Страница 72 из 73
Ах, да, вы, наверное, хотите знать, как отреагировали на признание Элвиса остальные люди, помимо моего папы? Примерно никак. Пару дней об этом посудачили, а потом всем как-то стало всё равно. Часть списала всё на коммунистический заговор с участием певца, другая — на то же самое, но против него. В целом общим мнением было то, что эксцентричный богатей съехал с катушек. «Впрочем, — добавляли, — он и раньше был ку-ку». А ещё, то ли мне так казалось, а то ли действительно, Элвис стал как будто пропадать из поля зрения. Сообщений в газетах о нём, фотографий в журналах, анонсов концертов существенно поубавилось… Впрочем, может быть, мне просто не до Элвиса уж стало…
Теперь почти всё время я торчала в боулинге, куда Сэм помог мне устроиться на работу. Порой туда заходили мы бывшие одноклассники — те из них, кто не разъехался по колледжам, девчонки, в основном. Они делали вид, что не знают меня, хотя были не против, когда я топталась неподалёку и слушала куски их разговоров. Разговоры в основном касались предстоящей свадьбы Петси и зелёных.
Да, два слова про зелёных. Так прозвали существ в чешуе, с вертикальным зрачком, которые с конца июля начали спускаться в космолётах к нам на землю и расхаживать открыто. По телевизору говорили, что зелёные это наши союзники для борьбы с красными, и что их приглашение это мера прогрессивная, но вынужденная или вынужденная, но прогрессивная, хотя, впрочем, говорить о них не надо, ведь они от нас ничем не отличаются, а если отличаются, то красным это на руку, и красные угрозу от зелёных раздувают по указке из Москвы. С начала августа повсюду стали говорить о том, что коммунисты создают национальный резерв крови, и нам тоже это надо, причём важно сделать крови больше, чем в СССР. Поговаривали о том, что в людных местах зелёные в форме полиции останавливают слишком розовощёких и пухлых субъектов, чтобы ласково, без всякого насилия, сводить их к медсестре.
Все считали, это ненадолго. И нестрашно. Одни говорили, что проверка крови позволит выявить наркоманов, которых немерено расплодилось среди молодёжи. Другие рассуждали о том, что не напрасно мудрые предки считали кровопускание лекарством от всех болезней. Третьи проклинали коммунистов, из-за которых сдавать кровь в национальный резерв приходится даже дошкольникам. По мнению четвёртых, извлечение лишней крови сделает девушек более тихими, а парней — менее склонными к эрекции, что улучшит нравы молодёжи. В общем, получалось, что, хоть всё и из-за коммунистов, а нам оно только на пользу, но надо терпеть. Впрочем, вариантов-то и не было. Когда как-то раз одна бледная девушка грохнулась в обморок прямо во время игры, то хозяин боулинга велел говорить всем, что кровь она не сдавала, а просто её бросил парень, наверное. «Ты заметила, что этот обморок случился именно в тот день, когда в нашем боулинге установили машину по производству попкорна? — шепнул Сэм мне на ухо. — Совпадение? Думаю, нет. Но не бойся, этот бред скоро закончится».
На свадьбу Джона и Петси меня не позвали. И это меня и спасло.
В вечер свадьбы я была на смене. Внезапно с одним посетителем, парнем лет двадцати трёх, что-то сделалось: сам не свой, он подскочил и стал кричать, что всем присутствующим надо срочно пойти и сдать кровь для Америки, если придётся, то всю. Увидев, как он схватил нескольких девчонок и поволок к выходу, я поспешила спрятаться за стойку выдачи обуви. Сэм бросился на психа и вместе с другими парнями сумел повалить его, руки связать, а потом запереть в туалете. Через час тот пришёл в себя, попросил прощения и сказал, что после армии порой его так клинит.
О том, что в тот вечер все те, кто вернулись из армии в этом году, потащили знакомых, родных и случайных людей сдавать кровь, я узнала лишь на следующий день. Узнала и о том, что Джона этот «приступ» настиг прямо у алтаря. В отличие от парня в нашем боулинге, управы на моего брата найти не смогли. К тому же он знал, где хранится оружие (свадьба была на лужайке у нашего дома). Так что вскоре и невеста, и все гости под дулом пистолета были согнаны не к пункту сдачи крови даже, а к севшему у оврага на пустыре аппарату рептилоидов. Папа и те гости, что потолще, покрупнее, смогли выжить. У невесты и её хлипких подружек кровь забрали всю.
