Наблюдатель

Обычная "версия" этой хитрой и подлой твари в свёрнутом состоянии выглядит как каменное нагромождение, покрытое травой или ещё чем-то, что налипло на шкуру василиска за время его бурной деятельности. В длину василиск может достигать тридцати метров, а вот с шириной его природа обидела — всего каких-то сорок-пятьдесят сантиметров. И, конечно, его "толщина" — причина, по которой он называется ленточным. Сантиметра полтора-два, не больше. Мозг чудовища в виде тёмно-серых извилин расположен на протяжении всего тела, с единственным уплотнением в месте головы, которая чуть толще и чуть шире остального тела. Помимо идеальной маскировки, ленточный василиск обладает уникальным по своей природе ядом, вырабатываемым благодаря железам и сродству с тёмным эфиром, эфиром тьмы.

При попадании внутрь или на кожу яд чудовища вызывает необратимую мутацию жертвы — органы и сосуды раздуваются, а затем лопаются, выламывая кости, кожу и плоть — его или её буквально выворачивает наружу. Затем василиск обвивает жертву и принимается есть, впитывая кожей телесные жидкости, покинувшее тело и вытекающие из него. Поэтому те каменные нагромождения, на которые иногда можно случайно наткнуться в тёплом южном лесу — это ленточные василиски в процессе кормёжки.

У кожи чудовища две стороны — жёсткая, серая, и нежная чёрная, и предназначенная для поглощения пищи. Первая очень липкая и прочная — она выступает в роли брони и в роли маскировки. Вторая напрямую связана с мозгом и пищеварительным отделом, а ещё разбрызгивает яд, когда змея охотится.

Но главная особенность ленточного василиска — его мозг. Потому что этот орган чудовища способен к развитию. Впитывая вместе с пропитавшим всё тело жертвы эфиром его мозговые ткани, змея получает все воспоминания несчастного, а в редких случаях — его умения, связанные также с эфиром. Известны случаи, когда василиски атаковали города, используя молнии, магию света, огня и даже природное волшебство эльфов. С возрастом эти чудовища становятся куда агрессивней, ведь вместе с ними растёт и мозг, хранящий в себе огромные объёмы информации, паттернов и реакций как людей, так и орков с гномами и эльфами.

Впрочем, без поглощения разумных рас Крэйна ленточные василиски довольно предсказуемы, как обычные ядовитые змеи.

А вот их разновидность из пустыни Нам'ярра — куда опаснее. Так как пропитание в пустыне надо ещё найти, эти твари научились использовать эфир, чтобы подманивать жертв к себе, вызывая галлюцинации. И, кроме подхода к охоте, нам'яррские ленточные василиски выработали ещё одну версию печально известного яда.

Перед уже упомянутым действием он заставлял своих жертв впадать в состояние вечного голода и жажды. Караванщики, на кожу которых он попал, через пару часов бросались друг на друга, пытаясь, буквально, съесть другого. Чем больше жертва ела, тем сильнее становилось действие яда и ему уже невозможно было сопротивляться. Вскоре одного или двух обессиленных выживших настигал длинный и тонкий поток песка, на самом деле являвшийся ленточным василиском. Вместе с нормальным песком змея зарывала потерявших сознание жертв поглубже, а затем дожидалась, когда яд закончит своё дело. Так чудовище могло питаться эффективнее. В разы.

Не всегда всё доходило до каннибализма — одинокий путник мог просто съесть и выпить всё, что у него было при себе, а затем бросаться бежать, чтобы добыть ещё.

— К его чести, Ди быстро понял, что к чему, — произнёс Фолл, закрыв глаза. — Наглотался чистого эфира, чтобы на время перестать управлять Богом Войны. Успел спрятать шестилетнюю дочь в комнате, а ключ выбросить. Жена только вернулась какого-то банкета… Её он спасти не успел.

— Вот уроды… — со злобой бросил старый эльф. — Который век живу — а гномы всё не меняются. Даже люди так не предают — кинжал промеж лопаток и прости, прощай.

— Мне сообщили уже постфактум, — добавил Фолл, и взгляд его помрачнел. — Если бы не Мира, остановившая меня тогда, сейчас в титуле Сангвина Четвёртого не имелось бы пункта про сюзерена.

