Азартные игры богов

– Сергей Кужугетович сказал, что ПВО не удержит всего двести мегатонн. Может?

– Не может, Владимир Владимирович! – Груман устало оперся локтями о колени. – Только у России достаточно оружия для того, чтобы уничтожить все живое шестнадцать раз. Что уж говорить о суммарной планетарной мощности боезарядов? Тем более что в горячей фазе сброса кто выстрелил первым – значения не имеет.

– Что такое горячая фаза и сброс? – Груман отстраненно приподнял шляпу.

– Для первого обмена информацией вы и так узнали слишком много, Владимир Владимирович. – Он пристально осмотрел спальню. – Ваш холодильник всегда будет полон, одежда всегда будет чистой, вода всегда будет горячей. О вашем комфорте я позабочусь.

– Я в тюрьме, Груман? – Груман залился пунцовой краской и выкрикнул, брызгая слюной.

– Вы в Игре, господин Путин! Если бы узнали о ней ВСЕ, то стреляли бы не в меня! Вы бы с наслаждением прострелили собственную голову! – Груман, приподнял шляпу. – Мы играем три свободных ставки на «красное», Владимир Владимирович, пришло время молитвы. Вы будете молиться своим богам – я своим. До встречи. – Груман медленно растаял в воздухе. Путин устало прилег на жесткую подушку, натянул тонкое одеяло и провалился в тяжелый обморочный сон.

СССР

Бауманский университет

12.05.1985 07-15

Яков Гройсман был человеком приличным и аккуратным. Он прилично и аккуратно носил свой черный аккуратный костюм. Прилично и аккуратно защитил кандидатскую и прилично и аккуратно преподавал физику. Бауманский университет был вполне приличным и аккураным местом, в котором он себя вполне прилично чувствовал. Гройсман нравился студентам за свои не стандарные и, но вполне приличные шутки. Он нравился своим коллегам, потому, что не лез – куда не нужно, и не ставил никому палки в колеса. Он просто жил как все Гройсманы до него и, наверное, будут жить после него. Чисто и аккуратно. Он считал свою жизнь вполне удавшейся, и преподавал с удовольствием. Нужно, отметить, что свой предмет он знал превосходно, преподавал виртуозно, и это доставляло ему эстетическое наслаждение.

Единственое, что он себе позволял – это ходить не справа обычного потока преподавателей и студентов по коридорам, как ходили все, а ходить по – середине. Он шел как ледокол, поворачивая ступни в стороны, и при своем невысоком росте умел смотреть на всех сверху вниз. Он долго тренировал эту способность смотреть сверху вниз на всех, и в коридорах она вполне ему удавалась. Это добавляло ему внутреннего ощущения собственной значительности, которого он в своих ощущениях недобирал. Он никуда не лез. Никуда не совался. Никому не перечил. Впереди маячила докторская и кафедра, поэтому – он был всем доволен. Всем доволен в эту минуту в этот час, когда шел в аудиторию «А – семь», для того, чтобы рассказать своим подопечным о принципе неопределенности Гейзнбрега.

Аудитория была огромной и вмещала больше ста человек со всех потоков. Он не любил эту аудиторию, потому, что, студенты, обычно занимались в ней своими делами. Дел было много – от любви до ненависти. От не завязанных шнурков и попытки списать у соседа, что-то назавтра. До, постоянных записок с приглашениями мальчиков девочкам о том, что они их приглашают или на дискотеку или в кино. Особенно утомленные студенты, забирались на последние ряды, и, поставив перед собой сумки и портфели – просто спали.

Гройсман не любил эту аудиторию еще и потому, что весь этот гул нужно было перекрикивать. Он многое перепробовал. Пытался говорить тихо, чтобы к нему прислушивались, но это не работало. Пытался рассказывать скабрезные анекдоты, но это тоже не работало. Работало только одно. Когда он говорил громко, четко, и постукивал длинной указкой по кафедре, словно отбивая такт.

