Атомный пирог

Наконец, я добралась до «Сталинистской». Ступила на яшмовый пол, осторожно потрогала малахитовые колонны. Бросила взгляд на огромную каменную мозаику, где по центру изображались сходящие с конвейера атомные и водородные бомбы, в правом нижнем углу — много-много рабочих, а в вернем левым — глядящий на всё это дело гигантский Сталин. Подумала, что, если доберусь живой до дому и расскажу про всё это своим, то мне не не поверят.

А потом зашла на эскалатор и поехала наверх.

52. Я пирожок

Женщина в красном спросила, хочу ли я быть тигром, получила нужный ответ и, не говоря ни слова, повела меня к атомобилю. В чёрной советской машине меня увезли за черту города и высадили возле какого-то заброшенного ангара. В одном из помещений этого ангара в самом деле оказался муляж бомбы.

Меня взвесили, измерили мой рост, давление, пульс. Потом велели влезть внутрь муляжа. Поместилась я нормально. Вышел этакий атомный пирожок с человечьей начинкой…

Потом дали пистолет — не атомный, конечно. Пневматический. Велели показать, как я стреляю. Далее последовало нечто вроде той тренировки, какой мы занимались вместе с Элвисом в Америке: зажигающейся внутри муляжа лампочкой мне подавали сигнал (которого приходилось ждать порой пару секунд, а порой минут десять), я выпрыгивала, стреляла в висящий на стене ангара портрет Сталина и пряталась обратно как можно скорее. В общей сложности мне пришлось проделать это раз двадцать или больше.

Наконец, из муляжа велели вылезти.

— Ну что, я гожусь? — спросила я у немногословных людей, руководивших испытаниями.

Даже не знаю, какой ответ мне хотелось услышать… Убивать Сталина по приказу одурманившего меня Чёрт-Знает-Кого я не собиралась. Но если вдруг решат, что не гожусь — что тогда будет? Отправят домой?.. Сомневаюсь… Я бы на их месте ликвидировала слишком много знающую девочку.

Но на мой вопрос ответили:

— Сейчас мы это выясним. Ступай теперь в ту комнату.

Я открыла указанную мне дверь, переступила порог и похолодела.

Там стоял детектор лжи!

Чёрт, чёрт, чёрт!!!

Не могли они сделать такую проверку пораньше?!

Странно было бы ждать в наше время, чтобы американскую девочку, предназначенную для сложной шпионской миссии, не проверили на полиграфе. Но если бы это произошло, к примеру, в день нашего прибытия в Москву! А ещё лучше — дома, в Америке… Тогда бы я честно сказала, что верю Элвису и искренне планирую ликвидировать Врага рода человеческого. Но что же мне делать теперь, когда я уже знаю, что обманута, и только и думаю, как бы отсюда сбежать?.. Ведь полиграфолог наверняка задаст вопросы наподобие «Живёте ли вы с Элвисом?» и «Собираетесь ли убить Сталина?»… Сейчас они поймут, что я не верю им!.. И тут же меня ликвидируют…

В голове сразу же закрутились папины рассказы о коммунистах, обманувших детектор лжи. Он ведь рассказывал, что это как-то можно сделать! Трудно, но можно… На самом деле полиграф это, конечно, очень верная вещь: она необходима при приёме на работу, при проверке присяжных, при выявлении советских агентов среди голливудских сценаристов. Но папа по секрету говорил нам, что на самом деле продукция его фабрики не так уж и совершенна. Злоумышленникам вроде как несколько раз удавалось обхитрять её… Вот только как, как?..

Меня усадили на стул. Закрепили датчики на руках и ногах, потом на груди. Надели на голову шлем, неприятно напоминающий об электрическом стуле и робосёстрах из психбольницы.

— Расслабьтесь, — произнёс полиграфолог. — Мы просто поговорим о том, о сём. Я даже не буду включать эту машину поначалу.

