Только не|мы

Я приняла решение, что с нового года постараюсь подыскать для Валдиса репетитора, хоть и понимала, что эта затея не будет простой. Но в память об Андрисе я должна была продолжить обучение его единственного сына.

Валдис, зная о том или не зная, явился живым наследием одного из лучших людей, которые когда-либо рождались в этом мире. И пускай генетика, которая играет важную роль в становлении каждой уникальной личности, не связывала Валдиса напрямую ни со мной, ни с Андрисом, но вместе с тем неоспоримо существовало нечто совершенно иное, неподдельное, нематериальное, что не оставляло никаких сомнений в нашем родстве.

Глава 20

В сочельник Эми прилетела с самого утра. Разумеется, Тич пожаловал вместе с ней. По случаю Рождества его принарядили в красный ошейник с колокольчиком, который я вежливо попросила снять, дабы не раздражать непрерывным дребезжанием Валдиса. Эми не стала возражать, но и без колокольчика Тич умудрялся наполнять дом столькими звуками — топотом, кашляньем, который издавал вместо обычного собачьего лая, непрерывной беготнёй — что в иные времена Валдис бы ни за что не вышел из своей комнаты и просидел весь день подальше от шума. Однако Валдис не только вышел, но и принял посильное участие в праздничной подготовке. Ему было поручено мыть посуду и расставлять тарелки на столе.

Основное торжество мы решили справить в нашей просторной прихожей, которая, благодаря стараниям Тома, преобразилась в полноправную цитадель Рождества: живая ёлка источала благоуханный аромат, вдвойне терпкий на фоне свежего лесного воздуха, который стал настолько привычен, что я уже с трудом представляла себе, как раньше могла дышать чем-то другим.

Я долго решала, нужно ли украшать ёлку. Валдис не любил нарочитый блеск и яркие цвета. Но затем решение нашлось само собой: я вспомнила, как Валдис порой увлекался белыми альбомными листами. Я купила пачку писчей бумаги и показала ему, как можно вырезать из неё непрерывную гирлянду, проходя ножницами по краю периметра и дальше по спирали, постепенно уменьшая радиус до центра. Таким образом, выходила сплошная длинная лента. Валдис настолько увлёкся, что изрезал весь бумажный блок. Потому вся наша ёлка, будто снегом, была усыпана тончайшей белой вермишелью, и на контрасте с ней зелёная хвоя стала выглядеть темнее, что в итоге получилось чёрно-белое рождественское дерево.

— М-да-а… — протянула Эми. — Очень современно и необычно. Предлагаю продать идею на каком-нибудь дизайнерском аукционе.

Я улыбнулась:

— Между прочим, это почти классика — чёрное и белое. Всегда в моде.

— А я о чём! — Эми всплеснула руками, облепленными толстым слоем муки, потому как Эми вызвалась приготовить свой фирменный венский штрудель. — Нам стоит срочно заняться этим вопросом!

Сегодня Эмилия постаралась привести свои буйные кудри в гладкое состояние, но из-за влаги и жара, царящих в кухне, все её старания постепенно приходили в негодность. Волосы вновь обращались в завитушки, а Эми в чёрном вечернем платье и кухонном переднике поверх него, равномерно покрывалась мучной пылью. Но вопреки всему, Эми и думать не желала, чтобы переодеться.

— Я два года не могла надеть это платье! — яростно заявила Эми. — Сначала не влезала в него, а после уже и некуда было надевать. Так что дай мне покрасоваться, Илзе.

Я улыбалась и понимала, что красуется она вовсе не передо мной.

Во-первых, у каждой женщины непременно должно быть платье, в котором она мечтает покорить весь мир. Пускай это платье ей мало́ или морально устарело ещё десятилетие назад, но сам трепет предвкушения несравним ни с чем. Он мучителен и сладок, как поцелуй на прощание. И только тогда женское сердце грустит и ликует, звуча искренней мелодией души. А во-вторых, у каждой женщины должен быть кто-то, кого она видит в своих мечтах, представая в этом платье, — тот, кто и олицетворяет для неё весь мир.

