Страница 11 из 65
Митя повернул паро-кота к особняку Шабельских. Прямиком у парадного крыльца один конь уже был - явно дожидаясь кого-то, лакей держал под уздцы оседланного коня. Митя выбрался сам и вынул из седла мисс, поставив ее на мостовую. Она неловко покачнулась, вцепившись Мите в плечи обеими руками, поглядела ему в лицо слегка расфокусированным взглядом:
- Какой быстрый есть ваш автоматон! Прямо вот только что быть там - и уже здесь! Я даже не заметить. Спасибо за катаний... Ох, нет, не надо звонить! – она остановила потянувшегося к звонку Митю. - Мне бывает тяжело ждать, да и прислуга господ Шабельски не слишком любить открывать мне дверь – считать меня особа не значительная. У меня есть свой ключ, - она вытащила из потрепанного ридикюля ключ, с улыбкой продемонстрировала его Мите и принялась открывать.
Мисс Джексон распахнула дверь, но Митя замешкался - право, не вваливаться же в чужой, и не слишком гостеприимный дом, вот так, без доклада.
Звон шпор и гневный голос одновременно донеслись из дома:
- Ищи деньги где хочешь — это твоя обязанность! А мне нужен этот гнедой! Скоро надо мной весь полк смеяться будет - Шабельский на клячах ездит! – пламенея раскрасневшимися от гнева щеками и сверкая эполетами, Петр Шабельский ринулся вон из отчего дома, как разъяренный бык из загона.
- Никаких гнедых! - донесся ему вслед вопль настолько пронзительный, что Митя даже не сразу узнал голос Лидии. - Я хочу в Петербург! И платье альвийского шелка!
Мисс Джексон с неожиданной для ее увечья ловкостью шарахнулась с пути младшего Шабельского - иначе бы он попросту вынес ее обратно на улицу. Да и сам Митя изрядно замешкался - его мысли вертелись безумной каруселью.
«Лидия сошла с ума? Платьев из альвийского шелка не бывает, а если и бывает, то только на альвийских лордах и леди! Но ... значит, альвийский шелк все же есть? Здесь, в Екатеринославе? На целое платье?»
В этот момент Петр Шабельский выскочил на крыльцо и недоуменно заморгал, столкнувшись нос к носу с Митей.
- Добрый день, Петр Родионович! - невозмутимо поздоровался тот. А что поделать - если уж вас застали в столь неприятно-двусмысленном положении, вам лишь невозмутимость и остается.
- Дмитрий?! - Шабельский почти рычал. - Я должен повторить, что не желаю, чтоб вы виделись с моими сестрам?
- Полагаю, даже в этом случае я не смогу оставить себе вашего паро-кота и вашу учительницу альвийского. Можете не благодарить. - Митя коротко кивнул, и направился прочь.
Последнее, что он увидел в распахнутом дверном проеме — это застывшую на лестнице фигурку, на сей раз не в привычных уже мальчишеских обносках, а в девичьем платье, кажущуюся в облаке светлых оборок еще более мелкой, тощей и похожей на мышь. Даринка застыла у перил, прижав к груди похожие на веточки ручонки, и глядела Петру вслед с усталой безнадежностью. При виде Мити глаза у нее стали злыми и жутковато-прозрачными и под этим пристальным взглядом тяжеленная входная дверь с грохотом захлопнулась сама собой.
— Вот же, ведьма! - бросил, как сплюнул, Шабельский, направляясь к привязанному у крыльца коню.
Глава 7. Плохие новости на десерт
Рокот пара-телеги за спиной возник внезапно и надвигался стремительно. Митя лопатками ощутил приближающуюся сзади тяжелую темную громаду и раньше, чем тень мчащейся пара-телеги накрыла его, перепрыгнул через кованные ажурные перильца на одно из спускающихся на улицу крылечек. Вскочил на верхнюю ступеньку, обернулся...
- Пшшшш! - шум резко сброшенного пара окутал все вокруг, сквозь рассеивающееся облако проглянул кузов, облучок и сидящий на нем управляющий, Свенельд Карлович Штольц, старший брат Ингвара.
- Митя? - растерянно спросил старший Штольц, разглядывая вжавшегося в дубовую дверь юношу.
- Ты шо там робишь, бандюга! А ну геть звидси, зараз городового позову! - за окном у самой двери бесновалась грузная старуха в старомодном чепце, грозя сквозь стекло тростью.
