Страница 9 из 20
«Дорогие безделушки вылечат любой их недуг, покупки возносят их на седьмое небо от счастья. Как мало надо для того, чтобы в ее глазах ты был самым-самым. Деньги – не такая уж плохая вещь, – плавно текли мысли Леона. – Молодая, красивая, стройная, изящная, прелестная, мечтательная. Через годик превратится в тряпичницу – крутую и скучную. Через два – в тусовщицу. Через три – в сплетницу; через четыре – в посетительницу SPA и психотренингов. Через пять – в разбалованную особу. Через семь-десять лет удивить – не удивишь, восхитить – не восхитишь.
Таковы реалии материального мира, где есть достаток и покой. Мы лелеем и бережем их, наше желание – изменить их к лучшему.
Мужчины, покупая вещь, выбирают основательнее, на года! Женщины покупают вещь на сезон. Надеть раз – браво, надеть два – повторение, надеть три – поизносилась, бедная! Жалость молниеносно обуревает ее сознание, виноват муж, любовник, бойфренд – он жадный и скупой. Не всегда получаем чего ожидаем. Мы их не балуем – чахнут от невнимания. Балуем – шикарный вид, бюст – рюмка, кожа – фарфор, но чахнет душа!»
Леон ошибался. Руни уже была посетительницей психотренингов, уже была разбалованной особой, которую удивить – не удивишь, восхитить – не восхитишь. Удивить и восхитить можно, но лишь на очень короткое время.
– Я так благодарна тебе за сегодняшний день! Ты самый лучший, самый благородный, самый милый, самый добрый! – перебила Руни ход мыслей Леона.
После легкого ужина вечером этого замечательного дня она притушила лампу светильника, стянула с Леона футболку, шорты.
Принялась массировать пятки, затем щиколотки ног.
Постельный ритуал и «трапезу» начала с поцелуев ступней, пальцев ног. Пальчики-мальчики боготворили эти прикосновения. Ее губы и язык дразнили их, она целовала каждого в отдельности, покусывая, массировала. «Питалась» ими – словно сладостными леденцами! Неминуемо было и приближение к оси вселенной.
– Никому тебя не отдам, ты мой и только мой, – игриво припевала она, смотря на ось добра, на вдохновителя и повелителя прихотей Леона.
– Досталось младшим, достанется тебе! Пока не уделаю – не выпущу!
– Я и сам тебя никому не отдам.
После выгула по модным местам ей удавалось все!
Она была благодарной и благодатной территорией, на которой Лев с удовольствием оставлял свои метки!
Засыпая, пьяный Леон произнес:
– Всё, всё в этой жизни для тебя! Все мои достижения, весь мой труд! Холю тебя, балую!
– Спасибо, Леон, так приятно слышать, – откликнулась Руни. Глаза ее радостно заблестели.
– Ха-ха-ха! Да не тебе я посвятил этот монолог, а ему, – он указал на двадцать первый палец!
– Бессовестный! – вскинулась Руни. – Как тебе не стыдно!
Леон сквозь смех продолжил:
– Не было бы его, не было бы и встреч с тобой. Служи верой и правдой ему, не мне. Дружи – разлюбит он, разлюблю и я!
Обоих взорвал смех.
Его – от того, что умело сострил.
Она смеялась, чтобы скрыть досаду – никто до него не унижал ее таким извращенным способом. «Послала бы тебя куда подальше, да спор!» Она приняла эту игру, мило улыбнулась, прижалась к нему:
– Ты это в шутку или всерьез?
– Тебе нечего бояться, твоя «горячая» по нраву моему повелителю! Не я, он повелевает мной! Могу приказать другим субъектам тела, но только не ему!
– Ура, господин назвал мою махонькую горячей закуской! Я готова быть всем, служить в качестве всего. Лишь бы повелитель не разлюбил ее, а следом и меня, ее хозяйку, – Руни искусно сыграла предложенную Леоном роль «горячей закуски» и благодарной за все «сливной ямы».
– Куда голова повелителя повернет, туда и подвертываемся! – не унимался Леон.
– Отрадное сравнение!
– Не по нраву, не к двору, на чью маховою он головы не подымет, туда и я не горазд! Никуда не денешься, приходится подчиняться, безоговорочно! Если кого приметит и напряжется – набега не избежать!
– Почаще пусть примечает.
