Родник холодный

— Ловко, ловко. Понятно, понятно. С Чили, значит, вам никак — ваши принципы не позволили, а со мной договориться можно. Ну а что надо? У меня ртути нет. Я сам ее ищу по Зоне, как хлеб насущный ищут по жизни. Крошками собираю. Ртути нет у меня. Так что вам от меня надо? Проводник в Зону нужен? По-моему вы и так сами неплохо ходите. Зачем я вам, товарищ?

И старший лейтенант Валентина Дроздова рассказа Бекасу следующее, из которого он многое узнал и что-то не узнал.

Полученное задание было выполнено лишь на половину из того, что она должна была сделать. Чили был ликвидирован, однако ртуть, которую она также должна была забрать, ушла туда, куда уходили и все предыдущие его партии — в Оскол, на базу бандитского формирования «Легион Свободы».

В последней шифровке, которую она получила по радиосвязи, «Центр» дал понять, что крайне не доволен срывом задания и потребовал от неё принять все необходимые меры для пресечения этой поставки.

О том, что партия ртути, находившаяся в комнате-хранилище у Чили, была помечена радиоизотопами завербованным агентом, старший лейтенант Бекасу не сообщила. О том, что доставку снайперской винтовки на место её позиции для выстрела и последующее сокрытие оружия после выстрела осуществил тот же агент, и этого она не сказала.

Теперь, когда получен прямой приказ с выданными ей дополнительными полномочиями — действовать исходя из сложившийся оперативной обстановки — она этот приказ «Центра» выполнить обязана.

Бекас слушал ее внимательно, не перебивая. По ходу ее рассказа он понял, куда идет дело. Бекасу краями с «Легионом» уже не разойтись — это факт. Мосты были сожжены жёстко — до пепла. Остается Бекасу только рвать когти из этих краев, по прямой линии, не оглядываясь и километров на тысячу.

Но! Большое, весомое, жирное такое «но»… Но можно было на прощанье сорвать куш.

Она сказала, что дальнейшая крупная оптовая поставка ртути из Оскола и дальше в «большую Россию», а потом уже и за границу, по оперативным данным, будет осуществляться буквально на днях. На ожидание подкрепления от «красных» времени нет. Ртуть уйдет на широкий простор необъятной Родины. Ищи её, свищи её. Из Оскола дорога на «большую Россию» одна — кругом леса и болота. План предельно простой — на дороге устроить засаду; гоп стоп и были ваши, стали наши. Вот только одной ей такое не по силам. По силам ли такое двоим — это тоже вопрос. Но одной не по силам точно.

«Пять — десять литров ртути пойдут в этой поставке», — сказала она Бекасу и посмотрела на его реакцию в этот момент. Пол литра ртути Бекас видел в своей жизни только раз, а вот одного литра сразу не видел никогда.

Старший лейтенант Комитета Гос. Безопасности предложила Бекасу обычную для него десятую часть. «Десятину как в церковь. Знакомо.» — подумал Бекас, услышав такое.

— Что скажешь, Бекас? — спросила Валентина.

— Как мы узнаем, когда и как пойдет ртуть? — прервал свое молчание Бекас.

— Пойдет на машине, как обычно, с охраной. А когда пойдет мы узнаем.

— Как узнаем?

— Мы узнаем.

Бекас понял и без этого, что она много не договаривает, но и не ожидал от нее иного.

— Так что скажешь, Бекас? — спросила она еще раз. — Тебе надо подумать?

Бекасу не надо было подумать. Он пытался представить, как выглядят десять литров ртути сразу.

— А что я скажу… — Бекас встал, подошел к полке со всякой всячиной, осмотрел ее, нашел нужную ему пачку, — Я скажу, что нам нужен пулемёт!

— Пулемет? — она вскинула бровь, — А где взять пулемёт?

— Пулемет есть у «Потаповских», пулемёты есть у «Ельцов» — два. Что ж это — мы пулемета не найдем что ли? Найдем. Тебе чай какой? Покрепче или…?

— Мне покрепче. — сказала она.

Бекас поставил на середину стола пачку индийского чая.

Они стали пить чай со сгущенкой, за которой Бекас сходил, принеся свой рюкзак и оружие в кухню.

— Ну, что, товарищ старший лейтенант, теперь будем наращивать помаленьку между нами доверие?

Бекас опустил в тарелку со сгущенкой баранку, откусил от баранки, запил чаем.

— Хороший чай! — сказала она.

— Хороший. — согласился Бекас.

