Страница 23 из 41
Идиотка. На нервах играет.
— Сём, очень хочется сладенького. Мне теперь можно чуть-чуть. Купишь хурму? Сушёную лучше. Странно, но я бы её с рыбкой съела…
Видно же, что понты тупые. Выпендривается дура. Трясёт жеманно волосами, губы облизывает.
— Делай тест, — бросаю ей в руки коробку.
— А зачем? — вздёргивает брови. — Всё же и так понятно. И я кровь сдала, врач сказала, что всё хорошо, через неделю прийти на УЗИ.
— Делай, я сказал, — складываю руки на груди.
— Ладно, — Зарина пожимает плечами и идёт в туалет.
Но я не собираюсь быть тупым оленем, как она того хочет, так что закрыть двери ей не позволяю. Хрен её знает, что придумает. Может, фломастером полоску дорисует.
— Прямо при тебе, что ли?
— Не помню, чтобы ты меня стеснялась.
— Ну ок, — закатывает глаза.
Зарина выполняет необходимые манипуляции и протягивает мне кассету теста. Складывает руки на груди и смотрит, поджав губы.
Я разворачиваю инструкцию, чтобы уточнить, через какое время можно оценивать результат. От трёх до пятнадцати минут.
Кладу кассету в гостиной на столик и сажусь на диван. Зарина усаживается в кресло напротив. В кои то веки выбирает правильную тактику — молчание. Даже похвалить хочется.
На тест принципиально не смотрю все пятнадцать минут. Не хочу обнадёжиться, а потом разочароваться.
По прошествии пятнадцати минут напряжённой тишины, беру тест и сверяю с инструкцией. Одна полоска — отрицательный, значит.
— Собирай вещи, Зарина, и уёбывай. Ты не беременна, и делить нам с тобой нечего. Документы на развод я жду завтра у адвоката. Не подпишешь — дам ход делу о незаконном использовании чужого биоматериала, а также за подкуп должностного лица. Тебе посчитать перспективу? Если что, то это уголовка, чтобы ты понимала, Зарина.
Она добела сжимает губы и начинает часто моргать. Осталось потерпеть её последнюю блядскую истерику.
Последнюю, Семён.
— Ты ещё пожалеешь! — взвизгивает.
Нос краснеет, злые глаза наполняются слезами. Как же всё-таки злость уродует даже красивые лица. А отрицать, что Зарина красива, глупо, конечно.
— Я папе всё расскажу! — вскакивает с дивана и топает ногой, словно капризный ребёнок. — Он тебя наизнанку вывернет! И тебя и папашу твоего!
— Зарина, поторопись, у меня не так много времени, чтобы выслушивать твои уже и так до оскомины знакомые угрозы.
— И дурочку эту твою, училку. Видела я её с мелкой хромоногой крыской в парке. Наблюдала, как они на площадке играли. Все дети бегали, играли, а эта ущербная так и сидела в песочнице.
Внутри жгучей, ядовитой волной поднимается ненависть. Мне хочется схватить эту тварь за горло и сжать так её шею, чтобы позвонки в пыль рассыпались. Захрустели под пальцами, заскрипели. Чтобы глаза её лживые из орбит вылезли.
Чёртова шлюха.
— Тебе лучше заткнуть свой рот, Зарина, пока это не сделал я, — призываю всё своё самообладание на помощь.
— Иначе что? — усмехается, глядя мне в глаза, кривляется. — Переживаешь, что твоя хромоножка попадёт под чей-то капот и вообще ходить не сможет?
Ярость застилает глаза багровой пеленой. Яркая вспышка бьёт импульсом по нервам. Мне уже плевать, кто она, и что она женщина — тварь посмела угрожать моему ребёнку. Неприкрыто угрожать.
— Слушай меня внимательно, дрянь, — собственный голос звучит непривычно глухо, когда хватаю Зарину за волосы и крепко сжимаю в руке рыжие космы, пресекая любые попытки вырваться. — Пусть только волосок упадёт с головы моей дочери или её матери, я порву тебя на куски — даже мокрого места не останется. И похер мне, что будет со мною потом.
С Зарины вдруг слетает вся спесь и бравада. И гламурный лоск туда же. С расширенными от ужаса глазами она затихает и начинает дрожать, часто дыша.
— В модели ведь больше не берут с переломанными ногами, верно? — цежу, глядя в глаза. — Ты усекла, что я имею ввиду?
