Страница 32 из 61
— Не смей этого делать! — бью по рулю.
Гудок пугает ползущую по тротуару бабку, и она сердито замахивается клюшкой на мою машину.
— Простите.
Помогите мне кто-нибудь. Я не справлюсь.
По чистой случайности мне всю дорогу горит зеленый свет. Я ни разу не останавливаюсь ни на перекрестках, ни в пробках, и добираюсь до спального района на юго-западе города за рекордно короткий срок.
Кружу по незнакомым улицам в поисках нужного дома. Здесь неудобно. Новый район, кругом плотно, окна в окна стоят десятиэтажки. Дворы узкие, парковаться особо негде, нумерация через одно место.
Десятый дом, потом двенадцатый. Следом двадцатый. Куда подевались четырнадцатый, шестнадцатый и восемнадцатый — не понятно. А мне нужен именно дом номер восемнадцать. Меня злит эта задержка.
То ли от нервов, от ли от всей этой херни, в которую превратилась моя жизнь, я тупею. Требуется несколько минут, чтобы сообразить, как проехать к нужному дому и с каждой секундой градус моего бешенства растет. Я все еще мечтаю о том, что все обойдется, но, когда въезжаю во двор, знакомый по фотографиям Карпова, вижу машину мужа возле подъезда. Пустую.
Стон рвется из груди. И удержать его нет возможности.
Паркуюсь на приличном расстоянии, потом выбираюсь из салона и, как пьяная, иду к Лешиной машине. Ноги не слушаются. Тряска настолько сильная, что начинают стучать зубы. Мне не хочется верить в происходящее, но вот она правда, прямо перед глазами. Пустая машина, и не трудно догадаться, где ее хозяин.
Зачем-то подхожу ближе и заглядываю внутрь. Наверное, на что-то еще надеюсь.
Увы. Салон пуст.
На шее стягивается невидимая удавка. Я невольно хватаюсь за нее, пытаясь ослабить, но пальцы схватывают пустоту. Надо дышать, а я не помню, как это делается.
Вытягиваю из кармана телефон и не могу удержать его в сведенных пальцах. Роняю на асфальт, так что экран лопается. Мобильник жив, хоть и изрядно покоцан. Плевать. Не в телефонах счастье.
Кое-как набираю номер мужа.
Снова в ответ тишина.
Я боюсь думать о том, почему он мне не отвечает. Я не хочу об этом думать. Но разве у меня есть выбор?
Снова набираю. Снова. И так раз десять.
Пока наконец не прилетает сухое сообщение
«Кир, перезвоню. Совещание».
Из груди вырывается хрип. Я зажимаю себе рот рукой, чтобы не завизжать в голос. Я готова раненой волчицей кататься по земле и выть от отчаяния. Снова ложь. Предательство. Больше нечего спасать. Все, что у нас было, мы потратили впустую.
Передо мной выбор — уйти с гордо поднятой головой или довести дело до конца.
Я выбираю второй вариант. Мне больше не надо вранья и оправданий, я просто хочу взглянуть предателю в глаза.
Поэтому снова набираю его номер. И бомблю до тех пор, пока он не отвечает.
— Я же сказал! Я на совещании, — раздраженно рявкает в трубку, — сколько можно названивать?
Меня трясет, кажется, вот-вот и я рухну в обморок, но мой голос на удивление тверд:
— Значит так, у тебя есть три минуты, чтобы спуститься, иначе я разобью лобовое стекло твоей тачке.
— Кир, хватит бредить. Я тебе позже перезвоню.
— Выгляни в окно, любимый, — холодно выплевываю последнее слово, — время пошло. Три минуты.
Я подбираю отломанный кусок бордюрного камня и смотрю на часы, наблюдая за секундной стрелкой.
Перехватываю обломок поудобнее, примеряясь к тонированному стеклу. Мне нечего терять, я сделаю это. Разобью его машину так же, как он разбил мое сердце.
За десять секунд до назначенного срока, муж выскакивает из подъезда. Растрепанный, в расстегнутом пальто, с бледным, как снег лицом.
