Миланский вокзал

В течение предыдущих дней она пыталась расспрашивать людей. Спрашивала других волонтеров, работников киоска рядом со входом в дорожный туннель, некоторых иммигрантов, часто посещающих площадь, но никто, казалось, не знал их или не замечал. Лорис – который, хотя она была очень осторожна, чтобы не дать ему ложной надежды, продолжал виться вокруг нее, словно маленькая собачка, нуждающаяся в ласке, – посоветовал ей обратиться в железнодорожную полицию на вокзале. Сначала Лаура была озадачена, но чем дольше она думала об этом, тем более хорошей идеей ей это казалось. Бросили их, или они убежали из дома – если кто-то что-то и знал, так это полиция.

Однако дети были не единственным источником ее беспокойства. Лаура также беспокоилась о Соне. Больше она ничего о ней не слышала. Розововолосая девушка не звонила ей и не появлялась в Центре после того, как Лаура пыталась убедить ее бросить и наркотики, и бойфренда-мучителя. Она боялась, что не сможет помочь ей, и это ее очень злило и огорчало.

Тем временем Раймонди вышел из дверного проема и прислонился к стене рядом с ней. Затем зажег сигарету и молча курил, глядя прямо перед собой.

– Мне нужно было глотнуть воздуха; я допью чай и сразу вернусь к работе, – начала оправдываться Лаура, ощущавшая себя виноватой.

– Пожалуйста, останься. Составь мне компанию, – с улыбкой сказал ей Раймонди. – Тебе не помешает время от времени давать себе передышку. Здесь не только воздух может угнетать, – добавил он, указывая на дверь Центра. – Иметь дело с таким количеством страданий и несчастий, конечно, нелегко. Не все для этого приспособлены.

– Да, иногда это тяжело, – ответила Лаура. – Но удовлетворение, когда удается сделать что-то полезное, бесценно.

Раймонди кивнул, затянулся сигаретой и очень медленно выпустил дым.

– Знаешь, Лаура, признаться, сначала я немного волновался за тебя. Я дал тебе шанс, потому что ты показалась мне очень мотивированной, но при этом не был уверен, что ты справишься. Я считал тебя хрупкой, не подготовленной к этому, боялся, что для тебя это будет слишком тяжело.

– А теперь?

– Теперь я думаю, что не мог ошибиться сильнее. Ты отлично справляешься, ибо была рождена для этой работы. Ты меня очень удивила; я не думал, что ты такая сильная.

– Я совсем не сильная, – со вздохом ответила Лаура.

– Ты ошибаешься; у тебя душа воина. Ты намного сильнее, чем думаешь; я настолько убежден в этом, что теперь у меня появилось беспокойство другого рода.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Лаура, удивленная этими словами.

– Видишь ли, здесь, в Центре, мы сталкиваемся с потенциально опасными ситуациями. Мы не герои, и есть предел тому, что мы можем и должны сделать, чтобы помочь, не подвергая риску людей, которые к нам приходят. Сейчас я опасаюсь, что, руководствуясь страстью и энтузиазмом, ты превысишь этот предел и совершишь какой-нибудь опрометчивый поступок.

Он облажался. Вернувшись в участок и найдя в интернете то, что искал, Меццанотте поспешил к Далмассо, чтобы выразить свою обеспокоенность и снова попросить его начать расследование. Это была ошибка, теперь он убедился. Если б у него была минутка на размышление, Рикардо сразу понял бы, что это преждевременно, что на данный момент это всего лишь умозаключения. Ему следовало сначала провести дополнительное расследование и найти более прочную основу, на которой можно было бы строить свои предположения. Но, как обычно, он действовал импульсивно, а теперь было уже поздно. Инспектор боялся, что вот-вот лишится той полуоткрытости, которую комиссар выказал в отношении этого дела. Нынче же его начальник оказался гораздо менее отзывчивым, чем в прошлый раз. Будучи явно раздраженным, он намекнул, что Меццанотте испытывает стресс из-за судебного процесса, в котором участвует, и плохо соображает. И прямо сказал ему, что не хочет больше ничего слышать об этой истории.

Перед Рикардо на столе лежал блокнот, открытый на страницах, где он записывал плоды своих исследований в Сети.