Для Эми этим кем-то был, конечно же, Том. И уже не имело значения, что между ними двадцать лет разницы в возрасте, развод с одной стороны и вдовство с другой. Сегодня Эмилия сделала причёску, надела своё лучшее платье и готовила свой лучший десерт, чтобы весь мир стал к ней чуточку ближе.

Том появился к обеду тоже по-своему нарядный. Обычную для его облика сельскую спецовку он сменил на старый, вытертый в локтях и на сгибах коричневой ткани шерстяной костюм в полоску. Я уже привыкла видеть Тома эдаким деревенским мужиком, который целыми днями солит мясо, охотится за грибами и делает наливки из всего, что успело вырасти и найтись. Однако сейчас я готова была поспорить, кто ещё из нас деревенщина, потому как сама до сих пор разгуливала в спортивном костюме и домашних тапочках.

— Илзе, — мягко сказал Томас, подходя к нам, — давайте я вас подменю у плиты.

— Ну что вы, Том… — начала я и вовремя закрыла рот, потому что ещё немного, и Эми «случайно» наступила бы мне на ногу. — Но, если вы настаиваете…

— Конечно, настаиваю, — крякнул Том.

Он приволок с собой земляничное варенье, маринованные грибы и шесть бутылок сливовой наливки. На вкус наливка была сладкой, точно мёд с водой. Эту сладость требовалось чем-то погасить, и я предложила Тому использовать одну бутылку для основы под коктейль.

— Илзе, всё на ваше усмотрение, — не стал мне перечить Том, который уже занялся нарезкой салата и, кажется, находил в этом своеобразное удовольствие.

В то же самое время Валдис и Тич совершали короткие путешествия от кухонного угла к праздничному столу и обратно. Валдис брал одну тарелку и бережно нёс её к выбранному месту, а затем примерялся — как поставить лучше. Тич ходил за ним хвостом, и пока Валдис подолгу вычислял наиболее удачное расположение для тарелки или столового прибора, пёс охранял его, сидя неподалёку. Всего стол был накрыт на шесть персон.

Шестое место предназначалось для Розы — ещё одной нашей одинокой соседки. Она была самой старшей жительницей посёлка — в этом году ей перевалило за восемьдесят. Члены семей Тома и Розы планировали навестить их на следующий день, а сегодня мы праздновали уединённо, так сказать, местным составом.

Поняв, что на кухне прекрасно справляются и без меня, я оставила Томаса и Эмилию, чтобы заняться коктейлем. Мне понадобилось ведёрко для пунша, которое хранилось в гараже.

Я вышла во двор и спустилась в подземный гараж. Потребовалось время, чтобы найти искомое. И как только я коснулась глади холодного металла, из которого было сделано ведёрко, воспоминания хлынули на меня осиным роем. Я привалилась к стене и не смогла сдержать слёз.

Ещё только год назад я готовила в этом ведре пунш для Андриса и наших гостей, не подозревая, что вскоре в моей жизни станет на одного дорого человека меньше. Ещё только год назад я виделась с Тони, отрицая сам факт его существования, но вместе с тем спеша к нему на встречу — последнюю встречу, когда я даже не обняла его на прощание.

Я обняла на прощание Андриса, но едва ли могла сказать, что это облегчило мою утрату. Вот уже три месяца я жила здесь и делала вид, что я сильнее своих страданий, сильнее боли, которая разрушала меня изнутри. И сейчас я должна была вытереть слёзы, натянуть улыбку и продолжить праздничную суету.

Но я не могла.

Казалось, силы просто покинули меня. Я рыдала, рыдала. Ведёрко тряслось в моих руках, и, пожалуй, я сумела бы наполнить его доверху только слезами, а не сладко-пьяным коктейлем.

Кое-как выйдя из гаража на морозный воздух, я окинула взглядом свой дом. Вдалеке по дороге к нему приближалась Роза, приближалась медленно, так как почтенный возраст и скользкий снег не позволяли ей торопливо передвигаться. Но она уверенно шла, потому что её ждали на праздник. Её ждали Томас, Эмилия, Валдис, я — все мы ждали бабушку Розу, последнего гостя на рождественском ужине, собравшем вместе таких разных и во многом похожих людей.

Роза похоронила мужа и двоих детей. У неё оставалась лишь внучка, у которой уже была собственная семья.