастись. Однако он встал во весь рост на башню и сгорел на глазах всей армии. Я не знаю имени этого героя, но я напишу его портрет. Это был живой факел, живой огонь! Я вижу его, я хорошо вижу его сейчас... Пепел Клааса стучится в мое сердце...
Это, наверное, великое счастье, когда у тебя есть брат младший или же старший. Не твоя вина, мама, что у меня нет брата. Так сложилась наша жизнь, и я не укоряю тебя. Я только говорю, что хотел бы брата. И пусть бы он был похож на Дезаре Рошара.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Известие о том, что армия фельдмаршала Паулюса капитулировала, застало их в Саратове. Станция бурлила. Около громкоговорителя толпились люди, жадно ловили каждое слово, кричали «ура!», целовались. Солдаты комендантского взвода стреляли из винтовок в небо. Кто-то хрипло кричал:
— Слушай мою команду! К салюту славным сталинградцам... товсь!.. Пли!..
От вокзала, путаясь в длинных полах шинели, бежал разгневанный комендант:
— Прекратите стрельбу!.. Всех пересажаю на гауптвахту!..
Уткнувшись лицом в воротник полушубка Усманова, Надежда плакала счастливыми слезами.
— Не надо плакай, надо радуйся, — утешал ее Усманов.
С Аханом Усмановым, инструктором Джагытарского райкома партии, Надежда познакомилась несколько дней тому назад на станции Бугрынь. По обветренному до черноты лицу казаха трудно было определить, сколько ему лет. Усманову с одинаковым успехом можно было дать и сорок, и шестьдесят.
— Там пушка стреляй, — сказал он. — Страшно?
Им поручили сопровождать два вагона с зимней одеждой, собранной колхозниками для бойцов Советской Армии.
Надежда и радовалась этому поручению, и вместе с тем пугалась его. «Не могли послать мужчину побойчее? Этот уж слишком... нерасторопен».
Вскоре, однако, выяснилось, что Усманов не такой уж и простачок, как ей показалось вначале. Когда на узлостанциях отцепляли вагон с одеждой, Усманов не кричал, не ругался, а шел к коменданту и заводил неторопливый разговор.
— Ай-я-яй, не щиплет перья воробей... Ай-я-яй... Занятый делами комендант посматривал исподлобья странного посетителя и не знал, что сказать в ответ.
— Сидит, надулся, а перья не щиплет. Ай-я-яй...
— Ну и что? — не выдерживал комендант.
— Воробей мороз слышит, сердитый мороз будет.
— Возможно, и будет.
— Солдат рукавицы надо, солдат валенки надо.
— Правильно, — соглашался комендант. — Но где ты наберешься? Армия большая, на всех не хватает.
— Зачем так? — качал головой Усманов. — На третий путь вагон стоит. Народ все теплое собирай, нам вручай: вези, Усман, вези, Надежда, солдат спасибо скажет.
Комендант злился, стучал кулаком по столу:
— Ох и хитрый же ты, отец! Ну, к чему завел эту сказку про воробья? Какого дьявола прямо не говоришь?
— Усман говорит. У тебя дела много. Ты не слушай...
— Поедут твои рукавицы, поедут.
И они ехали. Вторую неделю ехали всеми правдами неправдами на прицепе у воинских эшелонов и товарняков.
Надежда была благодарна Цыганкову за эту поездку. После того как Вейс забрал Павлика, она не могла найти себе места от тоски, вдруг охватившей ее. Только теперь поняла, что Павлик для нее стал родным, единственной отрадой, той самой капелькой тепла, без чего и душе на ветру холодно.
— Я к тебе опять приеду! — сказал на прощанье Павлик. — Как вырасту, сразу приеду.
Они удалялись, а Надежда смотрела им вслед и нервно мяла пальцами кончик шерстяного платка. И вдруг Тавлик бросился назад, будто медвежонок, смешной, шубейке — ее она выменяла на рождество за пуд картошки
— Вот, мама Надя, это тебе...
Запыхался, из носа пар, как из чайника, а на ладони — складной ножичек. То был не просто ножичек, то была давнишняя мечта Павлика. Отец будто догадывался о заветном желании мальчика, а может, и знал по своей собственной мечте в детстве, привез этот маленький, с двумя лезвиями и с инкрустированной колодочкой, подарок сыну.
...Холодной звонкой ночью эшелон прибыл в только что освобожденный от фашистов Курск. Вагоны с одеждой были подогнаны к воротам пакгауза.
12
Жюльен Ляо — член Политбюро ЦК, после разгрома гитлеровской Германии председатель Бельгийской компартии, член парламента. С первых дней оккупации страны возглавлял движение Сопротивления. В 1941 году был арестован гестапо. В 1950 году злодейски убит фашистскими наемниками.