Тед Банди – убийца из университетского городка – в детстве жестоко убивал животных.

Джеффри Дамер – каннибал из Милуоки – насаживал собак на кол и вбивал гвозди в кошек.

Альберт Де Сальво – бостонский душитель – держал собак и кошек в клетках и метал в них дротики.

Ричард Трентон Чейз – вампир из Сакраменто, известный тем, что пил кровь своих жертв и поедал части их тел, в детстве ловил мелких животных и пожирал их сырыми.

Эдмунд Кемпер любил убивать соседских кошек, иногда закапывая их заживо. Он отрезал голову одной из них, а затем расчленил – та же участь постигнет его мать много лет спустя.

Согласно исследованиям, проведенным ФБР, многие серийные убийцы в детском и подростковом возрасте пытали и убивали животных. Это был их способ выплеснуть неудержимую потребность причинить боль, которая уже росла внутри них. По мнению экспертов бюро, связь между насилием над животными в юном возрасте и поведением будущего серийного убийцы была настолько зримой, что они включили ее в число трех основных предупреждающих признаков наряду с пироманией и ночным энурезом, то есть мочеиспусканием в постель после шестилетнего возраста.

Меццанотте понятия не имел, сколько лет его объекту и имеется ли у него ночной энурез, но зато он знал, что вот уже несколько недель тот без устали и с леденящей душу жестокостью забивает все более крупных животных. На данный момент у Рикардо не было доказательств, но риск того, что рано или поздно у объекта появится соблазн перейти к людям, был, по его мнению, более чем конкретным. У него было предчувствие, что это произойдет – и не через несколько лет, а гораздо раньше; а он уже не раз убеждался, что может доверять своим инстинктам. Полицейский нюх – одна из тех вещей, которые Рикардо унаследовал от своего отца. Он должен был остановить этого маньяка, пока не произошло страшное. Но если он не найдет способ убедить Далмассо начать настоящее расследование, ему вряд ли это удастся…

Меццанотте посмотрел на часы. Без десяти семь; скоро он наконец пойдет домой. В соответствии с ротацией, установленной в связи с чрезвычайной ситуацией в области безопасности, в тот день Рикардо работал в две смены, и больше ему не полагалось. Он только начал приводить в порядок бумаги перед уходом домой, как зазвонил телефон на его столе. Это был Фумагалли, дежурный по этажу.

– Инспектор, нужно принять заявление о пропаже человека…

– Нет, Пьетро, пожалуйста. Я закончил на сегодня и уже ухожу. Пусть этим займется кто-нибудь другой.

Он огляделся. Наступило время смены, и вечером отдел работал в сокращенном составе, но и сейчас в комнате для офицеров, кроме него, на своих постах все еще находились несколько коллег.

– Я настоятельно прошу вас разобраться с этим, инспектор, – сказал Фумагалли, понизив голос в почти заговорщической манере. – Вот увидите, вы не пожалеете, уверяю вас. Я делаю вам одолжение.

– Ну тогда ладно, – сдался Меццанотте, фыркнув. Он понятия не имел, что тот имел в виду, но ему нравился старый Фумагалли, и он не хотел его отчитывать, хоть искушение было сильным. – Дай мне пять минут на кофе, и я приду.

– Один из наших инспекторов примет вас как только сможет, синьорина. Если вы не против, пока присядьте, – сказал ей пожилой офицер, встретивший ее в маленькой клетушке, переполненной растениями и больше похожей на цветочный киоск, чем на что-то связанное с приемной полицейского участка, и указал на ряд пластиковых стульев.

Лаура сидела там уже около десяти минут, когда появился усталый и хмурый полицейский в помятой форме. Увидев ее, он слегка расширил глаза, а затем повернулся к своему коллеге за стойкой регистрации, который ответил на его взгляд лукавой улыбкой. Мужчины часто так реагировали, когда встречали ее впервые, что всегда смущало Лауру. Однако на этот раз это беспокоило ее меньше, чем обычно. Дело в том, что она тоже нашла этого полицейского довольно привлекательным. Ему было около тридцати, может быть, меньше; он был не очень высок, но худощав и подвижен; у него было несколько угловатое и неправильное лицо, не то чтобы красивое, но со своим странным очарованием, особенно из-за глаз, проницательных и темных.