Страница 9 из 12
За объяснениями мышь двинулась к кикиморе. От Хаврошки несло прокисшими щами, да и не таков был Борода, чтобы с курносой связываться, но почему подруга прятала глаза. После допроса с пристрастием кикимора призналась, что видала, куда бегает вечерами Борода и как туда проникнуть, только предупредила, что компанию Степаниде не составит, поскольку очень уж боится вурдалаков.
– Кого-кого?– вскинулась Степанида, приложила лапки к мордочке и села на хвост.
– Уж такие страшные! Я тебе ж про них говорила. Цюцюрко, Нэпыйпыво да Убывбатько. Усатые, на бритых головах оселедцы, а кулачищи – пудовые.
– Что же Бороде делать с такой компанией? – изумлялась Степанида.
– Не с ними, – уклончиво ответила кикимора и, переходя на мову, добавила, – це охрана, захистныки.
– Кого же они охраняют? – почти шёпотом спросила Степанида, но ответа не услышала.
Когда стало смеркаться, Борода засуетился. Мышь притворялась, что готовится ко сну. Свила из носового платка гнездо на сейфе, натаскала себе хлебных крошек со словами: «На пустое брюхо сон нейдёт». Домовой улизнул в замочную скважину, а Степанида потрусила за ним. Теперь уже она не отставала, по сторонам головой не вертела. Её усы воинственно вздыбились, хвост стал крепким, как гитарная струна. У двери изолятора Борода на миг задержался, но потом просочился в незаметную щель у дверного косяка, замаскированную плохо прибитым плинтусом. Оттуда тянуло… смесью амбры, мускуса и ванили.
Степанида протиснулась следом, и сразу же перед ней встали стеной три мордоворота. Глаза их недобро светились, а из ухмыляющихся пастей торчали острые клыки.
– Вот что, молодцы́-подлецы, пропустите меня. Я по важному делу.
– Зъимо и нэ подавымося! – сказал тот, что справа.
– Та тут и исты ничого! – подхватил тот, что слева.
– Колы спиймав мыша трэба жуваты поволи, – хмыкнул тот, что в середине.
Степанида ловко прошмыгнула между ногами самого толстого и очутилась в коридорчике, который вёл мимо камер. Три мордоворота затопали за ней. Они ухали и хлопали ладонями, не столько пытаясь поймать разведчицу, сколько поднимая шум. Степанида бежала вперёд, чуя усиливающийся аромат, пока не увидела приоткрытую дверь и шмыгнула в полумрак.
– Бородушка, яхонтовый мой, – пропел ласковый голос, – чую я, мышьим духом пахнет.
Перед глазами Степаниды открылась невиданная картина. На коленях разомлевшего домового сидела девица в синем сарафане и алом кокошнике. Её чёрная коса змеилась по высокой груди, а белые руки обнимали тощую шею Бороды.
– Разлучница проклятая! – пискнула Степанида и ринулась к милующейся парочке.
Девица взвизгнула и проворно спрыгнула с колен домового.
– Что же вы, олухи, дверь не охраняете? – совсем не нежным голоском, а мощным басом крикнула она мордоворотам-упырям.
– Вид кого охороняты? – спросил тот, что слева.
– Мыша звычайна, – продолжит тот, что справа.
– На одну долоню покласты, иншою зачиныты… – завершил тот, что в середине.
– Вот я и приказываю вам: прихлопнуть её, чтобы мокрого места не осталось! – девица топнула ногой.
Борода водил бессмысленными глазами по сторонам и глупо улыбался.
– Ах ты, ведьма поганая! – пискнула храбрая Степанида, – А ты, Борода, тоже хорош, неужто не видишь, что перед тобой самая обыкновенная упыриха!
– Вздор! – захохотала девица, попеременно обращаясь то в валькирию, то в обнажённую Еву с яблоком в руке, то в египетскую царицу, – Я – Лиллит, прекраснейшая из живших когда-либо на этой земле.
– Нетути власти твоей над нами, сгинь-пропади, суккуб! – плюнула Степанида через левое плечо, и морок спал.
Борода вскочил, пошатываясь на нетвёрдых ногах. С ужасом он смотрел на упыриху: толстозадая, синегубая старуха в цветных лохмотьях и цыганских юбках скалила гнилые зубы. Три упыря беспокойно переглядывались. Храбрая Степанида быстро вскарабкалась домовому на плечо и крикнула:
– Хозяину перечить вздумали? Да он вас в порошок сотрёт! Разве не видите, кто перед вами? Это домовой Кольчугинского отдела! А вы кто? Доложить по всей форме!