– Куда чаще-то, без передышки нельзя, других важных дел много. Да и кроме твоего огорода, другие потоптать не грех, палке-скакалке разнообразие требуется! Так-то! – неосторожно сказанные в хмелю слова Леона снова неприятно резанули слух Руни.
– Понимаю, понимаю, правитель, «Палео двадцать первый» любому фору даст, за это и люблю его, за это и верна ему!
– Ах-ха-ха-ха!
«Попадешься в мои сети, узнаешь, какая я паинька. Какая я терпимая и верная… Тебя, зверь, поймаю в свой капкан, чего бы мне это ни стоило. Заставлю страдать и унижаться! А пока наслаждайся победой. Ведешь себя как сукин сын, как будто перед тобой не дама благородных кровей, а подстилка какая лежит!»
– Как-как? Палео двадцать первый?!
– Да-да, тот самый двадцать первый палец! Палео двадцать первый, шифруем и не палим его! Никто не догадается, Палео двадцать первого не палим! Не палим правителя мокрой пещеры, горячей закуски, сливной ямы! Палео не палим!
– Палео так Палео!
18
– Ну, что, подружки матерые, хватит скучно жить. Не ожидала я от вас сей прыти, – Моника манными движениями рук погладила себя по животу, затем по бедрам. Вдохнула шумно, грудью всей. – И Джулии поддался наш ловелас, и Руни покорился он. Не странно это для меня. А странно для меня другое: как я в сей спор не влезла? Жалею, вся извелась. Он и ко мне бы занырнул. А лысой и босой явиться – мне не страшно. И к тому же, это модно, вон Бритни, вон Наоми – обе лысы, босы.
– А мне это странным кажется. И ненормален весь этот спор. Совокупились вы, любовью здесь не пахнет – вы же «шлюпки» после этого? – поморщилась Риана. – Одна из вас спокойно обвенчаться хочет с ним. Где гордость ваша, где мораль? Как явитесь на свадьбу? Как будете смотреть в глаза друг другу? Что будет за глаза? Как в дом таких подруг впускать? Или придется дружбу в жертву принести? Не вижу здесь я никакой любви – одни инстинкты.
– Ты что, мораль читаешь нам? Спор отменить из-за тебя? Тебя отправим мы в викторианскую эпоху. Там и зуди, там и пили, – Моника изобразила на лице недовольство.
– Не хочешь с нами быть, в подружках слыть?
– Нет, дороги вы мне, и дружбу вашу я ценю.
– Тогда молчи и не суди. И не тебе учить. Ну, что, Элиза-Лисонька, настала очередь твоя! Не передумала? Гляди, Риана извелась вон вся. Мочалит нас.
– Не передумала! А трепетно ждала я часа своего! И в спор вошла не для того, чтоб слушать чью-либо мораль. Спор завершу, коль начала. Леон – мой зверь, и никому его я не отдам. А вам, подруги, прощаю все постельные дела. Он не любил вас, так – сплошное баловство и озорство. После моих объятий не видать вам ничего. Его лишь тело покорили вы. А о душе и сердце позабыли. Когда влюблен мужчина – не видит никого вокруг. Пошла я сердце покорять его. А там, где сердце, где-то рядом и душа теплится.
19
Элиза
Веселись, пей вино, не грусти о былом никогда.
Все отмерено в жизни, не без края она.
Коль прознал ты о том, что бессмертна душа, —
Плоть свою не терзай, ведь не вечна она.
У музыки есть великолепная способность – околдовывать!
У танца великая сила – пленять и очаровывать!
Зажигательные мелодии Востока породили танец тела и живота.
Эклектичная, ритмичная музыка породила ламбаду, самбу, румбу и чача-ча.
Энергия, исходящая от танца и чарующих звуков музыки, переносится к зрителю. И как апогей этого очаровательного воздействия – в пляс пускаются особо эмоциональные натуры и, пылая чувственной страстью, непременно увлекут танцовщицу в свои объятия.
Элиза была создана Творцом для танца и восхищения! Ее смуглое лицо и чувственные губы манили, жгучие карие глаза пленяли тайной. В ней и покорность, и ярь – все умещалось!
Мелодия взорвала ее тело, а следом захлестнуло зал. Он забурлил, забушевал, он ликовал от вида обнаженного тела темноликой ясочки.