Страница 5 из 6
А потом у него появилась работа с бесконечными командировками, которые ещё и затягивались во время их бесконечности.
Я скучаю по папе. Так скучаю, что хочется учебник по математике в окно швырнуть. Только вот окно закрыто, прилетит мне обратно, с нерешенной задачкой.
– Как дела в школе?
– Нормально.
– Ну, не буду тебе мешать, целую, пока.
Смахиваю папу со смартфона и снова пялюсь в задачку. Когда я была маленькой, мама заставляла читать условия задачи до посинения. Порой до того доходило, что читала задачку два-три часа кряду. Вставать из-за стола, пока не решу, не разрешалось. К слову сказать, задачи заставляли решать с пятилетнего возраста.
Бур-бур-бур! – желудок мешает сосредоточиться. Ладно, я ненадолго, мамы пока нет. Приоткрываю дверь своей комнаты и проверяю, как там бабуля. Слышен спасительный храп. Чапаю на кухню. Тяну холодильник за дверцу. Жареная кура недельной свежести, бутеры со шпротами держатся из последних сил – картина «А что у нас тут поесть» не меняется уже дня три точно. Так, и что же выбрать? Думаем быстрее! Время не на нашей стороне.
– Именно!
– Я перекушу – и доделаю, точно-точно, – оправдываюсь перед холодильником.
– Сначала доделай, потом приходи. А-ну отпусти! – и вырывает из руки свою дверцу, хлопает ею перед носом.
– Господи, Сонечка, это ты? – бабуленька.
Включаю турбодвигатель, лечу обратно к себе, чтобы меня не рассекретили.
Пролетая мимо входной двери, слышу, замок поворачивается. Мама! Ничего себе я засиделась. Часто мама приходит в районе одиннадцати. Мамин сапог просунул нос в прихожую – всё, до своей комнаты уже не успела. Оттормаживаюсь.
– Привет.
– Привет, мам.
– Ты меня встречать что ли вышла? – то ли радуется, то ли недовольна. Скорее недовольна, потому что дальше следует вопрос с прищуром. Мама крайне подозрительный человек:
– Ты как узнала, что я пришла?
Начался допрос.
Дверь в мою комнату тоже шумоизолированная и по логике вещей, а также по судейской логике, я никак не могла возникнуть сейчас у неё перед носом.
– В туалет ходила, – нашлась.
– А. Ну да, – сообразила мама, отвернулась и прошептала в лестничную клетку (значит, время точно после десяти, шуметь по закону нельзя): – Проходите-проходите, Ольга Васильевна, – и выудила из подъездного мрака рукав цвета маджента.
Какая Ольга Васильевна? Я вытягиваю шею, чтобы довыудить из темноты остальные части мифической Ольги Васильевны. За рукавом проявилось туловище того же цвета маджента – в прихожую ввалилась тётка лет сорока пяти с грустно накрашенным лицом, облитая из ведра духами даже близко не на мой вкус, что-то под названием "Отойдите далеко – иначе всем дурно сделается". Знаю название, потому что это есть бабушкин запах по воскресеньям. Перед тем, как отправиться в церковь, она натирает шею, видимо, чтобы богу было "ароматнее" слушать жалобы.
– Познакомься, твой репетитор по ЕГЭ, – мама оглашает приговор.
Какой же отвратительный аромат у этих духов. Вонь!
– ЕГЭ? – уточняю, будто там было чего, что я не расслышала.
– ЕГЭ! – да! Я правильно расслышала.
– Раздевайтесь, пожалуйста. Сонина комната там, проходите.
– Я ещё уроки делаю. Мы начнем подготовку к ЕГЭ сейчас?
– Что это значит? Время уже пол-одиннадцатого, а ты уроки не сделала? – мама перестала стягивать с себя норку и надела её обратно.
Дурной знак.
– В школе задержалась? – начался допрос с пристрастием.
– Нет.
– Не выспалась ночью?
– Нет.
Почему «ночью»? Как будто я днём сплю…
– Витамины выпила с утра?
– Да.
В такие нередкие минуты я превращаюсь в преступника в зале суда. Председательствует мама.
Мамина короткая норка удлиняется в мантию, на голове отрастает парик, как у английских судей – процесс идёт полным ходом. Сейчас мне впаяют пожизненный, поди потом докажи, что ты всего лишь пятиклассница.