В ответ она молчит, лишь неотрывно смотрит, не имея возможности пошевелиться.
— Я повторю свой вопрос, Зарина. Ты усекла?
— Да, — отвечает, сглотнув.
— Не слышу.
— Да!
Отпускаю её и отталкиваю от себя. Она оступается и падает на диван. Смотрит со страхом и ненавистью, встаёт и пятится к двери. Задом убегает, как часто делают змеи.
— За вещами пришлёшь курьера, — говорю ей вдогонку.
Дверь хлопает, а я обращаю внимание, как у меня дрожат руки.
Как женщина вообще может вызывать такие эмоции? А ведь был момент, когда я даже подумал, что мы могли бы попытаться стать нормальной парой. В одну постель ведь ложились, и я не могу сказать, что испытывал острое отвращение к Зарине во время секса.
После Японии я честно ей сказал, что отношений у нас не будет. Пытался забыться в объятиях Зарины, смазать боль в душе, которая больше полугода не хотела утихать. Но ничего не выходило, да и Зарина была слишком сумасбродной. В нехорошем смысле.
Я думал, она всё поняла и успокоилась, но потом ко мне приехал её отец и взял за жабры. Сказал, что его дочь меня хочет в мужья, и выбора у меня нет. Она вроде как беременна.
А если я, такая сволочь, не соглашаюсь, то он повлияет на судебный процесс, в котором Вера пыталась отсудить опеку над своей дочерью у моих родителей. А возможности у него были.
Мне тогда было вообще плевать на свою жизнь. Зарина, значит, Зарина.
Беременной она, естественно, не оказалась.
Потом были пару лет непонятного существования. Детей она не хотела, модельная карьера была на первом плане. Я так и не понял, нахрена я в принципе ей был нужен. Виделись мы только вечером и то не каждый день.
А потом у неё появился любовник. Она ушла к нему, а я вздохнул с облегчением. Были некоторые бизнес вопросы, почему мы затянули с официальным разводом. И вдруг у Зарины заехали пару недель назад в очередной раз шарики за ролики, чтоб её.
Принимаю душ, чтобы смыть мерзкое ощущение присутствия этой женщины в моей жизни.
Зарина не беременна. Можно вздохнуть свободно.
29
Василина
— Не буду!
Настя отшвыривает ложку, сердито складывает руки на груди и отворачивается от тарелки. Первое желание — наорать, как минимум, отчитать её, но… я напоминаю себе, что если ребёнок входит в состояние “а Баба-Яга против!”, то это потому что он не справляется. Не справляется без меня. С эмоциями, с чувствами, с бушующим в душе ураганом.
Напоминаю себе как мантру: Вася, тут взрослая ты, а не она. Тебе скоро тридцать три, а ей нет и шести.
Это работает. Набираю воздух в лёгкие и плавно выдыхаю, успокаивая нервную систему. Конструктив, поиск вариантов — наша тактика.
— Насть, ну давай я в кашку варенья добавлю? Тётя Люда привезла вишнёвое. Вкусно будет. Там и ягодки целенькие, и сироп.
— Нет!
— Ты совсем не хочешь есть, Стася. Это плохо.
— И не буду я есть, — начинает дышать часто, что бывает перед тем, как она совсем расстроится и заплачет. — Буду толстая и страшная! И так вся в этих жутких пятнах.
На последнем слове плотину сносит, и дочь разражается слезами.
Этот отказ от еды кажется совсем странным. Недавно в саду она услышала разговор воспитательниц, они на прогулке болтали о похудении и своих фигурах. А потом ещё и вечером на площадке какая-то девочка сказала, что Настя — толстушка.
Она у меня не прозрачная, конечно, но лишнего веса нет, личико круглое, с щёчками.
— Моя нога уже почти зажила, и скоро я начну заниматься балетом, — заявила она своей подружке на вечер, катаясь на карусели.
— Ты балериной? — засмеялась девочка. — Балерины очень худые, и ноги у них тонкие. А у тебя нет.
С девочкой Настя разругалась и тут же потребовала отвести её домой. Весь вечер была молчаливой, а с утра объявила, что есть она с этого момента садится на диету.
Сказать ей, что это глупость, я не могу. Обесценивание детских эмоций ни к чему хорошему не ведёт. Да и у меня самой были особенные отношения с питанием, пока кое-кто мозги не вставил.