— Кир, я все объясню, — шепчет, глядя мне в глаза.
— Ты забыл застегнуть ширинку, — указываю взглядом на его пах.
Там все в порядке, но Березин испуганно дергается и хватается за причинное место, выдавая себя с головой.
Смотрю на него. Во рту горько. В груди больно. В голове пусто.
Внутри я разбита на осколки, но снаружи еще как-то держусь. Моя боль принадлежит только мне. Он ее не достоин. Больше нет.
— Я помешала? — губы сами растягиваются в сочувственной улыбке, — сорвала важнейшее совещание в твоей жизни?
Он морщится:
— Кир, только давай без истерик.
— Ну что ты, милый. Никаких истерик.
Мой тон его напрягает. Я наблюдаю за тем, как он нервно поправляет галстук и зарывается ладонью в волосы на макушке, как блестят его глаза. И взгляд такой дерганый, нездоровый.
Что же ты наделал, Березин? Зачем? Захотелось свежего мяса? Новых ощущений, драйва? Устал от нашей тихой гавани и потянуло на приключения? Надеюсь оно того стоило…
Я ни за что не поверю, что он в нее влюблен. Будь так, я бы уползла как раненая кляча, рыдала бы в голос, но смирилась, потому что сердцу не прикажешь. Но это не их случай. Я просто знаю это, чувствую. И от того в миллион раз противнее.
— Так что же ты тут делаешь, Лешенька?
— Просто коллега попросила отвезти за документами, которые забыла дома, — он пытается говорить миролюбиво и уверенно, а я понимаю, что его слова для меня обесценились, пролетают мимо, как бесполезный треп. Его голос — как белый шум.
— Есть служба такси. Если она такая забывчивая, то вызвала бы машину и доехала.
— Надо было очень срочно. Успеть за обеденный перерыв…
— Что успеть, милый? — не моргая смотрю на него. Изучаю так, будто впервые вижу, впитываю каждую черточку, чтобы навсегда сохранить в памяти образ предателя.
— Я уже сказал. Документы…
— Причем здесь ты? — я методично добиваю его вопросами, — не твоя сотрудница. Не твои документы. Не твои проблемы.
Теряется на миг, но потом выкручивается:
— Михалыч попросил и отвезти, и проконтролировать.
— Серьезно?
— Да. Ну мы выскочили и понеслись.
— Снова врешь.
— Нет!
— Это был не вопрос, — качаю головой. Разочарование с каждым мигом становится все больше, — твоя дорогая Марина ждала тебя в Алмазе, спокойно попивая чаек. Ты прилетел на крыльях любви и повез ее в ваш райский уголок.
У меня настолько все сковало внутри, что даже голос не дрожит. Звучит на одной ноте. Ровно. Отстраненно. Как у прокурора.
— Я не понял, ты за мной следишь что ли? — Березин понимает, что снова попался на вранье, и включает защитный механизм.
Знаю, что сейчас начнет надувать грудь колесом и строить из себя униженного и оскорбленного, но мне уже насрать. Вот просто насрать и все.
— Да, — жестко, глядя ему в глаза. Не стесняясь, не сомневаясь, не жалея, — тебя что-то не устраивает?
Он не привык к такому, поэтому теряется. Наверное ждал что, как всегда, буду тактичной женой, которую можно деморализовать подростковой истерикой.
Хер бы там! Свою тактичность я приберегу для других людей. Для тех, кто не предает, не обманывает, и не ведет себя как кусок говна.
— Какого…
— Чтобы убедиться, что всего лишь брехун и поставить точку.
— Да я ничего не сделал!
— Не успел?
— Кира, прекрати! Я сейчас все объясню.
— Леш, ты до сих пор не понял? Мне уже все равно. Можешь устраивать ночные «совещания». Можешь катать свою Мариночку хоть на машине, хоть на чем-то еще. Резаться с ней в сапера, обжиматься по углам, а когда она тебе осточертеет, можешь завести себе новую восторженную цацу. Мне. Все. Равно.