Атомный пирог

Потом снова вызвала такси и назвала адрес:

— Бульвар Элвиса Пресли, 3717.

Водитель посмотрел на меня как на чокнутую фанатку, но промолчал. И прекрасно: слушать о том, что при каждом втором вызове девушки называют ему именно этот адрес, мне было совершенно ни к чему.

Сев в машину, я задумалась о том, что на земле, кажется, есть всего два человека, чьими именами называют улицы при жизни. В голове неожиданно всплыли слова, услышанные мною больше месяца назад через окно одного номера гостиницы: «Не хочу туда ехать! Не хочу и всё!».

Меня везли туда, где я мечтала побывать всю свою жизнь.

Но теперь мне было так страшно, что больше всего хотелось попросить таксиста повернуть обратно.

72. Я у ворот

Возле кованых ворот, изображающих нотный стан и первые звуки «Люби меня нежно», толпилось не менее сотни девчонок и с ними ещё несколько парней. К воротам было просто не пройти. Время от времени кто-нибудь из самых беспокойных принимался штурмовать их, но всякий раз был останавливаем охраной, находившейся с той стороны. Те, кто не уместились возле ворот, ошивались вдоль забора, полностью исписанного признаниями в любви. Временами толпа принималась скандировать: «МЫ ХОТИМ ЭЛВИСА», «НЕ УЕЗЖАЙ» или «ЭЛВИС, ВЫХОДИ».

Выходить, похоже, к ним никто не думал — если вообще дома был. Тем не менее, толпа не редела. Если кто-то уходил домой, то его место занимали тут же новые поклонники. Поодаль была целая стоянка их машин. А напротив ворот размещался палаточный городок из пяти палаток. Я слышала о том, что есть фанаты, которые живут под дверью Элвиса, но как-то не думала о том, что воочию их увижу.

Вообще, припереться к дому самого известного артиста на земле и ждать, что он откроет… что он тебя в толпе вообще заметит… да нет, что ты просто к воротам сумеешь приблизиться… в общем, это было глупой мыслью. Впрочем, других мыслей у меня всё равно не было, Сталин велел ехать к Величайшему сегодня же, а я слыхала где-то, что порой ворота всё же открываются, и самые верные получают автографы, рукопожатия, поцелуи, а порой и приглашения зайти внутрь…

В общем, я решила ждать.

Потолклась к ворот час, другой. Украсила забор своим признанием из помады. Попыталась завести разговор с кем-нибудь единомышленниц. Беседа вышла так себе, не очень: на столь близком расстоянии от кумира единомышленницы превращались в конкуренток и либо пытались уверить, что Элвис не дома (зачем же вы сами стоите?), либо на такую деваху, как я (не брюнетка, не миниатюрная, не с конкурса красоты) он внимания всё равно не обратит, либо просто слали к чёрту, говоря, что они тут дежурят неделями, так что и прав у них больше.

Пару месяцев назад я, вероятно, была бы счастлива уже от самой возможности ошиваться возле Тех Самых ворот, краем глаза увидеть Тот Самый дом, находившийся в глубине обширного участка, и надеяться однажды зацепить взглядом выезжающий из-за забора один из Тех Самых атомобилей… Впрочем, как пишут в газетах, последнее время Элвис предпочитает уже возле дома переводить розовый кадиллак в режим самолёта и пересекать свои ворота по воздуху — чтобы с сумасшедшими поклонницами видеться пореже…

И всё же, я думаю, раз они все тут стоят, то надежда имеется.

Я ещё раз прошлась туда-сюда, подумала о том, что зря купила туфли на каблуках, да к тому же нацепила их неношеными. Стала смотреть, где почище трава, чтоб присесть, и внезапно услышала:

— Ава! Привет!

Обернувшись, я узнала Фанни. На этот раз на ней не было ни вечернего синего платья, ни жемчужных бус, ни белых перчаток — лишь клетчатая рубаха и короткие брючки в обтяжку. Но безумный, лихорадочных блеск глаз оставался по-прежнему при ней. По нему я её сразу и узнала.

— Фанни, ты, что ль? Привет!

— Я! Что, помнишь меня?

— Да такую, как ты, не забыть!

— И как ты такую тоже не забудешь, — наградила она меня ответным сомнительным комплиментом. — Ты давно тут?

— Часа два. А ты?

— Второй месяц.

— Ого! Второй месяц?!