— «Здоровое недоверие — хорошая основа для совместной работы». Кто сказал знаешь? — спросила Валентина.

— Кто сказал?

— Товарищ Сталин. Надеюсь, что ты не попросишь меня клясться на этом красном знамени?

— Не-е-е — отрицательно покачал головой Бекас, поддержав такую шутку — Тем более, что мне в ответ-то, клясться совсем тут не на чем. Святой Георгий? Ну — это для меня такое… Разве, что вот — на крокодилах с гармошкой.

Бекас в первый раз, за все время, увидел, как она улыбнулась и сказала:

— Говоря про пулемёт, ты сказал «мы». До того были у тебя одни: «я», «мне», «меня».

— И не продолжайте, товарищ, — ответил Бекас, по новой макая баранку в сгущённое молоко, — я понял. «Мы» — это символ вашей веры.

— Можно и так сказать.

— Вашей, но не моей. — Бекас облизнул сгущенку со своих пальцев.

— Ну, и я уже поняла. Можешь и ты не продолжать.

Бекас все еще рассматривал свои пальцы, качнул головой.

— Однако… — он прервался.

— Что, однако?

— Однако, — продолжил Бекас, как бы между прочим, показал себе на плечо, — от очередной звездочки и от персонального ордена за заслуги, не откажешься, если дело выгорит наше.

Бекас сделал сильное ударение на слове «наше».

— Ну, а с чего бы мне отказаться? — сказала она и тоже взяла баранку, макнула в сгущенку.

— Да, я вот и говорю — со всех сторон у тебя гладко выходит, старший лейтенант.

— Что ж, я рада, что в конце концов, мы окончательно перешли на «ты». — проигнорировала Валентина его выпад.

В кухню вошла Ленка-Дурочка и сразу направилась к Валентине. Ленка подошла к ней без всякого стеснения провела рукой по ее кожаной куртке, по ее волосам, сказала: «красивая» и прижалась к ней, как к новой игрушке, которую получают дети в подарок. Из-за дверного косяка медленно выплыл протодьякон Егорыч.

— Здравствуйте, — сказал он и вежливо поклонился обоим по очереди и Бекасу, и Валентине, не входя.

— Извини, Егорыч, мы тут у тебя, как бы по-свойски, по-соседски. — сказал Бекас.

— Сидите, сидите! Ничего, ничего! Сидите, сидите! Пойду Пирата поищу. Куда его бес понес, старого?

Егорыч, так же медленно, как и появился, скрылся за дверным косяком.

Валентина одним пальцем нажала улыбающейся Ленке-Дурочке на нос и изобразила звук дверного звонка: «Дзинь!»

Егорыч нашел алабая Пирата в дальней разрушенной части коровника. Пес завилял хвостом, прижимая голову к земле, подошел к Егорычу, заглядывая в глаза хозяину, извиняясь. По прижатым ушам и положению его головы было видно, что ему стыдно пред хозяином за то, что он, сторожевой пес, так испугался и не защитил территорию от произошедшего только что нашествия чужих.

Егорыч вовсе не сердился на него, напротив — ласково потрепал его за холкой, сказал: «Ступай, ступай на место!».

Пират, озираясь на хозяина, чтобы быть уверенным, что правильно всё понял, неспешно побрел к себе в будку, стоявшую во дворе у входа в коровник. Когда он пересекал двор, в нос ему ударило сочетание плохих, дурных запахов, запахов беды, которые он, старый пес, уже хорошо знал. Это были два запаха: запах пороха и запах крови. Когда эти два запаха появлялись вместе, Пирату становилось страшно.

Чтобы занять себя чем-то Егорыч, подсыпал на пол коровника свежей соломы и опилок, поверх влажного верхнего слоя. Поилки и кормушки уже чистые, после утреннего кормления, он еще раз вычистил и помыл. В той нехитрой своей работе, он старался на совесть, старался исправить хоть что-то вокруг — все то малое, что было в его силах, пока обезумевший мир катился в пропасть.

Когда он пошел сполоснуть тряпку в ведре, стоявшем у входа, он услышал, как сосед и чертова баба-жиличка что-то хлопотали у входа в коровник, загружая свое в тот чертов мотоцикл цвета катафалка. Он остановился за дверью. Грязная вода капала с тряпки на пол, но Егорыч решил не выходить во двор. Он вовсе их не боялся, ни соседа Бекаса, ни чертовой бабы. За многие свои годы он уже научился разбираться в людях, по первому взгляду быстро понимал, что от кого можно ждать. Ему просто ничего этого не хотелось видеть.