Анкер

— Эд, ты как? — Рейн вернулась с кухни, мельком глянула на меня. Выскочила на площадку. — Ты что… кинул его!?

Я тоже осмелилась подняться. Стараясь не смотреть на тела убитых, вышла на площадку. По пути я все-таки наступила на чью-то руку, которая под моим весом хрустнула будто ветка.

«Разве я такая толстая?» — метнулась в голове дурацкая мысль.

На площадке стояли Эдвард и Рейн. В дверях третьей квартиры лежало ещё одно тело, рядом с ним автомат. Видимо, Эдвард убил его, метнув меч.

— Я должна увидеть маму… — пройдя мимо Эдварда, с опустошением разглядывающего поле боя, я вошла в квартиру и побрела в свою комнату. По такому привычному коридору, с привычными семейными фотографиями в рамках… Мама, папа — когда он ещё жил с нами, я… Почему-то все стёкла были разбиты, а моё лицо на фотографиях — разрезано и исколото лезвием ножа.

Эдвард схватил меня за плечо и вытащил обратно. Он вновь выглядел полным сил и решимости.

— Ты не имеешь права… — голова моя кружилась, слова путались. — Ваши законы…

— Как раз имею. Твое желание непременно нанесет тебе боль, поэтому оно в моей компетенции.

И вот тут я отрубилась.

Или, быть может, Эдвард что-то со мной сделал?

Мы куда-то шли. Или меня куда-то вели. Или несли.

— Эд, слушай, насчет того, что я сказала…

— Сейчас не время, Рейн.

— Знаю. Но другого может не представиться.

Что она говорила, я уже не слышала. Словно отключилась на несколько секунд или минут, а когда пришла в себя — мы стояли внутри темной кабины с мигающей, вечно неисправной лампочкой, разбитым зеркалом и красным табло этажей на стене, где лениво сменялись числа. Лифт шёл вниз.

— Алекс, мы тебе сейчас завяжем глаза, хорошо?

— Рейн, поддержи…

— Не туго?

Я молчала.

— Сейчас мы нырнем. Путь пройдет через артерию, поэтому дыхание задерживать не обязательно.

— Она тебя не слышит, разве не видишь?

— Раз, два, три. Нырок.

Когда на первом этаже лифт открылся, внутри никого не было.

Глава 3. Не вороши прошлое

3. Не вороши прошлое

Дождь, похоже, начался ещё вчера. С черепичных крыш стекала вода, струилась по немощеным улицам, смешиваясь с песком и мусором. Тут даже канав не было, наверное, нечасто случаются ливни. Для селян такой дождь жарким летом может и в радость, а вот для горожан — вряд ли. Медленно перебирая ногами по мокрой каменистой земле, я сонным взглядом скользила по одно-двухэтажным зданиям, окнам (если дом побогаче — то застекленным, если нет — так прикрытым решетчатыми ставнями), вывескам. Местный алфавит, напоминающий арабский, я не знала, но на всех вывесках были ещё и рисунки: миски с едой, цветы, травы, одежда, домашняя утварь. Наверное, не все тут умели читать. Встречались и кафешки, ну или что-то подобное, со столиками под навесом — хозяева разочарованно провожали нас взглядами. В таких маленьких лавках и заведениях один день без прибыли — уже издержки.

Я сказала «нас»?

Да, я была не одна. Шла, почти повиснув на шее Рейн, как заводная кукла. Настой, который она убедила меня выпить, отбил все чувства и погрузил меня в сонное оцепенение. Неприятно, но, наверное, иначе я не преодолела бы весь путь.

— Мы ведь не на Земле? — спросила я.

Не то, чтобы мне это было интересно. Но ведь надо как-то поддержать разговор.

— На другой Земле, — помедлив, ответила Рейн. — Этот мир называется Гемма, он идёт первым в Декаде.

— Главным?

— Главных нет. Просто считать начинают с него, — Рейн встряхнула меня, поудобнее укладывая руку на своём плече. Откуда у неё было столько сил — не знаю, она тащила меня уже с час, а я едва переставляла ноги.

— Гемма вся такая?

Рейн опять задумалась, прежде чем ответить.

— Ты имеешь в виду национально-географические особенности или же технический уровень?

Почему-то вопрос показался мне смешным, и я хихикнула.

— И то, и другое.

— Гемма разная. Основная особенность — множество небольших феодальных государств. Данная местность расположена там, где у вас Ближний Восток. Примерно. Точных соответствий не ищи, история здесь шла иначе. А техника… — она вздохнула. — Начало двадцатого века, если угодно. Впрочем, у знающих есть всё.

