Страница 9 из 111
Обнаженное тело Элодеи лежало ничком вот на этой деревянной лестнице. Сейчас не было смысла искать взглядом кровавые пятна или пытаться не наступить на них. Шелк поднялся, решительно глядя на галерею над собой.
Как он тогда верил! Сейчас он бы помолился, уверенный, как ребенок, что боги слышат каждое слово, помолился бы Молпе, покровительнице дня, и Пасу, который мертв, как Журавль, Элодея и Мускус. И больше всего, прежде всего, он бы искренне помолился Внешнему, хотя Внешний предупреждал, что не пошлет помощь.
Тем не менее Внешний пришел и исцелил его, когда он лежал при смерти. И, точнее (Шелк остановился на верхних ступенях лестницы, вспоминая), Внешний на самом деле не сказал, что не поможет; нет, он предупредил, чтобы Шелк не ждал помощи — а ведь это не одно и то же.
Ободренный этой мыслью, он прошел по скрипящей галерее к двери, которую открыл Журавль, когда вышел осмотреть тело Элодеи, и уже собирался открыть ее, когда ее распахнули изнутри.
Он мигнул, ахнул и опять мигнул. Орев, который не удивлялся почти ничему, свистнул и только потом каркнул:
— 'вет, дев!
— Здравствуй, Орев. Привет, патера. Все благословения на тебя этим полднем и все такое.
Шелк улыбнулся, обнаружив, что сделать это легче, чем он ожидал; обругав ее, он, безусловно, ничего бы не добился.
— Синель, как хорошо опять увидеть тебя. Я удивлялся, куда вы делись. И даже послал людей на поиски тебя и Гагарки.
— И ты подумал, что я закончу этим. — Трудно было понять выражение ее крупного плоского лица, но голос прозвучал подавленно.
— Я надеялся, что ты закончила с этим, — осмотрительно сказал Шелк. — И все еще надеюсь, что последняя ночь была последней ночью. — Если богам все равно, почему он должен переживать? Он отогнал мысль подальше.
— Последней ночью никого не было, патера. Или недостаточно, чтобы занять других девушек. Ты думал о ржавчине, верно? Судя по тому, как ты смотришь на меня. Не принимала, начиная с похорон. Входи. — Она отступила в сторону.
Он вошел, стараясь не коснуться ее торчащих грудей.
— Сейчас ты спрашиваешь себя, как долго это продлится? Я тоже. Ты не знал, что я хорошо угадываю мысли, верно? — Она улыбнулась, и ему отчаянно захотелось обнять ее и прижать к груди.
Вместо этого он кивнул.
— Ты очень проницательная. Да, я спрашиваю себя.
Орев почувствовал, что о нем забыли.
— Где Гаг?
— Не знаю. Хочешь в мою комнату, патера? Ты сможешь сесть, и мы поговорим, как раньше.
— Я должен поговорить с Орхидеей, но если ты хочешь…
— Мы не обязаны. Пошли, она, скорее всего, одевается. Ее комната там. — Синель повела его по коридору, который он помнил очень смутно. — Может быть, я могу прийти к тебе завтра и мы поговорим? Только ты сейчас не на Солнечной улице, верно?
— Да, — сказал Шелк, — но я собираюсь туда, когда закончу здесь. Хочешь пойти со мной? — Синель не ответила, и он добавил: — У меня есть носилки; я пытаюсь поберечь свою щиколотку.
Синель была потрясена:
— Ты не можешь позволить людям видеть с тобой меня!
— Мы опустим занавески.
— И сможем поговорить внутри? Хорошо.
Шелк тоже решился:
— Я бы хотел, чтобы ты была со мной, когда я буду говорить с Орхидеей. Согласна?
— Конечно, если ты этого хочешь. — Она остановилась перед дверью Орхидеи. — Только я надеюсь, что ты не собираешься разозлить ее?
Вспомнив страх маленькой женщины, Шелк постучал:
— Может, ты собиралась куда-то пойти, Синель? Мы можем договориться и увидеться позже, если сейчас неудобно.
Она покачала головой:
— Я увидела тебя из окна и надела это платье, вот и все.
Дверь комнаты Орхидеи открылась. Орхидея, в черном пеньюаре, живо напомнившем Шелку тот самый розовый, который она носила, когда принимала его вместе с Журавлем, уставилась на него, открыв рот.
Он оторвал взгляд от ничего не скрывающей одежды:
— Орхидея, смогу ли я поговорить с тобой, когда ты закончишь одеваться? Это очень срочно, иначе я не стал бы тревожить тебя.
