Страница 3 из 6
Моя, моя, моя олимпийская программа без запинки. Прохожу программу без запинки. Спрыгиваю на пол. Трясётся пол – он ошарашен тем, что на него приземлилась именитая гимнастка, пол взрывается честью, ходит мелкой рябью. Ещё бы. Аплодисменты. Рукоплещут отличники и хорошисты. «Тройки» и «двойки» осваивают козла, естественно. Прыгнут через него и ржут, дурачки. Последние мозги вытряхивают.
– Браво, София, брависсимо, так здорово, такое только на прфессиональном ковре увидишь. Не думала в гимнастки пойти? – Катька-одуванчик.
– Круто, да? – соглашаюсь. Я-то, может быть, и думала, Соня всегда думала, но мама не одобрит, мама не одобрит. Но Одувану отвечаю так: – Некогда мне по гимнастикам шастать, у меня китайский, на досуге, – пиу-у-у-у-бух атомной бомбой на Катьку.
Как же я обожаю наблюдать за тем, как у людей после моих слов про китайский челюсть откручивается. Медленно, со скрипом. Болтики – блямс! – на пол падают. Блямс! Блямс! Как у Катьки сейчас.
– Китайский?! – изумляется Одуван. – Ничего себе… Это, наверное, абсолютно невероятно сложно?
Любит она все эти словечки, абсолютно шмабсолютно невероятно преневероятновероятноневероятно. Аж мутить начинает.
– Невероятно-преневероятно сложно, – соглашаюсь. – Супер-пупер-дупер-мупер сложно! – Анька ржёт. – Так сложно, что и выговорить нельзя. Но не для меня! Мне – нормально.
– А с тобой учитель индивидуально занимается или ты на групповые уроки ходишь? – никак не угомонится перепреневероятная Катька.
– Одуванчик! Успокойся. Тебе китайский не светит, ты в нём не-ве-ро-ят-но запутаешься, абсолютно тебе говорю.
В ответ Катька молчит: кажется, фонтан выключили на зиму.
К бревну переставляет ножки мой Пончик-будущая-балерина.
– Ань, куда лезешь, – возражаю. – Мало тебе сегодня взлётов и падений?
Ничего не отвечает. Удивительно, но она птичкой взлетает на снаряд и уверенно повторяет мою олимпийскую программу. Окрыленная успехом, задирает подбородок, чтобы как на профессиональном ковре. Но тут её опять, опять встречает фиаско. Второе за день. Балерина теряет равновесие – видимо, голова закружилась от успеха, – и с визгом «Ай! Блин!» – хлоп! – с бревна о жестокие доски. У нас в спортзале пол деревянный, крашенный в бордо. Выглядит уныло, а иногда ещё и боль доставляет некоторым Пончикам. Анька воет, мне хихикотно вместе с остальными:
– Смотри и учись как надо, – было разбегаюсь для очередного мастер-класса, но мне наперерез свой жирок подносит Петров.
Вот нахал! Люди стоят, честно ждут очереди.
– Куда прёшь?
– Сюда, – спокойно так.
– Глаза разуй, занято.
– Ты уже второй раз, а некоторые ещё ни разу.
– Двоечника забыли спросить. Иди к «козлу», вон он тебя зовёт «бе-е-е, Петро-о-ов, жду-у-у тебя-я-я, толстячо-о-к».
Голос у меня от природы певучий, поп-звёздный.
– Бе-е-е, – поддержали меня Катька, Петька, Артём, Голубоглазка и хорошистов хор. Петрова подхватили и без лишних церемоний отнесли к козлиному стаду.
Звонок на урок. Весь класс выстроился в длинную линейку. Я – во главе.
– Стррройсь, на первый-второй расссчитайсь, – командует Борис Борисович. Отжимания. Я выдаю шестьдесят раз от пола, лучший результат среди девочек. И среди мальчиков. Люблю физру. У меня в комнате, как зайдёшь, около двери целый физкультурный уголок с велотренажером, турником, гантелями, скамьей и беговой дорожкой. Мой островок отдыха. От уроков.
– Смотрите и учитесь, лоботрясы. Кто-нибудь мне отожмётся, как Сонечка? А? – обратился физрук к нашему классу и выразительно посмотрел на жителей околошкафного региона, которые в спортзале – возлематовый отряд. Из хвоста еле отжимающихся прокричала тишина.
Ну что вы, Борис Борисович, лоботрясам под силу только жирок от кроватей отжимать.
– Ррраааз… двааааа… ты-ррррииии, ну-ну-ну, отжимаемся, не льнём пухлыми коленями к полу, четырррре… О! Здрасьте, Антон Карпыч, – в спортзал зашёл директор. – Антон Карпович, спасибо вам за новое оборудование, рад, очень рад.
