Оболочки

То, что Попов является командиром нашей команды только номинально, стало понятно, когда в четверг на прошлой неделе мы вышли на низкую орбиту. Полковник громко зачитал список экипажа, словно мы в первый раз собрались, поздравил всех с успешным выходом в космос, подчеркнул, что среди нас находится заслуженный космонавт, совершивший первый лунный бросок, и передал бразды командования мне.

– Майор Соболев, – так и сказал он, – на время полёта назначаю вас исполняющим обязанности командира. Как самого опытного из нас.

Переведя стрелки на меня, Попов с головой ушёл в изучение материалов по базам на Луне – ему предстояло их проинспектировать, Наша радист Варвара Урсуляк была занята переговорами с ЦУПом, одновременно стреляя глазами в Сайкина, а Сайкин углубился в разгадывание кроссвордов.

Два человека остались вроде как не при деле – я и девушка-пилот. Мне предстояло руководить коллективом, который и без меня прекрасно справлялся, а Алиса-два искала, чем бы заняться между манёврами, которые в космосе случаются редко. Пилот занялась мной.

Из товарища майора я превратился в дядю Колю, главного героя её детских воспоминаний. Что из них правда, а что нет, я не знал, Нестерова уверяла, будто в её детстве я приезжал к ним на дачу очень часто, и каждый раз что-то, да происходило. «А помните, дядя Коля…» – закатывала она глаза, и выдавала очередной бред. Иногда настолько неправдоподобный, что и остальным воспоминаниям доверия не было. Но хватило Алису ненадолго, даже те четыре часа, что мы выходили на стыковочную орбиту, она не осилила. Аудитория попалась вялая, разве что Сайкин первое время смеялся, но потом перестал, только что-то в планшете своём помечал. Я тоже первое время пытался запоминать детали биографии Соболева, понял, что их слишком много, и уставился на экран, заменяющий иллюминатор.

Земля с высоты в триста пятьдесят километров вовсе не была крошечной, она занимала практически весь экран. Мы взлетели в три часа дня, американский континент только-только выходил из тени, а Камчатка погружалась во тьму. Ничего особенного, помимо того, что можно найти в интернете, я не увидел, планета как планета. Да, красиво и дух захватывает, но за прошедший месяц я, который Дима Куприн, столько раз её отсмотрел с высоты МКС, что теперь я-Соболев мог уверенно ткнуть пальцем в любой участок изображения и назвать это место. Хотя различия, конечно, имелись, заметные с высоты, особенно в Европе – её береговая линия сдвинулась, океан стёр часть низинных городов. Так же он поступил и с островами в Тихом океане.

А вот территории, на которых, начиная с 1985 года, когда Южно-Африканская Республика напала на Анголу, взрывались атомные бомбы, из космоса почти ничем не выделялись. Намибия, Ближний Восток, Северный Китай и восточные территории СССР, Япония и Тайвань. Последние в темноте никак себя не выдавали, разве что редкими огоньками. Зато коммунистический Вьетнам и капиталистическая Южная Корея переливались вовсю, света было столько, будто там что-то взорвалось. Хотя, может быть, и взорвалось, конфликты в этом мире не замирали никогда.

– Комсомольск-на-Амуре, – Попов, подплывший сзади, ткнул пальцем в экран. – Я ведь оттуда, мы с родителями переехали за год до удара, в девяносто первом. Ракета попала почти в наш дом, никого в живых не осталось, там сейчас деревья растут, кедровая роща, вымахали за это время. Больше тридцати лет прошло, а как гляжу, слёзы наворачиваются. Столько народу погибло, миллионы, а будь тогда у нас ракетный комплекс на орбите, эти твари бы не посмели. Треть Китая стёрли в отместку, а толку что, наших-то уже не вернуть. Ты пиши, майор, потом будет, что доложить.

Это он не мне сказал, а Сайкину, который его слова конспектировал. Комитетчик неожиданно смутился, спрятал планшет.

– Мои из Благовещенска, – хрипло сказал он. – Только уехать не уехали, не успели. Я-то к бабушке в Крым на лето, а они там остались. И папа с мамой, сестрёнка старшая, она заболела не вовремя, и братишка малой. Мне тогда девять было, а ему год только исполнился, хорошо хоть не понял ничего, просто испарился, на месте нашего района ничего не осталось. Так что ты, полковник, не один такой, вся страна кого-то потеряла, три миллиона советских людей против семидесяти у китайцев – так себе размен. Тут я с тобой полностью согласен.