– И так, допустим, что…

Но для того, чтобы это работало – нужно было напрягать связки. Они быстро садились, и господин Гройсман разрешал себе одну неаккуратность. Перед тем как войти в этот гудящий улей, он выпивал из маленькой стальной флажки глоток коньяка. Это работало. Это расслабляло. Это снимало напряжение и добавляло особый шарм его лекциям. Сейчас господин Гройсман решил позволить себе выпить глоток коньяка несколько раньше, чем он дойдет до аудитории. Разумеется, он сделает это аккуратно. Зайдет в уборную, посмотрит на себя в зеркало. Потом – нет ли в ней кого – либо еще и, вытащив из внутреннего кармана фляжку, сделает длинный и вкусный глоток.

Он представил себе – как он все это аккуратно сделает и по его горлу уже прокатился сладостный комочек предвкушения. Такой же аккуратный, как и сам господин Гройсман.

Он посмотрел по сторонам перед уборной. Ему не хотелось, чтобы кто-то из коллег последовал за ним и застал за употреблением алкоголя. Не то, чтобы в университете за этим особо следили, но и особых поощрений никто за это не получал.

Он вошел в уборную и встретился взглядом с человеком, очень похожим на тех каких видел в фильмах про разведчиков. Внутри, что-то сжалось и затрепетало. Никому из Гройсманов не хотелось встречаться с разведчиками, а уж Якову Гройсману и подавно.

– Яков Гройсман? – Устало спросил человек в шляпе и плаще. Пошарил в кармане. Достал пачку сигарет. Чиркнул зажигалкой и пустил струю дыма в потолок. Это Гройсмана озадачило еще больше. В помещениях универсиета курение было запрещено даже в уборных. Но если этот «в шляпе», курил рядом с табличкой, на которой было написано – «курить запрещено», то, наверное, ему разрешалось и многое другое.

Яков Гройсман видел в кино, что такие люди после того как спросят имя, обычно достают красную книжечку с какими ни будь страшными буквами и гербом.

Что на этой книжечке было написано – большого значения не имело, потому, что ему Гройсману – это не предвещало ничего хорошего, самым важным и пугающим качеством таких книжечек были не буквы, не герб – а цвет.

– Меня зовут Груман. Груман Вельд, если вам это нужно, господин Гройсман. Хотя… – Он все-таки достал красную книжечку и показал разворот со своей фотографией. У Гройсмана тонко сжалось в желудке.

– Вы видите меня в первый и последний раз, господин Гройсман, и если вы не будете делать глупостей, то – Страшный Груман пожал плечами – Все будет хорошо.

– Да куда уж лучше? – Вспыхнуло в голове Гройсмана, но он промолчал. Он аккуратно переложил портфель из правой руки, которая уже затекла – в левую руку, и перестал смотреть, как он обычно это делал – сверху – вниз. На Грумана так смотреть было нельзя. Он быстро перестроился. Чуть присел, и теперь у него получалось смотреть – так как должно смотреть на людей в плащах и шляпах. Снизу – вверх. Груман поморщился.

– Да, не тряситесь вы так, Яков Львович! – Он стряхнул пепел сигареты на пол. – Я не потребую от вас ничего сверхъестественного. – Якова Гройсмана больше всего пугало в Грумане его странное обращение – «господин». «Господин» говорили разведчики в кино, и это его пугало еще больше. Яков Гройсман кивнул, начинающими мокнуть от пота редкими волосами.

– Вы знаете, что такое теория циркуляции энтропии? – Гройсман пожал плечами. Он как физик, и великолепный математик, конечно же, об этом знал, но, теория, доказывающая существование бога, была если не под запретом, то и не под всеобщим одобрением, признаваться в том, что он в физике – «ноль» – не имело смысла. Он вжал голову в печи, словно ждал удара по голове и кивнул. Груман расслабился. Выбросил окурок в унитаз.

– В вашей аудитории сейчас сидят двое молодых людей Яков Львович. Возможно, вы их знаете. Это Олег Баланин и Горбунов Дмитрий. – Гройсман поморщился. Это были неаккуратные студенты. Талантливые. Но ничего и никого не признававшие на веру, все подвергающие сомнению и проверкам. Их ни в чем нельзя было убедить. Они всегда требовали доказательств, и поэтому в их ведомостях было только две оценки – отлично и неуд. Отлично – они получали тогда когда были согласны с преподавателем, и неуд, когда они были не согласны с обычной фразой начала любой из теорем – «допустим, что». Гройсман тяжело вздохнул. Похоже, было на то, что удар «господина» Грумана с его красной книжечкой попадал не в него, а в этих двоих.