Страница 11 из 27
Я не мог отвязаться от этих воспоминаний, потому что молодой человек напротив беспрерывно искал свою расческу. Порой он все же садился на свое место, как и подобает нормальному пассажиру, но сразу же вскакивал и снова принимался за дело, точно убеждая себя, что до сих пор и не искал вовсе, а настоящий поиск еще впереди. Трудно ведь примириться, что после стольких невероятных усилий вещь так и не найдется. Да и кому охота искать, если ясно, как дважды два, что все равно не найдешь.
В Тампере молодой человек наконец угомонился — пора было выходить. В проходе он в последний раз нагнулся и заглянул под сиденья. Тут он встал ко мне боком, и я вдруг увидел: хм, расческа-то выглядывала из правой манжеты брюк. Ей-богу! Даже слегка виднелись темные кончики зубьев. Я не решился сказать ему об этом. Зачем было ставить молодого человека в дурацкое положение! И потом, с таким же успехом могла торчать совсем другая расческа, которую он положил туда на всякий пожарный случай. А может, все это мне показалось, может, просто светлые брюки были подшиты черными нитками. И такое бывает!
Едва поезд тронулся, я пересел на его место, оттуда было удобнее искать: в конце концов, мне нужно было выяснить, куда девалась расческа — в поезде она или в штанине молодого человека. У меня с собой был длинный карандаш. Я умудрился засунуть его во все дыры и уголки, но так и не нашел расчески. Значит, она на самом деле застряла в манжете брюк. Смех смехом, а именно в манжете собственных брюк я нашел как-то серьгу, в поисках которой участвовала большая компания. Но не отважился вернуть ее хозяйке. Зачем? Она бы мне все равно не поверила. Вы когда-нибудь встречали женщину, которая поверила бы мужчине?! Вот и я не встречал. Она бы наверняка заподозрила, что я хотел припрятать серьгу. В подобных случаях надо заранее предвидеть, что дело может обернуться против тебя, — иди потом, оправдывайся. Попробуйте сказать женщине, что она похорошела, неприятностей не оберешься. Она наверняка решит, что прежде вы считали ее дурнушкой.
Кстати, о женщинах. Вспомнил еще один случай. Моя знакомая, магистр математики, потеряла у себя дома кольцо. Причем не обычное кольцо, а кольцо магистра {Кольцо магистра — знак окончания вуза в Финляндии.}. Всю неделю она искала его, едва с ног не сбилась, и наконец закатила генеральную уборку, после чего абсолютно уверилась, что вытряхнула кольцо с одеждой. Какая-то польза от уборки, разумеется, была: моя знакомая прекратила поиски. И тут к ней приходит ученик сдавать экзамен по математике. Она усадила его в прихожей за маленький круглый столик, покрытый тяжелой льняной скатертью. Скатерть эта была расшита всевозможными цветочками, лепесточками и птичками колибри. Ученик облокотился о стол и вдруг почувствовал, что что-то мешает ему писать. Это и было золотое кольцо магистра. Оно ловко улеглось на скатерти и казалось деталью замысловатого узора.
Все прекрасно, одного я не могу понять: что же это была за уборка, да еще генеральная, если магистр даже скатерть не вытряхнула как следует. Впрочем, это, конечно, ее личное дело!
Пока я ковырялся карандашом в батарее, напротив успел усесться толстый пожилой коммивояжер. Он отдувался и утирал пот со лба тряпочками, сшитыми в крохотную тетрадку. Наверно, это были образцы тканей его фирмы.
— Что-нибудь потерялось? — с любопытством спросил новый пассажир.
— Да вот расческа где-то тут застряла. Поджав ноги и неуклюже свесившись, он тоже заглянул под батарею.
— Ничего ценного. Обыкновенная расческа за полмарки, — сразу предупредил я. — Ищу вот от нечего делать.
— Конечно, поискать всегда стоит. Если всякий раз, как потеряешь расческу, покупать новую, никаких денег не хватит.
Так обычно думают все коммивояжеры. И не только думают, они еще занудливо учат людей скупердяйству, будто бизнес на этом делают. И вовсе уж бессовестно он пытался уверить меня, что у коммивояжеров никогда ничего не теряется. Но вскоре и сам увлекся, забыл про свои нравоучения, отстегнул ремень и начал манипулировать им, точно индийский маг. И все приговаривал при этом:
— Не смотри, что ремень старый: гибкий, черт, в любую щель пролезет. Цены ему нет.
