Страница 8 из 74
Глава 3
Глава 3
Первая ночевка в аббатстве прошла из рук вон скверно. В церковных радениях я вымотался как собака, но сразу заснуть так и не смог. В голове просто гудела орда мыслей: как навести порядок, сделать аббатство прибыльным хозяйством и как выпутаться из очередной кучи дерьма, куда я по своему обыкновению первым делом влез. А как только закрывал глаза появлялись обтянутые черной высохшей кожей скелеты и тянули ко мне с утробным воем и бренчанием ржавых цепей свои клешни.
В общем не выспался и проснулся злой как собака. Выгнал личный состав на зарядку, загонял до третьего пота, а потом еще щедрой рукой раздал строгих епитимий. Пятерых особо провинившихся отправил в холодную на хлеб и воду, а парочку отъявленных нарушителей лично благословил канделябром.
Дальше сам провел утреннюю мессу, коряво, но эмоционально. Потом обходил монастырь вместе с келарем и совершенно неожиданно обнаружил арсенал, просто забитый под потолок оружием и доспехами. Алебарды, шлемы, кирасы, аркебузы, мечи и топоры — снаряги с лихвой хватало чтобы вооружить до зубов три десятка человек. Ассортимент был слегка устаревшим и ржавым, но вполне еще пригодным.
Откуда и зачем все это взялось так и осталось неизвестным, но я особо не огорчился и решил со временем ввести в распорядок воинские упражнения, а пока отправил пару конверсов чистить найденное. Монахи и оружие? Сразу может показаться, что два этих понятия совершенно несовместимы, но на самом деле очень даже совместимы. Да, монахам запрещается проливать кровь и убивать, но этот запрет очень казуистичен. Временя рыцарских монашеских орденов уже давно прошли, но они существуют до сих пор. Признанный святым Бернард Клервосский в своем трактате «Новое воинство Христово» писал: «Нет для избравших воинскую жизнь задачи благороднее, чем рассекать язычников. Славно претерпеть смерть за Христа и не преступно убивать других за Него. Христов рыцарь убивает безгрешно и умирает со спокойной совестию. Умирая, он трудится для себя, убивая — для Христа. Убивающий язычника, он — не человекоубийца, а "злоубийца». А если перефразировать — защищая себя, священнослужитель совершает благое дело. Все просто — посягнул на жизнь священника — пошел против церкви. Пошел против церкви — сразу стал «язычником», коего и угробить совершенно не грех.
Так что вооружив своих монахов — я ничуть не перечу канонам церкви.
К слову, как очень скоро выяснилось, Боня еще зарабатывал, сдавая своих послушников как рабсилу местным землевладельцам, но я эту порочную практику сразу прекратил и перенаправил высвободившийся людской ресурс на благоустройство самого аббатства.
Перекусив, сел за документы, проводить ревизию своих владений и слегка охренел от масштабов — почитай весь регион Аньер-сюр-Уаз принадлежал аббатству. Мельницы, виноградники, винодавильни, рыбные пруды, леса и поля, лесопилки, прочее движимое и недвижимое имущество, впечатляющих размеров сеньории, некоторые даже с правом взымать акцизные сборы — для того, чтобы обеспечить все это богатство рабочей силой, даже полка монахов было мало. Голова просто пухла от забот, к тому же, дело осложнялось еще тем, что, в своей прошлой жизни, скорее всего, никакого опыта управления хозяйственными объектами у меня не было. К счастью, подавляющая часть сиих объектов уже была сдана в аренду третьим лицам и просто приносила доход. А еще, я очень надеялся, что мне поможет Саншо, крепкий и умелый хозяйственник по натуре.
Из всего вороха забот самым незначительным был вопрос недоимок; некоторые арендодержатели тянули с оплатой или вовсе не платили, но я особо не огорчился — выбивать долги как раз проще всего, заодно и развлекусь от церковных радений.
Когда голова вконец разболелась, я отправился на свидание с Бонифацием, чтобы разговорить на предмет спрятанных денег. А для пущей сговорчивости предпринял некоторые меры.
Казалось бы, чего проще разговорить отдельно взятого мерзавца, особенно при наличии хорошо оборудованной камеры пыток. Но, увы, в моем нынешнем положении не все так просто. Пытать церковнослужителя нельзя, особенно другому церковнослужителю. То есть, вполне можно, но надо всегда помнить о «компре», которую могут использовать против меня. Поэтому пришлось импровизировать.
— Аve, María, grátia pléna; Dóminus técum; benedícta tu in muliéribu-uus… — хрипло тянул Мигель, держа на вытянутых руках распятие.
Следом за ним гуськом шли мы, а в арьегарде топали три послушника таща тачку с известковым раствором и инструментами.
Рясы с глухими клобуками, хриплый речитатив, эхо мерных шагов — со стороны процессия смотрелась жутковато, особенно в антураже и так жуткого подземелья.
— Что? Что это? — при виде нас валявшийся на гнилой соломе в своей клетке Бонифаций вскочил. — Зачем? Что вы собираетесь делать? Я никуда не пойду…
Мы выстроились молча перед клеткой.
Смещенного с поста аббата забила дрожь, он стал сильно заикаться и повалился на колени.
— З-зачем известь, з-зачем? Г-господи, не надо, я м-молю-у-уу вас…
Я молча подал жест, Бонифация вытащили из клетки и заломив руки повели в помещения с нишами для замуровывания.
Послушники начали мешать раствор, а Мишель с Леоном принялись надевать на аббата цепи.
Я подождал, когда они закончат и подошел вплотную к Бонифацию.
— Я все скажу, все!!! — заныл тот, заливаясь слезами и слюнями. — Молю, не надо! У меня есть золото, много золота, я отдам все!
Я склонился к нему и тихо сказал:
— Нас не волнует корысть, мы заботимся только о вашей душе, сын мой…
И подал сигнал.
Очень скоро лег первый ряд кирпичей, следом второй. Кладка медленно и верно поднималась.
Бонифаций гнусаво завыл, из рта потекла слюна, он забился в нервном припадке и повис в зажимах.
Я понял, что могу переборщить и жестом отослал всех кроме Саншо.
— Говорите. Но помните, только полная откровенность спасет вас.
Бонифация прорвало, баск едва успевал записывать его исповедь.
А мое настроение становилось все мрачнее и мрачнее. Хрен с ними этими деньгами, потому что, судя по списку вовлеченных людей мне они скоро вообще не понадобятся. Брат короля, герцоги Суассонский и Бульонский, принц Конде, фавориты и фаворитки самого короля — почитай самые сливки знати.