Атомный пирог

Я кивнула.

Потом тоже взяла лист и написала:

«А мы будем делать то, что полагается делать молодожёнам? Коммунисты могут что-то заподозрить, если не услышат звуков сам знаешь, чего».

Уф… Вслух я ни за что бы не посмела сказать это. Писать проще.

Элвис прочёл сообщение, осуждающе покачал головой и посмотрел на меня как учитель на двоечницу:

«Ава, ты же серьёзный агент, а не какая-то крикливая поклонница из Билокси или партнерша по фильму! Я отношусь к тебе с уважением и ни за что не посмею делать того, что можно делать с ними».

Ладно, я не больно-то рассчитывала…

«Я спросила это исключительно из соображений конспирации»

«Да, понятно. Мысль в целом здравая. Пожалуй, я найду себе какую-нибудь русскую и сделаю с ней то, что полагается, чтобы обеспечить нужные звуки. Разумеется, ты в это время посидишь в ресторане или погуляешь, чтобы не оскорблять свои зрение и слух непристойным явлением».

Я немножко обалдела, но виду не подала. Ладно-ладно, всё понятно, он мужчина. Мужчинам позволено больше, чем нам. И к тому же он знаменитый. Но всё-таки…

Если раньше любые выходки Элвиса — вернее, газетные сообщения об этих выходках — вызывали у меня умиление, восторг и тому подобное, то теперь внутри зашевелилось что-то вроде раздражения. Захотелось ответить: «Какого чёрта?! Для задания выбрал меня, а для главной награды…». Тут вдруг я поймала себя на том, что, возможно, не так уж и жажду этой награды. Внезапно пришло ощущение, что мой как бы муж — просто парень, каких миллионы. Неужели рядом со мной обитало не божество, а обыкновенный сосед по комнате?

С минуту подумав, я решила, что нарываться на скандал не нужно, но и воспринимать всё, что он несёт, как должное, тоже не стоит. Написала:

«Ты так пренебрежительно говоришь о поклонницах из маленьких городов, словно это какие-то люди второго сорта. Я ведь тоже из таких!»

«Ты другая поклонница. Не сумасшедшая».

«Я еще какая сумасшедшая! Забыл, что ль, откуда забрал меня? Да у меня в комнате твоими портретами все стены были обклеены, ни одного живого места!»

«Всё равно, ты другая. Разумная. Ты не из тех, кто рвёт с меня одежду. Не из тех, кто сломал ногу контрабасисту».

Тут я опешила. Ладно, про то, как я схватила его за ногу в Вилко и пыталась стащить ботинок, он может и не помнить — мало ли там девчонок было, каждой в лицо, что ль, заглядывать? Но вот о том, что контрабасисту сломала ногу летающая тарелка, а вовсе не чокнуты фанатки, Элвис точно не может не знать. Почему он несёт эту чушь?!

Я взглянула на него с недоумением.

Похоже, он почувствовал, что слова его не особо-то мне понравились. Так что решил сменить тему:

— Ты давно аполлоний пила? — спросил вслух.

— Ну, когда ты мне давал.

— Что ж, давненько. Надо выпить. Здесь, как ты понимаешь, синяя газировка не продаётся.

— Кажется, советские люди обходятся без нее, потому что все атомные реакторы помещены в аполлониевые короба?

— Нет, прими, — ответил Элвис.

А потом он написал:

«Сейчас время такое, сама понимаешь. Если С. решит шарахнуть по США атомной бомбой до того, как мы его устраним, и получит симметричный ответ, нам тут не поздоровится. Так что съешь две таблетки. И ещё йодид калия по-старинке — для верности».

Я не стала спорить. Приняла две голубых таблетки, одну белую и пошла в душ.

А через десять минут, стоя на мраморе и наслаждаясь горячими струями, вдруг подумала, что Элвис жутко милый и что зря я разозлилась. Любая девчонка из Штатов была бы в восторге от перспективы бесплатно поехать с ним в столь экзотическую страну, бесплатно жить в роскошном номере гостинице, да ещё и спать в одной кровати! А про ногу Билла Элвис пошутил.

42. Я в самом сердце

В тот же день мы пошли на прогулку. Верней, на разведку. В смысле, мы для себя считали это разведкой, а Лида, поведшая нас, называла экскурсией.

Мы перешли по мосту и оказались на длинном широком проспекте, уставленном небоскрёбами.