Нервно поклонившись грозной даме, Митя торопливо сбежал по ступенькам и вскочил на облучок рядом со Штольцем.
- Рад вас видеть, Свенельд Карлович! Поедем, пожалуй!
- И я вас рад. Гляжу, вы идете. Вот, пару подбавил, нагнать хотел, - неловко бормотал Штольц, дергая рычаги. - Не подумал, что вас это может ... - он замялся.
- Напугать? Хотите сказать - я испугался? - вскинулся Митя. Лишь одно в обществе оценивалось как грех более страшный, чем отсутствие манер, денег и связей - трусость. Физическая трусость была неизгладимым клеймом, общественной смертью. Невозможно было допустить даже намек на нее! Младший из дядюшек Белозерских, Константин, во время русско-турецкой компании, поняв, что вздрагивает при пушечных выстрелах, намеренно перебрался под самый жесткий обстрел, доказывая, что он и страх не представлены друг другу. Кузены Белозерские, будучи еще слишком малы для военных действий, жгли руки на свечках, а летом, в крымском имении, прыгали со скал в море, воспитывая в себе презрение к боли и опасности.
Митя, конечно, тоже вместе с ними жег и прыгал, больше всего боясь перестать быть своим среди Кровных родичей, а сам переживал, что в глубине его души все же затаилось некое унаследованное от отца плебейство - ведь рассуждая наедине с собой, никак не мог избавиться от мысли, что глупости в этих подвигах больше, чем отваги. К тому же ожоги на пальцах чудовищно мешали правильно завязывать галстук. Оттого приходилось особенно истово следить, чтоб и тень подозрения в трусости не коснулась его!
А Штольц рассмеялся.
- Ох, Митя, я порой забываю, что вам всего пятнадцать! Неужели вы думаете, что после недавних событий хоть один человек в губернии заподозрит вас в трусости? Какой же вы еще ребенок!
- Мне уже, считайте, шестнадцать, - раздумывая, обидеться или не стоит, проворчал Митя.
- Да-да, послезавтра! Ваш отец еще летом, в поместье, столько раз мне об этом напомнил, что мудрено было бы позабыть! - с необидной насмешкой улыбнулся Штольц.
- Так вы из-за этого нынче приехали? - неуверенно спросил Митя. Летом отцу еще никто не говорил, что Митя ему вовсе не сын. Вот послезавтра отец точно не сможет сделать вид, что ничего не происходит, и Митя поймет точно ... а поймет ли? Нет, если он не услышит привычного, ежегодного: «Поздравляю, сын, ты у меня совсем взрослый!» - сомнений и впрямь не останется, значит отец поверил. А если отец скажет, но сухо? Или небрежно? А если он скажет как обычно, а Митя только вообразит, что сухо и небрежно? Как понять - ведь не переспросишь же! Oо-о, проклятье!
- Не только из-за этого! - Свенельд Карлович усмехнулся. - Позвольте вас поздравить, Дмитрий Аркадьевич! Ваш кирпич начал приносить прибыль.
- Лучший подарок к шестнадцатилетию! - Митя аж подпрыгнул на облучке. Все сложные душевные терзания его моментально покинули, зато в мечтах, мягко помахивая безупречно скроенными рукавами, пролетела стайка новеньких сюртуков альвийской работы. - Подробности, Свенельд Карлович, умоляю!
- Мы получили крупный заказ из губернской казны на укрепление ограды городских кладбищ, и на отделочный кирпич для присутственных зданий.
- Мы получили? - удивился Митя. Мгновенно вспыхнувший восторг тут же сменился настороженностью. - Обычно они у Лаппо-Данилевского ...
- А нынче - у нас! - Свенельд Карлович лучился неприкрытым, упоенным злорадством, - не только получили, но уж и подводы отправить успели. Я приехал соглашение подписать да деньги получить. Аркадий Валерьянович разве ни о чем таком не упоминал?
- Упоминал, - задумчиво кивнул Митя. - Говорил, была беседа с его превосходительством.
Про защиту казенных зданий от мертвецов, и как городовые просили «хоть по полкирпичика на брата» Митя тоже отлично помнил. Радостное настроение пшикнуло, как гаснущая спичка, и исчезло без следа.
- Ее превосходительству понравилась облицовка дворца! - уверенно продолжал Штольц. - Я всегда говорил - настоящее качество себя покажет!