– Добрый день, на здоровье. Доделывайте упражнение, я подожду. Доделали? Ребята, объявление для вас. На носу полумарафонский забег среди учеников 5-7 классов школ нашего города, – Антон Карпович выдержал паузу, – при финансовой поддержке властей! – директор вознёс указательный палец в небеса физкультурного зала. – Это очень важное событие, – пауза, – требуются добровольцы.
Ребята поджали животики, напряглись, понимают, что директору нужны победители.
– Запишите меня, – я шагнула вперед. Директор по-доброму улыбнулся, опустил глаза:
– Сонечка, дорогая, рад тебя записать. Отличники – наше всё, особенно ты. Знал заранее, что ты вызовешься, заранее позвонил твоей маме, спросил. Она против. Ну и правильно, я считаю, – Антон Карпович похлопал меня по плечу, а дальше вырос метров на пятьдесят, – ведь Соня у нас изучает китайский язык, – произнёс так громко, что в ближайших школах уроки отменили из-за грома неизвестного происхождения. – У Сони на следующей неделе первая Олимпиада по китайскому. Вот какая молодец, только начала заниматься языком – и уже участвует в олимпиадах. Мы не можем отрывать нашу отличницу от подготовки.
Ну нихао!
Антон Карпович запрыгнул на «козла» (стула рядом не оказалось), вытащил из кармана блокнотик с карандашиком и приготовился вписывать имена. Борис Борисович переминался с ноги на ногу рядом с «козлом», нервно наматывая и разматывая на палец и с пальца красный шнурок со свистком. Добровольцев было немного. Настолько немного, что практически никого. В воздухе болталась единственная рука. Пухленькая. Догадайтесь, чья. Но директор решил эту руку не замечать. Он, не отрываясь от блокнота, сообщил:
– Пётр, Катерина и ты, как фамилия? – спросил он у «ты», который замыкал возлематовый отряд. Поименно директор знал только отличников. «Ты» не успел ответить, его перебил физрук:
– Камнев. Артур, – и Борис Борисович закивал головой, как лошадь, которую угостили сахарком, мол, хороший выбор, многоуважаемый Антон Карпович, забирайте, отлично побежит.
Только теперь директор «заметил» Аньку.
– Ой! Ты тоже хотеЛА? Извини, Анечка, для забега нужно только три ученика от школы, – вывернулся. Директор, как и я, отлично понимает, что Анькиным формам не одолеть ни полумарафона, ни треть марафона, ни даже одну десятую.
– У меня нога болит, – подал голос Камнев.
– Хорошо, сегодня можешь не тренироваться, начинай с завтрашнего дня.
– Она у меня и вчера побаливала и завтра вряд ли ещё пройдет.
– Разминайся, чтобы не болела, можно начать прямо сейчас, – директор налился злостью, – школе медали нужны, финансовая поддержка, а ты, Камнев, глупости выдумываешь. Продолжайте урок!
Директор спрыгнул с «козла» и вышел из спортзала на жёстких ногах.
Физрук принялся нас тренировать. Особенно Петьку, Катьку и этого. Я тоже поднажала, потому что, во-первых, люблю физкультуру, а во-вторых, от злости на китайскую Олимпиаду. Вот надо было ей совпасть с полумарафоном!
***
Тяну домой свинцовые свои ноги, не переставляются быстро, как обычно. Лужи к обеду разогрелись – закипело чёрное варево, ветер ещё холодный, лупит в лицо, не стесняясь выражений. До дома целый квартал, на пути скамейка. Плюх.
Скамью подпирает берёза. На стволе объявление: «Ведётся набор девочек в группу художественной гимнастики «Алые ленточки». Обращаться по телефону…» В отрывной части объявления на ветру треплется язычок с номером. Последний. Последний. Последний.
Сорвать, не сорвать? Сорвать, не сорвать? Сорвать, не сорвать?..
Соврать? Соврать, не соврать?
Не соврать, не соврать, сорвать!
Сорвать! Сорвать! Сорвать!
Вокруг никого. Если сорву, то врать не придётся тому, кто увидит, что это я сорвала. Вокруг никого. Никого не было вот вплоть до момента, который происходит сейчас. В эту секунду. Происходит страшное: чья-то рука не просто тянется к язычку с телефоном, рука уже дотянулась и ухватилась за язычок. Хруст, с каким он отрывается, – я его слышу отчётливо. Язычок отрывают. Язычок отрывают. Быстрее, ну же, София, вперёд, ты тянись к нему, ты.