После этого даже Нестерова на время заткнулась.

На восьмом витке челнок наконец достиг той высоты, где летала станция, и после недолгого маневрирования пристегнулся магнитным тросом к причальному шлюзу. И уже через двадцать минут мы были внутри «Восхода-4», где нас встречал полковник Вахромеев, старый приятель Соболева. Это стало понятно после того, как он, пожав остальным руки, крепко стиснул меня в объятьях, постучал кулаком по спине и заявил, что Колька-то отлично выглядит, подлец, несмотря на то, что пытался армию бросить.

– Вот ты зараза, я как узнал, что тебя на Землю списали, чуть не напился. Да что там, ладно, в сопли ужрался.

Георгий Степанович, а для Соболева – просто Жора, уволок меня в кают-компанию, и втянул в разговор о былых временах.

Благо, от меня ничего не требовалось, Вахромеев всё делал сам. Рассказал мне, как они с Соболевым лазили к медичкам в общежитие, и как на стрельбах он потерял автомат, а я, то есть Колька, его нашёл. И как за полгода до полёта на Луну мы вместе добивались зачисления в отряд космонавтов, но выбрали только Соболева.

– Я ж вам тогда чёрной завистью завидовал, – признался он, – и тебе, и Владьке, он нас постарше был и поопытнее, но всё равно. И Лерке Шацкой, она тебя уже ждёт, кстати, час назад сеанс связи был.

– Где ждёт? – не понял я.

– Так на станции подскока, на «Заре». Она теперь там инженером-исследователем уже полгода как. Бросила свой институт, и вот переселилась в космос, радиацию изучает. Только там Романов, бывший её, командиром, они снова сошлись.

– Ну и что?

– Так вы вроде как одно время… Колян, ты меня за сплетника держишь? Короче, Лерка снова с мужем, ты эту информацию на ус намотай, и не ляпни чего-нибудь.

– А что он может ляпнуть? – это Нестерова к нам подкралась незаметно.

Вахромеев посмотрел на неё неприязненно, ничего не сказал, ещё раз меня обнял, и уплыл по своим делам. А старший лейтенант подтянулась к креслу и защёлкнула ремни.

– Николай Павлович, – вежливо сказала она, – мне кажется, я в вас влюбилась. Нет, что скрывать, это у меня с детства, вот как сейчас помню, качали вы меня на руках, а я млела.

Глаза у Нестеровой, когда она это говорила, были наглые, как у нашей буфетчицы.

– Отлично, – сказал я. – Значит, сегодня вечером приходи ко мне в каюту.

– В какую каюту? – опешила Алиса-два.

– В командирскую. Раз влюбилась, кто я такой, чтобы твоему счастью мешать. Буду помогать.

Нестерова покраснела, выдала длинную фразу о старых козлах-извращенцах, и уплыла. Правильно сделала, потому что для гостей отдельных командирских кают на станции не предусмотрели, спали мы, считай, по всем отсекам, прицепившись кто куда. Моё спальное место располагалось неподалёку от исследовательского модуля, тут же расположился Сайкин – я на условной стене, а он на потолке. В невесомости не имеет значения верх и низ, просторные спальные мешки застёгивались до макушки, воздух подавался через вентиляционные патрубки, ткань с наполнителем отлично заглушала звуки и перекрывала свет, а для экстренных случаев приспособили динамик рядом с ухом. В остальном быт не отличался от того, что я успел в роликах НАСА и Роскосмоса посмотреть, еда из одноразовых пакетов, санузел с хитрыми приспособлениями и душевой пузырь, точнее, четыре – по два для женской и мужской частей коллектива, со строгим расписанием и пятнадцатью минутами на все процедуры. Рядом с таким пузырём меня в пятницу утром Нестерова и подловила. Она вылезла через осушающий гермошлюз, когда я проплывал мимо, и словно случайно чуть было не упустила полотенце, в которое закуталась.

– Куда это вы пялитесь, товарищ майор? – не давая мне удрать, громко сказала Алиса-два. – На молоденьких девушек заглядываетесь, в вашем-то возрасте?