— Ну да. Вскоре после того концерта, где мы с тобой познакомились, и приехала. А что? Лето, погода хорошая. С подружками поставили палатку и живём. Нам много ли надо? На концерты выезжали пару раз, а так мы здесь.

— Это ж… Как вы тут живёте?

— Да отлично! Веселимся что есть мочи. Кэт взяла два автографа и прокатилась на мотоцикле. Энн взяла три и платок получила в подарок. У Джун пока всего один автограф. Но зато она удостоилась поцелуя!

— Поцелуя! — Вырвалось у меня. — Ух! Вот это да! А ты?

— А я — двух! — Сказала Фанни, засверкав глазами пуще прежнего. — При этом во время второго я сумела вырвать у него пучок волос. Он тут, рядом с сердцем.

Она указала на левый карман рубахи.

— Боже, Фанни. Ты просто безумная.

— Да, мне многие так говорят. Ну и что? Зато у меня его волосы есть. И галстук… Ава, помнишь этот галстук? — С этими словами Фанни расстегнула свою рубаху и продемонстрировала мне две конические чашечки бюстгальтера, похожие на снаряды, нацеленные прямо на меня, и розовый галстук, висящий на шее меж ними.

— Фанни, прикройся! Ну стыд же! Естественно, я его помню. Только почему он под рубашкой, а не на? Что ли тоже ближе к сердцу?

— И чтобы не спёрли, — ответила Фанни, неторопливо застёгиваясь. — А сидение от толчка увидеть хочешь? Он сидел на нём. Мы утащили.

— Боже! Нет, ты чокнутая, правда!

— Знаю-знаю. Зачем повторять? Я всё время слышу эту фразу. Особенно от нудных старых леди. Мне даже несколько раз говорили, что якобы есть такая психиатрическая лечебница, специальная, для элвисопоклонниц. Типа мне туда надо.

— А ты что?

— Ну что, я их лесом послала, естественно. Придумают всякое тоже!

— А как думаешь, эта больница действительно есть? Или это бабки старые придумали? — осторожно полюбопытствовала я.

— Говорят, что была, да закрылась, — ответила Фанни. — Я тут, у ворот, всяко-разное слышала. Якобы пытали там девчонок. А потом несколько пациенток сбежали — тут сказочке и конец. Хотя, если честно, я думаю, всё это выдумки. Кому и зачем музыкальных фанаток пытать придёт в голову? Разве что коммунистам. Но их у нас уж всех переловили, разве нет? Кроме того, здесь, у ворот, тусуются самые отъявленные поклонницы со всей страны. Я говорила со многими, но не встречала ни одной девчонки, которая бы сказала, что сама была в этой больнице.

— Ну да, — сказала я. — Пожалуй, что и выдумки… А скажи… Вообще, он дома? Он выходит?

— Дома, дома. А выходит или нет — по настроению… На Луну он собирается, ты слышала? Сейчас, небось, вещи пакует.

— Да слышала… А долго он там будет?

— Ходят слухи, дней десять. Ну, вместе с дорогой.

— Ох, блин, — я вздохнула. — Десять дней… Это жесть…

— Да не парься! — Фанни обняла меня за плечи. — Я не брошу в беде человека, который помог мне заполучить этот галстук! Пошли к нам в палатку, малышка! Эти десять дней ты проведёшь в самой лучшей компании!

Палатка изнутри была увешана фотографиями Понятно-Кого, а центральную стену её действительно украшал обещанный Фанни круг от унитаза. Впрочем, основное моё внимание привлёк не он, а лежащая под ним в палатке девушка, в которой я мгновенно узнала Джун — ту, из нашей палаты в психушке.

— О, привет! — сказала я.

— Привет! Я Джун.

— Ну, да, а я Ава. Ты помнишь меня?

Джун захлопала глазами удивлённо. Нет, не помнит.

— Мы с тобой в одной палате были. Ну?

— В какой палате?

— Ну ты что? В больнице для фанаток! Где ещё роботы утром нам делали эти свои «процедуры»! Ещё Джулия и Джуди с нами были. Кстати, знаешь, я про Джуди-то что выяснила?

Джун посмотрела на меня с ещё большим удивлением, чем до этого, а потом вопрошающе воззрилась на Фанни, беззвучно обращаясь к ней: кого это ты, дескать, привела к нам?

— Да шутит она так! — Сказала Фанни. — Я ей только что легенду про психушку рассказала. Вот она и сочиняет, что лежала там.