Три товарища

— Я принял решение… любимая, — я говорил так осознанно. Опять не спонтанно. — И оно окончательное. Я — лечу. Лечу вместе с друзьями.

Василиса ничего не ответила. Она нахмурилась, словно мой ответ её не устраивал.

— Позволь я скажу, — я прикоснулся пальцем к её губам. — Да, я думал об СКР. И куда серьёзнее думал о тебе. Сейчас мне нелегко это говорить, но меня на самом деле посещала мысль бросить всё к чёртовой матери. Я так хотел остаться с тобой, хотел просто быть рядом, что вполне серьёзно раздумывал отказаться от полёта…

— И это, в принципе, неплохая идея, — быстро перебила меня Василиса.

— Но я не могу. Это был бы не я. Я не отпущу друзей одних. Не стану причиной распада звена.

— Я сожалею, что для тебя это крайне важно, — на глазах Василисы показались капельки влаги. В очередной раз я убедился, что ей не всё равно. Что она действительно за меня переживает. И мне это чертовски нравилось. — Я не знаю, удалось ли тебе выяснить, кто я такая. И выяснял ли ты. Но позволь и мне кое-что сказать: мой отец — генерал армии Николай Иванович Пирогов. Военный в четвёртом поколении. Он сможет тебе помочь. Сможет помочь нам. Благодаря его влиянию я получила это место и могу попросить что-нибудь подобрать для тебя. Тебе лишь нужно захотеть. Я обещаю, нет таких проблем, которые ему не по силам решить.

Я утёр её слезинки большими пальцами. Я был польщён предложением Василисы. И так же не мог не отметить, что её семья, как и моя — потомственные военные. Значит, нам суждено быть вместе.

Но в то же время, есть вещи более важные.

— Спасибо тебе. Спасибо, что ты есть. Спасибо, что приняла меня таким, какой я есть. Но я уже всё решил. Лёху и Никиту я никогда не оставлю. Наша дружба, как гранит. Они для меня — самое важное. Ведь они — моя семья. И я никогда не подведу их.

Василиса шмыгнула носиком и обняла меня. Но ничего не смогла сказать. Видимо, просто не находила слов.

— Как бы дальше не сложились события, я никогда не забуду тебя, — чувства начали обуревать и меня. Я уже едва сдерживался, чтобы тоже не пустить слезу. — Я благодарен судьбе… благодарен Лёхе, что свёл нас вместе. И я уверенно тебе говорю. Абсолютно не сомневаясь. Я люблю тебя, Василиса. Если обещаешь ждать, я обязательно вернусь. Нет в мире той силы, которая помешает мне вернуться.

Она ещё крепче прижалась ко мне. А затем я услышал всхлип; Василиса реально заплакала.

— Мне кажется, что и я люблю тебя, — прошептала она. — Если пообещаешь вернуться, я обязательно дождусь.

Печатью, подтверждающей заключённый между нами договор, стал не только стук сердец, но и нежный поцелуй. Большего нам и не надо было.

Лейтенант Терехов Никита Олегович.

В центре связи, куда я пришёл, было чересчур шумно. Повсюду сновали агенты СКР, одетые в свои крикливые униформы. Они суетились, носились с какими-то бумагами и абсолютно бесцеремонно обращались с гражданскими из техобслуживания.

— Что вы хотите?

Всю дорогу сюда я был задумчив. Проигрывал в голове предстоящий разговор и не сразу среагировал. Удивлённо посмотрел на две башни в форме СКР, перегородившие мне дорогу. А я ведь ещё даже порог не успел пересечь.

— Позвонить хочу. А что? — нахмурился я. — С каких пор это запрещено? С каких пор тут хозяйничает разведка?

— С сегодняшних пор… э-э-э… лейтенант, — одна из башен уверенно ответила, но погоны различила не так чтобы быстро. — Режим общего радиомолчания будет введён вечером и продлится до завершения подготовки. Сейчас решаются организационные вопросы.

— Я это вижу, — фыркнул я. — Когда речь идёт о разведке, всегда суетливый бардак… Мне надо позвонить. Поскольку ещё не вечер, имею право?

— Имеете, лейтенант Терехов, — к башням подошёл разведчик с погонами капитана СКР. Его я не знал, хоть он, судя по всему, знал меня. — Но имейте в виду: разговор будет записан так или иначе. Следите за тем, что говорите. Не болтайте лишнего.

— Семейные дела вас не касаются, — уверенно ответил я, намеренно не став говорить "товарищ капитан". — Но раз скоро мы войдём в режим военного времени, ваш совет я учту.

— Это не совет, а приказ, лейтенант, — поморщился капитан. — Идёмте.

Меня сопроводили и усадили за стол перед экраном спутникового телефона. А затем удалились, предоставив небольшой островок приватности. Как раз такого размера, чтобы никто не слышал тех слов, которые я собирался сказать жене.

Когда мне сообщили, что на требуемый номер идёт вызов, я не стал включать экран и громкую связь. Я снял трубку и прислонил к уху, потому что хотел побыть с женой наедине.

— Да?

— Привет, солнце.

— О, привет, Никита! Привет, любимый, — радостный голос на другом конце провода контрастировал на фоне того, как закончился наш предыдущий разговор, но всё же вызвал на моём лице улыбку. — Рада, что ты позвонил. Как там у вас дела?

— Пока держимся. Летаем на новом ис… прости, летаем и тренируемся. Пилотов остаётся всё меньше, но мы пока в фаворитах.

— Отрадно слышать, — градус Таниной дружелюбности начал сползать к нулевой отметке, очень доходчиво подтверждая, что ей совсем не отрадно. — Ты подумал о том, о чём мы говорили? Я, мне кажется, дала тебе достаточно времени. Олег Константинович тоже ждёт ответа. Мы все всё же настаиваем на принятом на семейном совете решении. А ты? Какое решение принял ты?

Подобные американские горки в её настроении, подобные перепады меня всегда раздражали. Но я стал относится к ним терпимее, учитывая её беременность. Она часто была категоричной и требовательной, но всё же, бывало, уступала. И сейчас мне от неё требовалось, чтобы она уступила. Ведь я совершенно точно уступать не стану.

— Танюш, если я удостоюсь чести… Да, удостоюсь чести быть зачисленным в эскадру, я обязательно отправлюсь навстречу врагу. Не один, а вместе с друзьями. Мы встретим врага и вступим в бой вместе. Как и должны.

— Скажите пожалуйста, он всё равно геройствовать собирается! Как будто кроме него некому этим заняться. А обо мне ты подумал? Подумал о том, что будет со мной?

— Да, — вздохнул я. Противление было мною ожидаемо, и я уже стал от него уставать. — В последнее время я только об этом и думаю. Потому и пришёл позвонить сейчас. Я хочу тебе в последний раз всё объяснить.

Таня затихла. Никаких ехидных комментариев не последовало. Уверен, как раз потому, что прозвучало слово "последний". Его я произнёс намеренно.

— Я больше не буду с тобой спорить, жена, — так я её назвал тоже намеренно. Я не метался и не терзался. Я всё уже решил. — Твои аргументы, аргументы родителей я услышал. Теперь, пожалуйста, услышь мои… Выбора передо мной не стоит. Нет выбора между спасением человечества и жизнью в личине трусливой мыши, забившейся в щель. Я не такой. В решающий момент я не отступлю. Не стану прятаться за чужими спинами и не оставлю друзей одних. Вместе мы сделаем всё возможное, чтобы защитить Человечество, а значит, защитить тебя. Защитить твоё будущее, будущее сына, будущее родителей. И если придётся… да, если придётся, я отдам за это жизнь. Без колебаний отдам жизнь за то, чтобы будущее у тебя было, — после того, как я выговорился, ещё долго стояла тишина. Таня, столь любящая высказывать своё мнение по поводу и без, молчала. — Слышишь? — сердито спросил. Я не собирался уходить, пока не добьюсь понимания.

— Слышу, — тихим голосом прошептала она. А затем как будто всхлипнула. — Делай, что считаешь нужным, Никита. И… и я горжусь тобой, — она всё же заплакала в конце, перед тем как положить трубку.

Но мне этого было достаточно. Я слушал гудки и улыбался. Пусть она поплачет, пусть смирится с неизбежным. Мне бы было куда тяжелее, если бы мы опять разругались. Но её слова, наконец-то, звучали правильно, в моём понимании. Наконец-то она поняла, что мною движет. Я испытал чувство настоящего облегчения и про себя пообещал Тане, что она действительно будет мною гордиться.