Полная женщина беспомощно отступила внутрь.
— Заходи, патера. — В комнату вошла Синель. — Ей нужно надеть, ну, ты знаешь, последние части. — И добавила, обращаясь к Орхидее: — Он хромает, помнишь? Ты могла бы пригласить его сесть.
Орхидея, наконец, настолько пришла в себя, что сумела стянуть украшенные кружевом края пеньюара, закрыв выпирающую плоть, которая не преминет показаться вновь, как только она выпустит их из рук.
— Я… вы наш кальде. Новый. Все только об этом и говорят.
— Речь Шелк! — подтвердил Орев.
— Боюсь, что это я. Однако я все еще тот же самый человек, и мне нужна твоя помощь.
— Садись, патера, — твердо сказала Синель.
— Да, садитесь. Как я должна называть вас, кальде или патера?
— На самом деле я предпочел бы стоять, пока вы, ты и Синель, стоите. Могу ли я позволить себе сказать, что очень рад видеть вас снова? Обеих. Я искал Синель, как я сказал ей, и встретил так много новых людей — комиссаров из Хузгадо и всяких других, — что считаю вас своими старыми друзьями.
— Хорошими друзьями. — Синель упала на густо-зеленый диван. — Я никогда не забуду, как ты встал против советников в доме Крови. — Она повернулась к Орхидее: — Помнишь, я тебе рассказывала об этом?
— Ага, но я никогда не думала, что опять увижу вас, кальде. Я имею в виду вот так, у себя дома.
Он воспользовался возможностью.
— Ты видела меня, когда я и Гиацинт ехали по городу, а мы — тебя. Ты видела Гиацинт с того времени?
Орхидея покачала головой и села рядом с Синель.
Шелк благодарно уселся.
— Я не собираюсь делать ей ничего плохого — совсем ничего. Я просто хочу найти ее.
— Я уверена, что вы ничего не сделаете ей, кальде. Я бы сказала, если бы знала.
— Через минуту ты спросишь меня, — сказала Синель. — Я не помню, когда видела Ги в последний раз. Пару месяцев. Может быть, дольше.
— Не дев? — поинтересовался Орев.
Шелк посмотрел на него:
— На самом деле Синель — одна из тех людей, которых мы пытались найти. Теперь я надеюсь узнать что-нибудь о других.
— Я буду называть вас кальде, — объявила Орхидея. — Так легче. Один прыгун уже спрашивал о Ги. Вы знаете об этом?
— Его послал я, косвенным образом.
— Он хотел узнать и о Син. И о Гагарке. — Орхидея поглядела на Синель, боясь, что открыла слишком много.
— Но ты ничего не сказала ему. Я не виню тебя за это. На твоем месте я бы сделал то же самое, скорее всего.
Орхидея вскочила на ноги.
— Я совсем забыла о хороших манерах. Хотите бокал вина? В тот раз вы сказали, что, к сожалению, у вас есть только вода, но как тогда я хотела именно воды. И вы налили мне стакан хорошей воды. У вас хороший колодец.
— Спасибо, но вина не надо. Ты сказала гвардейцу, который пришел сюда, что не знаешь, где находятся Гиацинт, Синель или Гагарка. Я знаю, так и было, потому что любая информация, которую ты сообщаешь ему, передается мне, вместе с именем источника. Как я уже говорил, на твоем месте я бы поступил точно так же. Но сегодня мне пришло в голову, что ты можешь рассказать мне больше, чем тому, кого ты не знаешь и кому не доверяешь; поэтому я пришел к тебе сам. Мне кажется, что Синель уже была здесь, когда гвардеец спрашивал тебя. Это было вчера, верно?
Орхидея кивнула.
— Моя вина, патера, — сказала Синель. — Я попросила ее не говорить никому. — Секунд пять она сидела молча, кусая нижнюю губу. — Все из-за того мужчины. Ты знаешь, кого я имею в виду, патера? Он был у Крови, но его не застрелили, как жирного. Такой высокий. Он видел меня и слышал мое имя.
Указательный палец Шелка уже описывал маленькие круги на щеке.
— Ты думаешь, что он знает о тебе достаточно много и будет искать тебя здесь?
— Не знаю. Я попыталась вспомнить все, что говорил Кровь, и не помню, чтобы он упоминал это место. Но он мог сказать что-нибудь раньше или позже, а, могет быть, я что-то забыла. Он видел меня и знает, кто я.