Попутно коммивояжер похвастал, что с помощью такого, дескать, ремня он лично смог бы открыть три из четырех захлопнувшихся дверей. Оказывается, если вы захлопнете дверь, а ключ забудете дома, ничего страшного в этом нет. Надо снять почтовый ящик и попросить какого-нибудь слоняющегося без дела мальчишку просунуть в щель руку и открыть замок изнутри. Коммивояжер утверждал, что это массовое явление. И готов был побиться со мной об заклад, что, если осмотреть подряд четыре двери, три из них наверняка окажутся с дырой. Однако пари не состоялось. В Хаапамяки я сошел с поезда, а коммивояжер поехал дальше. Когда я проходил по перрону, головы его в окне видно не было. Искал небось злополучную расческу, а может быть, в этот момент он нагнулся и завязывал шнурки на ботинках. Один из них уже болтался, когда коммивояжер вошел в вагон. У полных людей вечно шнурки развязываются! Если бы только шнурки, а то помнится…
Сестра невесты
Его однокомнатная квартирка по форме напоминала латинское V. За стеной проходил мусоропровод, и в холодные осенние ночи слышались приглушенные голоса трех бездомных бродяг, ночевавших в подвале. Впервые он увидел их в рождественское утро — двух стариков и молодого парня. Парень был без пальто, без шапки, в мятом черном костюме. Запрокинув голову, он жадно пил простоквашу из бумажного пакета. Над низкой механической мастерской светило зимнее солнце, отбрасывая тусклые тени. Старики с участием глядели на молодого.
— Ну и жуткое у тебя похмелье, — сказал наконец один из них.
— Чего? — переспросил парень, отшвырнув пустой пакет на мостовую.
— Похмелье у тебя ужасное, говорю, — повторил старик.
— Что, я сам не знаю?!
— Ну будет, не сердись, — успокоил старик.
Мартти прошел мимо рынка Хаканиеми. Он был завален рождественскими елками. Пахло, как в зимнем лесу, даже ветки у елок заиндевели. С улицы Хяментие выехала машина, она отразилась по очереди во всех витринах торгового зала, а потом объехала его с улицы. С моста Питкясилта Мартти посмотрел на залив, он был покрыт прозрачной коркой льда. Снег еще не выпал. Все гляделось настолько ясно и четко, будто находилось поблизости. Над железной дорогой вились паровозные дымки, точно белые черви, и таяли в прозрачном небе. Мартти купил билет и сел. Едва поезд тронулся, остров Силтасаари стал быстро поворачивать вправо. «И в самом деле, будто разводной мост», — подумал Мартти. Он полез в нагрудный карман проверить, на месте ли билет.
Через проход от него сидела темноволосая женщина лет тридцати, в красной юбке. Она походила на южанку. Мужчина средних лет напротив нее от нечего делать вертел на пальце обручальное кольцо. «Невозможно определить, женат он или помолвлен, таковы уж финские обычаи», — отметил про себя Мартти.
— За Хювинкя уже снег лежит, — сказал кто-то из пассажиров.
«Значит, и в Лампи тоже снег», — обрадовался Мартти. На ногах у него были черные полусапожки, такие новые, что даже неловко делалось.
Дорога проходила через леса и поля. Поезд мчался навстречу солнцу, и пейзаж менялся как в калейдоскопе: мимо проносились луга, лесные поляны, озера. Параллельно железной дороге тянулась лента шоссе, по ней наперегонки с поездом ехал грузовик. Но вот и он стал отставать, сантиметр за сантиметром. Мартти не удержался и победно помахал водителю рукой.
Дорога стала сворачивать под прямым углом, и он увидел страницы учебника, который читала женщина. Там были сплошные молекулы, иные на пол-листа. Она что-то подчеркивала в книге, пользуясь расческой, как линейкой.
«Не стоит этого делать, — думал Мартти. — Я исчеркал десятки книг и хоть бы что-нибудь в памяти осталось. Через год после окончания школы домашние попросили меня начертить пятиконечную звезду. Они хотели вырезать ее, покрасить и повесить на рождественскую елку. Так я не сумел даже этого сделать, хотя окончил школу с математическим уклоном и был на хорошем счету у педагогов. В шестом, кажется, классе нас учили делить круг на десять равных частей. И что поразительно, мы, детвора, умели это делать. А теперь я даже прямую на равные отрезки разделить не могу. Если бы сейчас мне пришлось снова поступать в лицей, я бы точно провалился на вступительных экзаменах. Таблицу умножения и ту помню смутно, как в тумане. Прежде чем выдать результат, прибавляю в уме столько раз, сколько надо умножить. Зато рекламный текст сочинить — это я мастер. Попроси меня написать что-нибудь другое — ни в жизнь не напишу. А рекламу — всегда пожалуйста. Хотя неизвестно, кто ее придумал и кому она нужна. Ее читают просто так, для общего развития, чтобы время скоротать.