Кажется, я до сих пор не могла поверить, что оказалась в другом полушарии. Люди вокруг были точно как наши — только одеты немножко беднее и старомоднее. Странно было представить, что эти люди всю жизнь живут под властью коммунистов и не представляют себе ничего другого. Кажется, они влюблялись, женились, рожали детей точно так же, как и мы, но только не имели частной собственности. И думали, что так оно и надо…

По дороге нам попался большой модный кинотеатр. Можно было бы принять его за какой-нибудь наш, расположенный посередине Нью-Йорка, не виси на нём афиши: три со Сталиным, одна — с какой-то тётенькой в платке.

— «Речь товарища Сталина», «Сталин в Берлине», «Сталин в 1918 году», — прочла Лида названия фильмов по нашей просьбе.

— Должно быть, фильмы очень интересные, — заметил Элвис.

— О, да, скучных фильмов у нас не выходит! — ответила Лида. — Каждый из них сначала проверяет специальная комиссия и, если не хватает весёлости, — отправляет на пересъёмку… Кстати, четвёртый фильм называется «Весело жить у нас в колхозе».

— Звучит интригующе.

— Если хотите, могу вам билеты достать.

— О, спасибо, не трудитесь! — сказал Элвис.

А я добавила:

— Можете лучше перевести, что написано вон на том плакате на небоскрёбе?

«Больше урана для Родины — больше атомных бомб для прислужников капитала!» — гордо ответила Лида.

На плакате сверху был шахтёр с куском металла в рукавице, а внизу — толстяк в цилиндре, на голову которому сыпались бомбы. Внизу дома, где висел плакат, был магазин, из которого приятно пахло свежевыпеченным хлебом. Очередь в этот магазин тянулась аж до следующего здания.

Пройдя весь проспект до конца и добравшись до мрачно-помпезного «римского» здания, возле которого располагался сидячий памятник какому-то грустному человеку, мы увидели башню Кремля. Спустя пару минут этот сказочный красный замок раскинулся перед нами на всю линию горизонта. Из-за Кремля выглядывали какие-то старые здания, часть из которых была украшена знаменитыми русскими куполами — чем-то вроде обёрнутых в золотую фольгу шоколадных конфеток. «Я действительно в Москве! Я правда здесь! И скоро убью Сталина!» — подумала вдруг я и ужаснулась.

Мы прошли через подземный переход и оказались под самыми красными стенами, в небольшом уютном парке с водоёмом и фонтанами. В фонтанах купались детишки. Два человека играли на лавке в шахматы, окружённые толпой болельщиков той и другой стороны. Вторая скамейка была занята молодыми людьми, углублёнными в книги — возможно студентами. В общем, гуляющих вроде нас здесь было без числа.

В одном месте кремлёвской стены обнаружился грот — полукруглая тёмная арка внутри которой размещались античные ворота на массивных колоннах.

— Давай снимемся там, — сказал Элвис.

Действительно, какой же турист без фотоаппарата и навязчивого стремления снимать всё вокруг? Своего собственного у нас не было: подобные аппараты не разрешалось перевозить через границу, ведь это могло быть шпионское оборудование. Зато у Лиды таковой имелся. Она объяснила нам, что в отсутствии гида-переводчика фотографироваться иностранным туристами нельзя, но в его присутствии и на его фотик — можно. Проявленную плёнку после надлежащего контроля нам любезно выдадут на выезде.

Я и Элвис встали у колонн. Лида навела на нас фотоаппарат. Мой как бы муж прижался губами к моей щеке и прошептал:

— Сейчас мы придём на Красную площадь. Осмотрись там. Но только ни слова о деле!

Я была в таком восторге от этого неожиданного поцелуя, что едва смогла понять, о чём он.

— Вы такая милая пара, — сказала Лида. — Сразу видно, как друг друга любите.

Красная площадь была неожиданно маленькой: я представляла её как-то больше. Наверное, так получалось из-за того, что противоположной Кремлю стороной она примыкала к громадному здания Министерства Добра и Правды. Шириною во всю длину площади, а высотой такое, что и взглядом трудно дотянуться, оно нависало над нами своими суровыми колоннадами слово пугающая волна цунами. Старинная церковь, забавно разукрашенная в разные цвета и напоминающая собой свадебный торт, не фоне министерства была крохотной. Возле неё стоял памятник парочке каких-то бородатых мужиков в римской одежде (удивительно, до чего коммунисты любят всё античное!). Лида что-то говорила нам про них, но я не слушала. Наверно, это были Маркс и Энгельс.