— Знающих?

— Тех, кто знает о Декаде.

Я поняла, что каждый ответ порождает новый вопрос и замолкла.

Город этот, как сообщила она вскользь, назывался Сен-Ариф, мы были где-то на окраине и шли к человеку по имени Корнелиус Марибо. Когда мы наконец-то остановились у двухэтажного дома (побогаче прочих), Рейн облегченно выдохнула и прислонилась к стене.

Я никак не могла понять, рада она или нет, что мы сюда пришли. Оставив попытки разобраться, всё равно мозги едва шевелились, я посмотрела на вывеску.

Странно, какие-то буквы словно стали мне понятнее. Показалось, что я прочла имя «Корнелиус Марибо», а ещё что-то про «травы» и «дочь».

Меня осенило.

— Это твой отец? — спросила я, — Торгует приправами? «Корнелиус Марибо и дочь, лучшие травы»?

Рейн удивленно глянула на меня.

— Ну как бы отец, как бы приправами… Всё-таки вы, анкеры, особенные. Обычный человек впитывает письменную речь не меньше недели.

И, не вдаваясь в уточнения, постучала в дверь.

— Нет, нет, лавка ещё закрыта! — раздалось из-за двери. Вот слова я понимала прекрасно, хотя и ощущала, что говорят не по-русски, — Кому я нужен в такую рань?

Но на самом деле по звуку шагов было понятно, что неведомый господин Корнелиус спешил к двери. Какой же торговец откажется от клиента! Послышалось шуршание ключей и тихое бормотание, вслед за которым дверь приоткрылась. Звякнула цепь, удерживающая дверь приоткрытой так, что внутрь не ворвёшься. В проем выглянул пожилой морщинистый мужчина, лысый, но с пышной, густой и чёрной бородой. Узкие глаза смотрели неожиданно ясно, словно оценивали клиента до мелочей.

— Две девицы, без мужчин, волосы распущены, колени неприкрыты, одеты пестро — вы мне не покупатели! — Корнелиус мигом потерял к нам всякий интерес, — Если путники ищут, где переночевать и заработать, то в гостинице на следующем перекрестке почти нет клопов, зато много уставших купцов и гонцов, — он покачал головой и стал закрывать дверь, — Я уже слишком стар для таких развлечений…

— Я тоже скучала, па, — Рейн сбросила капюшон.

— Ре-Рейн? — мужчина застыл в проёме и уставился на мою спутницу. — Ты?!

— Не держи на пороге. Мы промокли до нитки и очень устали.

— Господи, благослови этот дождь, — купец чуть не заплакал от радости, — И этот день! Он принес мне тебя, соль моей жизни! — он попытался открыть дверь, забыв о цепочке, и чуть не выломал ручку. Не переставая бормотать благодарности, мужчина снял запор и распахнул дверь.

— Отнеси её в мою комнату, — Рейн буквально втащила меня в помещение и передала в раскрытые руки Корнелиуса, попытавшегося обнять мою спутницу, — Береги ее как зеницу ока самого господа.

— Как скажешь, мрачноцветик, — вздохнув, мужчина взял меня на руки, словно пушинку, и куда-то пошел.

Я услышала шелест занавеса из бус и ощутила мелкий бисер, щекотнувший лицо — судя по сменившемуся освещению и потрескиванию камина, Корнелиус отнес меня в жилое помещение.

Меня уложили на диван, и я блаженно выдохнула — руки и ноги онемели от усталости и теперь гудели тупой равномерной болью, пронизывающей до самых костей. Я хотела заснуть и забыть о ней, но сон не наступал — стоило мне закрыть глаза, как я оказывалась один на один с неестественной пустотой вокруг меня. Это была не та сонливая пустота, предшествующая дреме, а сосущая где-то глубоко внутри пустота, тянущая за собой, зовущая, кричащая… Я бросила попытки заснуть и обратилась во слух, следя за происходящим в лавке.

— Я так скучал, Рейни! — купец ходил за шторой. — Так скучал! Одиннадцать месяцев, почти год! Доченька, как ты?

— Нормально. Па, мне нужны четверть унции порошка бледного дуриана, плошку разведенной в стакане теплой воды бахчи-комы, семь скрупулов красного мышецвета и пять драхм масла тоэльской гвоздики, собранной зимой не позднее солнцестояния…