И тут-то я и вспомнила! Расслабиться! Отец говорил, что, по сути, детектор лжи измеряет не содержание сказанного тобой, а твоё волнение. Считается, что если человек говорит неправду, то он нервничает, и это отражается на пульсе, ритме сердца и потливости. Значит, если внушить самому себе, что беспокоиться не о чем, и искренне поверить в свою неправду, то и машина, и оператор обмана не заподозрят… А перед тем, как перейти к важным вопросам, непременно ещё спрашивают что-нибудь неважное: типа, как меня зовут, где нахожусь, какой сезон сейчас… Это нужно для того, чтобы измерить обычный для испытуемого уровень волнения, посмотреть, как он ведёт себя, когда говорит то, в чем сомневаться не приходится. Значит, на этих первых вопросах как раз-таки надо заставить себя волноваться: пускай думают, что я по жизни дёрганая. А при важных вопросах я наоборот должна буду заставить себя быть как можно более равнодушной. Если повезёт, уровень нервности получится одинаковым там и там…

— Вы сидите на стуле? — спросил испытующий.

Как бы заставить себя волноваться? Наверное, надо представить что-то волнительное в любовном смысле… Я представила Элвиса, как он вихляется.

— Да.

— Вам семнадцать лет?

Нет, Элвис не работает… Лучше что-нибудь ужасное представлю… Вот как люди умирают, например… О, пускай он сам и умирает! Например, было бы жутко, если бы он свалился с какого-нибудь небоскрёба… Или его коммунист бы какой застрелил…

— Да.

— Вы сейчас в СССР?

Ладно, что уж. Не до Элвиса сейчас. Чего я действительно боюсь — так это того, что меня сочтут неподходящей для убийства Сталина и пустят в расход. Хотя того, что наоборот сочтут подходящей, тоже боюсь. Представлю-ка я, как стреляю в него там, на Красной площади… Это всё-таки страшно — убить человека…

— Да.

— Вы лежали в психбольнице?

Ещё как лежала! Я буйная! Кстати, папа говорил, что сумасшедших проверять на полиграфе бесполезно. Так что если я буду выдавать какие-то странные реакции, это вовсе не значит, что я собираюсь кого-то там обмануть! Я просто ку-ку… О, кстати, ещё папа говорил, что напряжение можно вызвать у себя, если решать математические задачи! Ну-ка, попробуем перемножить 538 на 334…

Когда пошли более серьёзные вопросы, я перестала умножать, а уставилась на один из кирпичей в стене ангара и сказала себе мысленно: «Что может быть не так? Элвис всё предусмотрел. Он меня любит. Он выбрал меня. Я из поклонниц его лучше всех. Скоро мы спасём человечество от Сталина, долетим до Западного Берлина и будем счастливы… Хотя, возможно, пока мы будем лететь, деления Берлина на восточный и западный уже не будет. Узнав, что тиран умер, вдохновлённая Восточная Европа тут же сбросит социалистические оковы и соединится со свободным миром…»

— Вы собираетесь быть на параде физкультурников?

— Да.

— Вы собираетесь быть там внутри муляжа атомной бомбы?

— Да.

— Вы собираетесь выстрелить в Сталина?

— Да.

— Вы доверяете Элвису Пресли?

— Да.

Ещё бы! Это мой певец любимый. Ни разу меня не обманывал: в отличие от этого типа, с которым я тут живу!

— Вы собираетесь обмануть Элвиса?

— Нет.

Как я его обману? Я же даже с ним не знакома! Всё наше общение ограничилось одним прикосновением с бакенбарде и одной попыткой снять ботинок…

Полиграфолог мурыжил меня больше часа.

— Так что, всё нормально? — спросила я, наконец, отцепившись от проводов. — Я гожусь или как?

— Не мне решать.

Полиграфолог удалился.

Полчаса я сидела одна и гадала, что дальше. Раздумывала, продолжается ли ещё проверка, снимают ли на камеру меня — или в самом деле всё уже закончилось. Потом пришла успокоительная мысль: если б я провалила проверку, меня бы уже застрелили наверняка…

А за мыслью пришла эта женщина в красном. В руке у неё было что-то блестяще-продолговатое:

— Держи, это тебе. Спрячь. Но всегда носи с собой.

— А что это?

В моих руках лежало что-то вроде хромированной рукоятки от отвёртки или другого инструмента. На одном конце, там, где вроде бы полагалось крепиться этому самому инструменту, была еле заметная дырочка. На другом имелась кнопка — утопленная в корпус таким образом, что нажать её была возможность только ногтем.