– Ты должна быть отличницей! – бьёт по голове судейским молотком. – Отличник – неотёсанный алмаз, ему нужно точить грани учёбой, чтобы потом, когда вырастет в ювелирное изделие, сиять и блистать в своей области.
Мама переходит на крик:
– Давай, иди, присоединяйся к двоечникам, бегай по лужам, последние мозги вытряхивай! Этого хочешь? – судейский парик перекосился, макияж вспотел, руки летают в разные стороны, сверкая идеальным маникюром.
Обычно мама ругается негромко. Сегодня сотрясает стены, аж свидетель прибегает, в компании с херувимами. Морщинистый присяжный крестится со скоростью пулемёта, а херувимы за плечики поддерживают, скорбные лица делают. Что тихий, что громкий – мамин голос как хорошо наточенный нож, располовинивает идеально. И я идеально располовиниваюсь, предварительно уменьшившись до размера пылинки на её начищенных лакированных сапогах.
– Соня, запиши на подкорку: будешь плохо заниматься – дворником пойдёшь!
Последние слова я повторяю про себя за компанию с мамой. Эти слова встречается мне повсюду в нашей квартире: накарябаны на обоях в том месте у кровати, куда я смотрю, когда засыпаю; они на деревянной полке с книгами над моим письменным столом; отложилось известковым налётом на кафельной стене в ванной – отлично видны, когда принимаю душ. Но больше всего этих слов – в кухне. Когда дома, мама проводит в кухне всё время. Не еду готовит. Готовится к судебным процессам.
У меня начинает трястись нижняя губа. Вот всегда она так, без моего желания, без предупреждения. Стою как идиот, губа дёргается, словно висельник. Я не хочу быть дворником. Не-хо-чу! Но больше всего на свете я хочу сбежать из-под стражи, сию секунду драпануть из зала суда к себе в комнату, захлопнуть шумоизолированную дверь и не слышать этого голоса.
– Марш к себе в комнату! – Мама поправляет парик, дальнейшее распоряжение летит в уши егэшнице: – Ольга Васильна, начинайте опрос Сони, я позже подключусь.
Я нервно выдыхаю. Губа пока трясётся, и будет трястись какое-то время, я её знаю. Остановится примерно через полчаса.
Провожаю Ольгу Васильевну к себе.
– Хау ду ю ду? – вонючая улыбается, пока я проливаюсь осенним дождём на стул. Вообще-то как только ЭТА выудилась из подъездного мрака, я сразу поняла, она для ЕГЭ по английскому: мы хотим, чтобы я поступала в Институт международных отношений. А также мы хотим, чтобы София стала дипломатом. В комнате разит отвратно.
Мама так и не зашла к нам. Когда моё тестирование кончилось, ЕГЭ прошла в кухню, а меня попросили подождать под дверью.
– …хорошее произношение… прошедшее время немного хромает… аудирование необходимо каждый день… в общем неплохо… – доносилось.
– София, зайди, – я вошла. – Выпусти Ольгу Васильевну из нашего дома, а я пока ужин сварганю.
Мы живём в новой многоэтажке. В центре города. Дом с подъездной стороны обнесён высоким железным забором в вертикальную полоску. При входе – замок. У каждой квартиры – свой код не только на вход, но и на выход. Чтобы гости нашего дома могли выбраться на свободу, их надо провожать до забора.
Моя репетитор не теряет времени: пока мы спускаемся в лифте, говорит со мной на английском. Отвечаю, конечно. На улице холодно, сую руки в карманы. А там… мой шершавый огрызок.
– Гуд найт, София.
– Гуд найт. Ай воз глэд ту мит ю.
Я выпускаю егэшницу на свободу и наблюдаю за ней через решётку.
Пальцы теребят в кармане клочок. Егэшница ждёт маршрутку. Маршрутка подъехала. Хм, маршрутки ходят по ночам… Маршрутка уехала. Без егэшницы. Видимо, не её маршрутка. Надеюсь, не замёрзнет до смерти. Пальцы теребят в кармане клочок.
Ну-ну, давай, спроси у судьи, решишься?
София не решится. София не решится. Не решится София.
Ну то-то же. Когда Софии гимнастикой-то заниматься? Задачку вон осилить не могу, кто такие долбаные условия придумывает.
Ветер сорвал с головы капюшон и дал подзатыльник.
Замерзшая до глубоких внутренностей, София вытерла сопли и побежала в тюрьму: домой.