С неделю все об этом лишь и говорили. Мне было жалко погибших подруг, но их было не вернуть. А вот что теперь чувствовали брат с отцом, и представлять не хотелось. Через несколько дней после трагедии я собрала волю в кулак и позвонила папе. Он сказал, что такие, как я, вероятно, довольны теперь. Еще сообщил, что они подают в суд на руководство компартии США, потому что уверены, что помешательство отслуживших — это дело её красных лап. Я не стала уточнять, какое отношение коммунисты и «такие, как я» могли иметь к случившемуся и как могли повлиять на служивших парней. Спросила, как там мама. Отец чуть-чуть смягчился и сказал, что она всё ещё в больнице. Попросил ей не рассказывать. Потом в конце добавил: «Тебе, впрочем, всё равно, ведь ты нас бросила».
А на следующий день все уже были заняты новым известием. Сталин скончался! На этот раз точно. По телевизору показали, как Красную площадь готовят к похоронам. Сообщалось, что на посту руководителя партии Сталина заменит некто Андропов, на посту руководителя государства — некто Брежнев, а в роли главы правительства — некто Косыгин. Ни я, никто из моих знакомых и слыхом не слыхивал об этих людях. Без понятия, откуда они вылезли. Наверно, рептилоидами были…
Впрочем, это всё меня не волновало. Главным было: сдался Сталин — сдастся Элвис. Раз уехал один, значит, скоро уедет второй…
И я бросилась к Сэму:
-— Сэм, ты мой единственный друг! Выручай! Мне надо в Мемфис! Я должна его увидеть напоследок! Я должна его поцеловать, в конце концов!
На самолёт у меня теперь не было денег. Я хотела взять у Сэма в долг, но он сказал, что ездить девушке одной сейчас опасно. Да и расстояние до Мемфиса было, в конце концов, не таким большим, чтобы снова заморачиваться с аэропортом и часами ждать рейса. Сэм сказал, что отвезёт меня в машине. Он взял у какого-то знакомого нормальную урановую тачку, которую не надо заправлять вонючей жижей то и дело, и мы выехали следующей же ночью.
Утром в городе, через который мы двигались, я убедилась в своей правоте. Все газеты вышли с заголовком: Элвис Пресли наконец уходит в армию. Прямо сегодня же вечером. В космовойска.
Мы помчались, как могли, не останавливаясь, не отдыхая, не отвлекаясь на приём пищи…
Только в одном городке, уже в Теннесси, притормозили, увидев в киоске журнал. На обложке был Элвис и рядом цитата: «Скучаю по маме. Жду, когда смогу её увидеть». Для обычных людей это должно было выглядеть обычной слащавой болтовнёй кумира подростков. Но я сразу поняла, о чём шла речь. Его мама на Нибиру. И теперь он всё же едет к ней. Четырнадцатый принц решил послушаться родителей и вернуться в их сверкающий дворец…
Я попросила Сэма включить максимальную скорость и стала молиться Богу. Последний час пути мы так волновались, что не перекинулись ни словом меж собой…
И почти успели.
Подъехав к особняку, где я имела счастье гостить всего каких-то шесть недель назад, мы застали ворота открытыми. Народу по обе их стороны было не протолкнуться. О том, чтобы попасть на территорию поместья, не стоило и мечтать. Весь периметр вокруг забора тоже был забит людьми. Поклонники стояли даже на противоположной стороне улицы. Многие были с плакатами: «Элвис, мы все будем ждать тебя!», «Бей крепче коммунистов!», «Не сбривайте ему бакенбарды!» и всё в таком роде.
А сверху над домом висела тарелка.
Такая же, как в Вилко. В этот раз висела выше и крутилась, никого не опасаясь, отчего казалась меньше, но подробней позволяла рассмотреть себя. Из тарелки на землю спускался луч света. А внутри луча виднелось нечто вроде лестницы с блестящими ступенями.
Через миг после того, как мы смогли припарковаться у поместья, я увидела, как Элвис в лавандовом пиджаке и с идеально уложенной шевелюрой поднимается по лестнице наверх. Он стоял на высоте голов поклонников, когда я, выскочив из машины, помчалась к забору, залезла на него, сама не зная, как, и что есть силы закричала: