Страница 7 из 15
Анна в это время окуривает дом и рассыпает ровной тонкой линией соль под порогом. Подсолнечное семя из холщового мешочка она кладет на подоконник, приговаривая себе что-то под нос. Долго вглядывается в дождливый пейзаж за окном, затем рисует пальцем обереги на стеклах и плотно задергивает шторы.
Анна велит нам отправляться спать, и мы делаем это с неохотой. Наши посиделки у камина мало походят на пижамную вечеринку, но мне, словно ребенку, не хочется, чтобы это заканчивалось. Как будто, я всем своим существом ощущаю ценность таких спокойных вечеров, которые могут в будущем не повториться. Как будто, боюсь того, что закрою глаза, и окажусь там, где мне не будет так же хорошо.
– Давайте, давайте, отрывайте задницы от подушек, – бесцеремонно пихает нас Анна. – Марш спать!
И нам приходится подчиниться.
Я поднимаю к себе в комнату, переодеваюсь в длинную футболку и сажусь на кровать. Достаю цепочку и впиваюсь взглядом в пробирку. Той крови дхампири, что есть во мне, слишком мало, чтобы сдерживать демона. Добавляя к ней кровь Кайи, защиту можно усиливать лишь на время. Если бы можно было загадать желание, которое непременно исполнится, я бы хотела стать человеком. Хотя, никогда им и не была.
Интересно, каково это – жить без одержимости, странных снов и фобий? Жить, не страшась самой себя?
Осторожно открутив пробирку от крепления, я откупориваю ее и в один глоток опустошаю содержимое. Затем закрываю и прикручиваю пустую пробирку обратно. На языке разливается сладость с металлическим привкусом. Я морщусь, облизываю губы и забираюсь под одеяло. Выключив ночник, закрываю глаза.
Слышно, как дождь барабанит по крыше, как завывает ветер. Я ворочаюсь в полной уверенности, что не смогу сегодня уснуть. «Ни о чем не думай, расслабься» – приказываю себе. Наконец, перед глазами пляшут мушки, а мысли начинают путаться, как это обычно бывает, когда ты проваливаешься в сон.
Кровь.
Литры крови.
Ее здесь столько, что у меня жжет в горле.
Она повсюду. На полу, где к ней липнут подошвы школьных туфель, на моей одежде, руках и даже, кажется во рту. Я вся перемазалась кровью дхампири. Мои ладони темнеют от густой, липкой крови, склеившей пальцы.
Куда бы я ни ступила, она везде. Я вижу тело Асмунда, распростертое у моих ног, и знаю, в какой стороне от него лежит голова. Мне страшно даже поворачиваться в ту сторону. Этот взгляд… Один раз увидев, не забудешь никогда. Безжизненные выцветшие глаза, искривленный рот, губы, застывшие в немом крике.
– Асмунд… – Мой голос звучит так тонко, будто доносится откуда-то издалека.
Но тело неподвижно. А на голову я по-прежнему и смотреть боюсь.
– Асмунд, – зову я как в бреду.
Падаю на колени и начинаю захлебываться в рыданьях. Он сражался как воин, но доброта его души стала его погибелью. Асмунд хотел поговорить с ними и потому позволил себе обмануться. Стоило повернуться к ним спиной, и…
У меня перехватывает дыхание.
Я ползу на четвереньках к его голове, чтобы взять ее на колени и прикрыть ему веки. Так правильнее. Внутри меня словно что-то надламывается, когда я прижимаю его голову к груди и баюкаю, точно младенца. Глупо взывать к справедливости, но в этот момент я стискиваю зубы, чтобы не зарычать с досады: попадись мне Ингрид в этот момент, клянусь, стала бы рвать ее на части голыми руками.
Мне хочется кричать, но беспомощный вой гаснет, так и не вырвавшись из меня.
Лес.
Бескрайний, дикий, мрачный. Застывший в ожидании рассвета.
Я бреду вперед в темноте, касаясь ладонями шершавых стволов сосен, чтобы не споткнуться и не упасть. Ноги утопают в мягкой земле, устланной сухими ветвями, листьями и черным мхом. Солнце настигает горные вершины вдалеке, и его свет, словно горный цветок, распускается на острых пиках.
Я ускоряю шаг. Почти бегу.
Наконец, среди деревьев, словно ниоткуда начинают проявляться очертания низенькой деревянной хижины с выстланной сосновыми ветками старой крышей. Стены хижины потемнели от времени, а крошечные окна мутнее болотной воды. И, все же, я решаюсь подойти к одному из окон, чтобы заглянуть внутрь.
Стараюсь ступать тише, обхожу камни, дровяник, наклоняюсь, чтобы не задеть сухие растения, развешанные на веревке, натянутой вдоль одной из стен. И замираю, когда моя юбка шелестит вокруг ног, зацепившись за куст. Освободив ее от пут, прислоняюсь к стене и задерживаю дыхание. Мой слух улавливает низкие вибрации. Что это?
Я прислоняюсь ухом к стене и будто слышу голос. Плавный, мелодичный: он то нарастает, звеня, то стихает – словно говорящий переходит на шепот. Это мужчина. И у его речи есть ритм. Она словно песня.
Да, это песня! Йойк…
Я бросаюсь к окну, не боясь быть замеченной, приникаю лбом к стеклу и сквозь белесую завезу вижу двоих: обнаженную женщину, лежащую с закрытыми глазами на полу посередине комнаты и мужчину, сидящего на коленях подле нее и водящего чем-то вроде плоского камня по ее груди и плечам, испещренным глубокими ранами. Он сопровождает каждое свое движение новой строчкой странной песни и возносит взор к потолку, словно прося кого-то об исцелении этой несчастной.
Проходит мгновение прежде, чем у меня получается разглядеть ее обезображенное почти до неузнаваемости лицо и с ужасом понять, что это Ингрид.
И в этот же момент я со сдавленным выдохом просыпаюсь в собственной постели.
– Ингрид… – выдыхаю я.
И ее имя горит на моих устах.
Сажусь, пытаясь отдышаться, утираю пот со лба и вдруг ощущаю, как что горячее щекочет нос. Опускаю взгляд – кап! Капля крови падает на одеяло. Кап – еще одна стекает по губе и падает вниз, на белоснежную ткань, превращаясь в маленькое ассиметричное пятно.
– Проклятье! – Придавив нос пальцами, я встаю и бреду в ванную.
Плетусь почти наугад, так как перед глазами расплываются круги. Ноги еле держат, силы ко мне так и не вернулись. Да еще и сон, похоже, высосал их остатки.
После того, как мне удается остановить кровотечение, я принимаю душ. Долго сижу в ванной, поливая лицо водой и пытаясь собраться с мыслями. Затем выхожу, возвращаюсь в комнату и только в этот момент отмечаю, что погода за окном наладилась. Переодеваюсь, расчесываю мокрые волосы и спускаюсь вниз.
– Не зови мертвеца, если не хочешь, чтобы он пришел. – Этими словами встречает меня в кухне Анна.
Она вообще ложилась? На ней та же одежда, что и вчера, а в зубах зажата сигарета, от которой дым поднимается к потолку. Когда я сажусь за стол, она открывает форточку, затем ставит передо мной бутерброды и черный кофе, который выглядит таким густым и крепким, что кажется, будто ложка останется стоять в нем, если ее там оставить.
– И что это значит? – Спрашиваю я, разглядывая себя в отражении на поверхности напитка.
– Это кофе по старому цыганскому рецепту и бутерброды, которые я слепила из того, что нашла на кухне: подсохший хлеб, пришлось его подмолодить в тостере, пара вялых салатных листьев, кружочек томата, ветчина и какой-то соус из холодильника: не знаю какой, но пахнет не дурно.
– Нет, я не про это. – Поднимаю на нее взгляд. – Про мертвеца. Что значат ваши слова?
– А, это. – Она садится за стол. – Ты звала ночью Асмунда, не стоит этого больше делать. Мы похоронили его, как завещано, но ты же не хочешь, чтобы его не упокоенная душа вернулась к тебе в виде призрака?
– О… – Хмурюсь я. – Нет, не хочу. Просто мне снилось…
Я прикусываю губу, и Анна кивает, не требуя объяснять.
– Скорее хлебни кофе, дорогая. – Наклоняясь вперед, просит она.
И придвигает мне кружку ближе.
Я делаю глоток и начинаю кашлять.
– Что такое?
– Странный привкус. – Хрипло отвечаю я.
– Всего лишь пепел моей бабушки. – Отмахивается Анна.
– Вы подсыпали мне пепел в кофе?!
– Щепотку. – Видимо, эти слова должны меня успокоить. – Тебе нужны силы, Нея. Воскрешение не проходит даром, и ты как выжатый лимон. Гляди-ка. – Она достает из кармана брюк круглое зеркальце в пестрой тканой оправе. – У тебя глаза кровоточат.