— Мира? — старейшина запнулся на этом слове, надеясь, что правильно услышал. — Это не та ли особа, которую твоя спутница называет мастером?

— Даже вы слышали! Да, Мира — её учитель и наставник, — кивнул первый герой. — И мой хороший друг.

Они ещё немного помолчали, размышляя о прошлом.

— Пожалуй, знаете, хватит о грустном. Какие у вас планы на будущее?

— Что ж, — старый эльф почесал затылок. — Думаю, будем расширяться. Где-то к востоку было озерцо, помнишь? Можно там рыбацкую хибару поставить. Есть у нас мужик один, Раваданом звать. Каждую весну, как снег чуть сходит да подтаивает, приходит ко мне да говорит, как было бы хорошо, если б озерцо то не промёрзло до дна. Хвастается, что снасти у него от отца остались, а применить их он всё никак не может. Вот, дадим выход доброй воле. Деревеньку частоколом обнесём, ворота поставим, дубовые — сам стругать буду…

— Нет желания вернуться в Пангонию? — осторожно спросил Фолл.

— Куда мне, — махнул рукой старик. — Старые друзья уже к Иггдрасилю вернулись, а новых мне на старости лет заводить не хочется. Главное, что пожар Империи стих. Может, такой мир приведёт мой народ к спокойствию и процветанию. Что-то сомневаюсь, что император вдруг передумает и решит устроить геноцид…

— Для его предшественника подобная идея обернулась фатальным исходом, — вяло рассмеялся первый герой. — Правда, в такие времена королевству эльфов нужен сильный лидер.

— Я уже давно не старейшина друидов, мой дорогой Фолл, — улыбнулся старый эльф, и в голосе его впервые отразился настоящий возраст. Да и тон стал иным — тем самым, что помнил Фолл, когда старик с лёгкой надменность, присущей остроухим, поучал его жизни и бою. — Теперь я просто старейшина одной деревни в одном очень красивом зелёном крае. За что тебе выражаю свою благодарность.

— Всегда пожалуйста, — протянул первый герой, не зная, как реагировать на резкую перемену в голосе своего бывшего учителя.

Старик посмотрел на Фолла, что-то тщательно взвешивая в своей голове. Фолл посмотрел в ответ, не зная, что ещё сказать, и не зная, надо ли. Они успели наговориться, пока в деревне шёл праздник. Говорил в основном Фолл, повествуя о своих похождениях по Авроре. И рассказ тот был куда детальней, чем тот, что он поведал здесь, у костра. За исключением той части, про Бога, которую старейшина услышал впервые. Даже так Фолл не поведал старику всего — боялся за его сердце. Конечно, оно работает куда лучше, чем сердце самого здорового из людей, но его бывшему наставнику было далеко за девятьсот, что всё-таки приличный срок.

Поэтому первым наступившее молчание нарушил именно старейшина.

— Как ты себя чувствуешь, Фолл? После стольких лет в этом мире…

— Я подозревал, что вы спросите, — хмыкнул первый герой. — Да нормально, в принципе. Пойдёт.

— Ты многих потерял, — не спросил, но утвердил старый эльф. — Многих близких тебе. Очень близких. Я понимаю это, наблюдая, сколь сильно ты оберегаешь Лорелеи. Раньше ведь… Ты относился к жизни проще. Теперь — печёшься о других, как о себе любимом. Нет, даже больше.

— Шрамы остаются с нами навсегда, — произнёс Фолл. — Я потерял слишком многих, старейшина. Даже для меня это слишком… Да для кого угодно это слишком. Конечно, я привык к смерти в этом мире — она тут на каждом шагу, и чем дальше — тем ужасней, извращённей и просто трагичней. Но терять товарищей — нет, к такому нельзя привыкать. Привыкнешь — и перестанешь беспокоиться. А потом очередная смерть принесёт только одну мысль… Что-то вроде "Ну и пусть".

— Говори смелей, Фолл. Я всегда готов тебя выслушать.

— Спасибо, старейшина, — кивнул первый герой. — Мне… Правда, мне очень больно, — его тело напряглось, сдерживая слёзы. Сейчас, в этот момент, в эту минуту, в этом месте, Фолл позволил себе поддаться чувствам. — Чем дольше живу, чем больше теряю, тем больше понимаю, что постепенно остаюсь в одиночестве. Не в прямом… Ух, собака ссутулая, что ж так…