Страница 45 из 53
В подобных душевных обстоятельствах национализм не мог не принимать самые экстраординарные обличья. В древности националисты, потеряв точку опоры, поднимали бессмысленный националистический крик; новые же националисты использовали это лишь в качестве орудия собственной выгоды. Далее, срастаясь, революционное мировоззрение и национализм вступали друг с другом в противоречия, отстранялись, что так и не привело к расширению амплитуды колебаний действий до такой степени, чтобы от истинной точки опоры нашего духа вызывать колебания человеческих душ.
Я рассматриваю здесь учение Ван Янмина именно в соотнесении с такими обстоятельствами. 1970-й год не принёс ожидавшихся потрясений, оказавшись пригодным для возрождения логики, сходной с той, что была в период американской оккупации. Сейчас и ЛДП, и КПЯ морально опустились до положения парламентаристских политических партий; равно осознавая невозможность окончательной реализации политических целей, они ведут жалкое существование, управляя положением дел, которое видят перед своими глазами и пытаясь с помощью уловок перетянуть к себе больше сторонников в обществе. Такая политическая деятельность рассчитана на предмет эффективности как на счётах, до последней мелочи; вопрос эффективности стал единственным критерием достоинства политической деятельности. Либерально-демократическая партия была такой и ранее, но теперь и КПЯ в целях получения власти стремится к увеличению количества поданных за неё голосов, старается в повседневной деятельности глубже проникать в жизнь людей, и каждый день, каждое мгновение своей политической деятельности оценивает с точки зрения эффективности в достижении практических целей.
Журнализм определяет это, как кончину идеализма, или наступление эпохи деидеологизирования. Также, приход постиндустриального поколения, деиндустриализированного общества, как завершения общества индустриального, был предсказан уже давным-давно, но это предсказание сбылось лишь на половину. Духовный вакуум конца индустриализации был заполнен повторной индустриализацией; духовный голод был вновь удовлетворён пищей и питьём. И, как я уже говорил, люди перестали бояться смерти сердца, смерти духа.
Учение Ван Янмина есть упрямая философия, намекающая на то, что, помимо окончательной неэффективности духа (в противовес вышеозначенной политической эффективности), вряд ли что-то можно считать душевным достоинством. Раз достоинство, из которого проистекает эгоизм, является высшей ценностью духа, то не нужно следовать за политической выгодой, но — сосредоточиваться на самом остром противостоянии духа и политики. В этом случае мы встанем на позицию прямо противоположную этому новому утилитарно-революционному мировоззрению. Учение Ван Янмина — философия, возникшая в Китае, однако, как уже было сказано выше, она профильтровалась через души людей действия в Японии и стала нашей, вполне завершённой национальной философией. Если бы воскресло революционное мировоззрение, то оно образовалось бы не из чего иного, кроме как из этого мировоззрения, лежащего в самой глубине японской ментальности. Однако, раз теперь чрезвычайно трудно воскресить фанатический мистицизм национальной науки, возможно, логичность и идеологический костяк учения Ван Янмина подготовили новый росток революционного мировоззрения будущего.
Наша современная история погребла под громадной волной этой современности множество драматических и неудачных стремлений. Сражаясь с Западом, мы так и не узнали, на основе чего мы сражаемся? И лишь стремление соответствовать Западу, до которого мы наконец дошли, стало истинным гегемоном для Японии. Когда правительство Мэйдзи провозгласило лозунг победы над Западом через вестернизацию, реальным и окончательным подтверждением тому стала Русско-японская война, и с тех пор Японией двигала идея фикс: побеждать Запад, воюя с ним по-западному, но тут она столкнулась с катастрофой Второй мировой войны. Пробудившаяся Азия в лице Вьетнама и КПК разработала тактику отчаянного сопротивления вестернизации посредством особенного азиатского мышления. И это, разумеется, понятно, если учитывать географические и природные условия; Япония же, хотя и обладает особенностями островной страны, которой приходится строить государственность на внешней торговле, если и предпримет попытку последнего сопротивления вестернизации в качестве звена единой азиатской цепи, то должна будет сопротивляться посредством своего духа.
Не спрашивая — является духовное сопротивление движением, направленным против существующего строя, или нет, скажем лишь, что это — единственный способ окончательного искоренения вредного влияния вестернизации, пропитавшей Японию. Если между идеями преобразований и вестернизацией будет найден компромисс, последует бесконечное сползание в сторону политической эффективности, о чём безжалостно свидетельствует послевоенная история. Не следует ли нам ещё раз глубоко исследовать способы духовной борьбы в ситуации противостояния духа и политики, вернувшись к подзабытой философии действия учения Ван Янмина?
Цуцуи Ясутака
(筒井康隆)
ЦУЦУИ Ясутака родился 24 сентября 1934 г. в Осака. Дипломную работу 1957 г. написал о психоанализе и сюрреализме, нашедших отражение в его произведениях, прославившихся чёрным юмором и сатирой. Цуцуи часто подвергался нападкам со стороны традиционалистов за то, что высмеивал общественные японские табу, прежде всего — императорскую систему, а также инвалидов.
Многие произведения Цуцуи были использованы режиссёрами для создания художественных («Девочка, прыгнувшая во времени» /Токи о какэру сёдзё/) и телевизионных («Детектив-миллионер» /Фуго кэйдзи/) фильмов, а также для манга и анимэ («Паприка»).
Лауреат многих литературных премий: Идзуми Кёка в 1981 г., Танидзаки Дзюнъитиро в 1987 г., Кавабата Ясунари в 1989 г., Нихон SF Тайсё в 1992.
ПОСЛЕДНИЙ КУРИЛЬЩИК[166]
Я сидел на крыше здания парламента, укрываясь от града пуль с вертолётов Сил Самообороны, судорожно затягивался сигареткой и был готов биться до конца. Только что мой единственный друг, художник Кусакабэ-сан упал вниз и лежал теперь на далёкой земле, так что теперь на всём свете оставался единственный курящий человек — я. Моя фигура высвечивалась снизу ищущими лучами прожекторой и вырисовывалась на фоне тёмного ночного неба, похожая на муху, сидящую на стене; происходящее снималось телекамерами и транслировалось «вживую» по всем телеканалам страны. У меня оставалось три пачки сигарет, и никак нельзя было умирать, не выкурив их все. Я брал в рот по две, по три сразу и курил, курил… В голове мутилось, в глазах стоял туман. Моё падение вниз было лишь вопросом времени.
Движение за запрет курения началось всего лишь 15–16 лет назад, а жестокие гонения на курильщиков шли последние лет 6–7. Тогда я и во сне не мог представить себе, что в скором будущем превращусь в последнего курильщика на земле. Похоже, для этого сложились все условия. Сам я — писатель с до определённой степени «продаваемым» именем; ремеслом своим занимался всё время не выходя из дома, а потому имел мало случаев непосредственно увидеть или услышать о тех переменах, что происходят в мире. Да и газет, статьи в которых для меня отвратительны, так как походят на дохлых рыб, я практически не читал. Живя в провинциальном городке, я устроил дело так, что в большинстве случаев редактора приезжали ко мне домой, с литературным миром связей почти никаких не поддерживал, и в Токио мне ездить было не за чем. Конечно, я знал о Движении Отрицающих Право на Курение (ДОПК): разные культурологи писали об этом в журналах и других изданиях как в положительном, так и в отрицательном планах. Тон аргументации в них соответствовал темпераменту авторов и был лишь иногда истеричен, однако в один прекрасный момент движение достигло некоего эмоционального уровня, и внезапно статьи порицавшие движение полностью исчезли со страниц.