– Цюцюрко, Нэпыйпыво и Убывбатько. Упыри на службе по надзору за арестантами! – гаркнул самый толстый. Потом все трое повалились на колени и нестройно завыли:
– Пробачь нас неразумных… Нэ впизналы…
Суккуб, утратившая свою привлекательность, шипела в углу:
– Явилась, хвостатая, всю малину попортила! Я тебе припомню… А тебя, домовой, я со свету сживу. Вас, нечистых, скоро совсем в Кольчугино не будет. Ни одного! Жди времечка!
От этих слов у Степаниды мороз по шёрстке пробежал.
– Некогда нам с вами тут цацкаться, – молвила мышь и поспешила с домовым прочь, чтобы не праздновать труса.
Оказавшись в родном матузковском кабинете Борода взгромоздился на сейф, уныло дёргая себя за космы. Светила яркая луна, и сон к нему не шёл. Степанида устроилась на ночёвку в кармане кителя Матузкова. О случившемся не говорили. Мышь, как мудрая женщина, понимала, что против суккуба неопытному в любовных шашнях мужчине было не устоять. Борода чувствовал себя пристыжённым. Мало того, что его вокруг пальца провели, так ещё и вступилась за него мышь малая, неразумная… Ночь укрыла город звёздной пеленой. В отделе воцарялась тишина, прерываемая вздохами спящих зэка́ в ИВС и тоненьким трио упырей Цюцюрки, Нэпыйпиво и Убывбатько: «Мисяць на нэби, зирки сияють, тыхо по морю човен плывэ. В човни дивчина писню спивае, а козак чуе, сэрдэнько мрэ».
Глава 8. Степанида против Лиллит
Наутро Матузков принёс в кабинет заключение пожаро-технической экспертизы по делу об убийстве Плотникова.
– Жаль, Борода, что ты читать не умеешь, обсудили бы,– покачал он головой, – одна голова хорошо, а две лучше.
—А три – Змей Горыныч, – ввернула Степанида.
– А ты словами спроси, не с подковырками, а напрямки, мож, чего и скажу, – буркнул домовой.
Степанида уселась перед следователем, чтобы ни одно слово не укрылось от её любопытных ушей.
– Я читать умею и юридическим заковыкам обучена, грызла «Уложение о наказаниях» и у Бороды аблакатом была на суде Надмирной Инквизиции, – похвалилась она и тут же хвост зубами закусила. О таком эпическом провале не стоило бы и вспоминать. Следователь сделал вид, что не услышал последних слов мышки.
– Вот что тут написано, – Матузков взял карандаш и стал сажать «птичек» в тексте, – изба сгорела сверху, очаг возгорания был значительного диаметра, не менее трёх метров.
– Это ж сколько керосину нужно было плеснуть на крышу! – ахнул домовой.
– Это не всё. Тело Вити Плотникова, помещённое в печь, сгорело не в ней. Вите кто-то голову проломил, от этого он и погиб.
– Как это, как это? – засуетилась мышь.
– Получается, кто-то его в печь засунул для отвода глаз? – удивился домовой.
– Получается так, верхняя часть туловища была цела, а вот ноги обгорели, то есть горело там, куда доставал огонь пожарища, – развёл руками следователь.
–Царица Савская, – ахнула Степанида, – это ж какие злоумышленники продуманные, не с бухты-барахты решали.
– Именно, – подтвердил следователь и погладил Сепаниду по спине, а потом обратился к домовому, – а ты, Борода, когда прилетел к пепелищу, печь осматривал, прикасался к ней?
– Боже упаси, – ответил Борода, – нешто я не понимаю, что к осквернённой печи домовой прикасаться не должон?
– Почему же к осквернённой? —удивился Матузков.
– Всякому понятно, что в устье хлеба пекут, млаленцев недоношенных допекают, а трупу там не место, – сказал домовой, как отрезал.
– Кому же понадобилось печь осквернять? – спросила мышь.
– Наиважнейший вопрос – для чего! – добавил Матузков.
На наиважнейший вопрос ответа пока не было, и обдумать версии не получилось, потому что в кабинет к Матузкову участковые Берёзкин и Будкин втолкнули беспризорника. Домовой растворился при появлении незваной троицы, а мышь ушмыгнула за фикус.